Отречение. Роман надиктован Духом Эммануэля - Франсиско Кандидо Хавьер
Святой отец затаив дыхание, слушал её слова. Никогда он не слышал настолько справедливых оценок духовенству. В семинарии инспекторы были полны напыщенности и протокольности, тогда как ученики оставались в нерешительности и возмущении. Для одних Церковь была ничем иным, как человеческой организацией, для других же представляла собой тюрьму, откуда он собирался бежать достойными осуждения способами. Алкиона в своём возвышенном вдохновении не смогла зарубцевать все его духовные раны, но открыла ему глаза на его апостольскую задачу, дав почувствовать величие его ответственности на пути к Богу. Однако в глубине души оставалось горькое чувство. Был затронут его эгоизм, раздражено его человеческое тщеславие. Мудрые замечания девушки казались ему не очень интересными. Может, она просто не ощущала той же страстной любви, которая преследовала его. Её общие мысли открывали большой разрыв между ней и миром. Шарль Кленеген, как мужчина, почти ревновал её к этому Иисусу, столь любимому и так часто упоминаемому ей. Охваченный подобными ощущениями, он согласился:
— Твои концепции благородны и возвышенны, но чувственный аспект во мне представлен по-другому. Я понимаю возвышенность идеализма Церкви, каким ты его излагаешь, но я никогда не смогу простить несправедливость судьбы, которая лишила меня семьи и улыбок моих детей. Я всегда был одержим идеалом отцовства… Возможно, твоё возвышенное отделение не позволяет тебе понять эту духовную пытку.
— Ошибаешься! Твои идеалы являются также и моими. Я ждала твоего взгляда, твоих рук, твоих слов, твоих мыслей везде, где я проходила, с тех пор, как я пробудилась к чувству. Передо мной проходили много мужчин. У одних я находила возможность отцовской любви; у других — только братские чувства. И поскольку я ждала твоего появления, мечты о семье поселились в моей душе, я просила солнце дать мне свои горючие лучи, я умоляла звёзды дать мне немного их света, чтобы выткать нити наших будущих радостей, я бы праздновала твоё присутствие, когда бы ты появился. Мой разум загорался при первых мелодиях, выходивших из-под моих рук, когда мне казалось, что я касаюсь аккордов твоей любви. Но когда мы встретились, я поняла, что мои первые идеалы должны быть исправлены. Мои желания в молчании улетели, потому что Иисус сформулировал другие намерения для нашей борьбы на земле. К чему сопротивляться, вызывая этим наш собственный крах? Я признала тебя с первого взгляда. Я бы никогда не могла ошибиться. Душа обладает странными силами, которые ещё не знакомы миру. Несмотря на это, Шарль, я почувствовала. Что мои губы молчат под давлением сильного принуждения. Условия, в которых мы оказались, говорили сами за себя. Господь советовал мне отложить мой женский идеал, отказавшись от моих капризов для более высокого дела. Теперь ты понимаешь?
Было столько нежности в этих словах, что Шарль почувствовал себя побеждённым. Уязвлённый в своих внутренних порывах, он просто добавил:
— Ты права, Алкиона…
— Что касается семьи и детей, — мягко продолжала она, — мы не должны поддаваться фальшивому внешнему виду того опыта, который окружает нас. Отец Дамиан — человек ослабленный, он весь в своих тяжких трудах его столь любимой церкви; моя мать постоянно страдала с первого дня своего вдовства; Робби — крайне требовательный ребёнок. Почему бы не почувствовать и не увидеть в них детей наших сердец? Не говоря уже о тех, кто тебе более всего близок, куда ты поместишь бедных стариков и больных, которые в отчаянии приходят к тебе? Титул священника — это и титул отца.
Воспитанник Дамиана вытер слёзы.
— Помолись обо мне Богу, — с грустью сказала она, — попроси у неба смягчить мою боль отсутствия семьи. Да, семья должна быть островом отдыха в вихре борьбы на земле, как священный алтарь, где существо может расширить свою любовь до вселенского сообщества. Обладать ею — значит, получить высший дар Творца; однако, Шарль, чтобы ободриться в своём свидетельстве страдания, достаточно вспомнить, что сам Иисус прошёл по земле без семьи.
В этот момент, прервав беседу, подошёл Дамиан.
Алкиона была подавлена какой-то смутной тревогой. Анализируя склонности своей женской чувствительности, она ощущала желание снова оказаться наедине с молодым человеком, как только удалится их старый друг, чтобы подтвердить свою любовь, свою безграничную преданность. И пока они обменивались банальностями насчёт красоты ночи, её любящая душа страдала от долгого жгучего желания. С момента красноречивой исповеди Шарля Кленеген она находила его ещё более красивым. Его глаза стали сильнее сиять, его лицо стало более выразительным. Алкиона даже опасалась того волнения, которое трепетало в её чувственном разуме. Она об этом столько мечтала! Он ли столь долгожданный её мужчина? Но мощный христианский урок внутри её говорил сильнее чувств. Она должна была оставаться рядом с Христом, даже если целый мир был против неё. Она будет бороться с собой до конца.
В этот вечер её молитвы утонули в обильных слезах. Заявления Шарля не оставляли её, и дочь Мадлен впервые на земле почувствовала себя узницей ночных кошмаров.
Воспитанник Дамиана, в свою очередь, находился под сильным впечатлением и решимостью прежде всего культивировать свою возвышенную любовь. Он полагал, что нашёл искреннюю любовь девушки в интонациях её голоса, в задыхавшемся порыве, исходившем из её слов глубокой духовности. Он ещё чувствовал жар её дрожащей руки, который ускользал от его любви, словно испуганная птица. Алкиона была полна другой мудрости и духовного величия, в котором ещё сильнее просматривались её страстные желания. Он не откажется от своих намерений. Напрасно он брал в руки книги молитв, дабы смягчить тревогу, мучившую его, на глаза его души словно опускалась плотная завеса. Он рассуждал, он понимал возвышенность текстов, но не мог ощутить их в сердце. Спокойные и мудрые слова девушки принуждали его к более глубоким размышлениям, но по мере того, как шло время, племянник старого отца из церкви Сен-Венсан лишь обострял свои
