Отречение. Роман надиктован Духом Эммануэля - Франсиско Кандидо Хавьер
Дни сменялись днями, сопровождаемые тихой радостью этих двух душ, соединённых высшим миром мыслей, но разлучённых временным планом.
Иногда воспитанник Дамиана ощущал глубокое желание открыть ей свои чувства, но безупречное поведение девушки останавливало его порывы, вынуждая его обращать всю свою тревогу в комплекс тонких любезностей.
Переполненный любовью, Шарль интересовался всем, что касалось её. Он с религиозным рвением помогал в музыкальном образовании Робби, сопровождал её во всех посещениях к несчастным и отчаявшимся умирающим. Он удваивал внимание к детям, которые слушали его простые и чистые уроки христианской морали, а часы отдыха проводил у Мадлен Виламиль или в церкви Сен-Венсан, когда Алкиона пела там религиозные гимны. Подобными случаями отец Шарль, казалось, подпитывал своё сердце. По своему божественному происхождению искренняя и святая любовь двух душ имеет свои глубокие и особенные тайны. Иногда бывает достаточно одного жеста, взгляда, слова, чтобы снять или преобразовать тревогу в возвышенную надежду.
Это давало молодому ирландскому святому отцу причины быть очень внимательным. Его лицо носило выражение решительного энтузиазма, он становился более добрым, более экспансивным, более пылким в своей манере жить. Дамиан приписывал всё это окружению Авилы и радовался решению оставить своего племянника в Испании, не подозревая о той глухой драме, которая уже была уготована этим двум сердцам.
Не скрывая радости, которую доставляло ему ежедневное присутствие юного святого отца, Алкиона всё же была более рассудительна в своём существовании.
Приближался конец 1681 года, прошло Рождество, а ситуация продолжала свой обычный ход. Накануне Нового Года, великолепным воскресным утром, согласно привычке того времени, различные молодые люди предлагали девушкам красивые букеты цветов при выходе из церкви, по окончании мессы.
Отец Шарль и Алкиона с любопытством наблюдали за это сценой, где проявлялись любящие и невольные порывы юности. Инстинктивно они обменялись взглядом, говорившим о возвышенной любви, трепетавшей в них. Племянник Дамиана не стал сопротивляться молчаливому призыву девушки, которая представляла собой его самые нежные мечты, и, вытащив из ближайшей к нему вазы красивый листок клевера, предложил избраннице своего сердца, взволнованно говоря тихим и робким голосом:
— Прости меня! Я не могу предложить тебе букет надежды на счастливую помолвку, но даю тебе этот листок клевера, который символизирует мою родину!
Вся дрожа от волнения, побледнев, она приняла подарок, глубоко тронутая им. Она хотела было поблагодарить его, но не смогла произнести ни единого слова. В этот же миг она неожиданно получила откровение, что он воплощал в её глазах самые прекрасные женские идеалы. Он понял её естественное потрясение и добавил:
— Не страдай так!… Я хочу лишь сказать тебе, что если бы я уже не осуществлял свои обязанности, я бы мог сегодня объявить, что, хоть мне уже почти тридцать лет, я осмелился бы молить Бога даровать мне счастье соединиться с твоими восемнадцатью вёснами.
Алкиона чуть не упала навзничь. В глубине души своей, при всей своей верности, она бы ничего не сказала, кроме того, что она также хотела бы осуществить эту мечту вместе с ним, что он — единственный мужчина в мире, способный предложить ей нежный свет супружеского счастья, но условности мирские заставляли молчать и её. В этот момент она заметила на лице своего собеседника несколько слезинок, которые украдкой вытекали из его глаз. Она не могла дольше оставаться в молчании перед лицом ожидания его израненной души. Тягостное ощущение наполнило её чувствительное сердце, и горючие рыдания стали подступать к горлу. Она протянула ему свою нежную и дрожавшую руку и воскликнула:
— Отец Шарль, знайте, что эти слова идут мне прямо в сердце!
— Алкиона, — в глубоком волнении сказал ей воспитанник Дамиана, — не могла бы ты отныне, только в домашней обстановке, звать меня Шарлем? От других я вынесу титул апостола, хоть таковым не являюсь.
Девушка пробормотала несколько слов согласия, а взволнованный святой отец добавил:
— Мы поговорим об этом позже…
В этот вечер в доме Мадлен обоим очень трудно было скрывать оживление, поселившееся в них. Шарль горел желанием увидеться с Алкионой наедине, чтобы говорить с ней о своих нескончаемых тревогах, тогда как она внутренне молила Иисуса даровать ей средства быть понятой. После часа музыки появилась такая возможность, малыш Робби попросил отца Дамиана отвести его за ограду, чтобы прогуляться при свете луны. Старый священник с удовольствием согласился. Несмотря на холод, ночь была невообразимой красоты. Мадлен извинилась, что не может сопровождать их, сославшись на вязание, и они вчетвером направились к воротам Сен-Венсан, радуясь своей прогулке. В то время как Дамиан потакал капризам мальчика, юная пара, наконец, нашла столь долгожданную возможность поговорить наедине.
— Алкиона, — начал взволнованный святой отец, — судьба заключила мою душу за высокие стены и закрыла мои губы намордником. Но я надеюсь, что ты простишь мою нежную любовь ради Иисуса, которому ты служишь с великим рвением. Я чувствую, что я не совсем соответствую той высоте преданности, которая проглядывает в твоём святом отношении, и как следствие, прошу твоего милосердного понимания, что не могу возвращать его своим рассудком…
Никогда дочь Мадлен не ощущала подобной внутренней борьбы. Первым порывом любящего существа было, естественно, утешить или защитить любимое существо.
— Скажи мне, — продолжал молодой человек в своей жаркой страсти, — что ты понимаешь меня и прощаешь мой бред.
— Из всего того, что я выплакала в своих молитвах, — вздохнув, сказала девушка, — Иисус знает, что я понимаю твоё сердце.
Любящий тон этих слов не оставлял более сомнений. При этом заявлении Шарль Кленеген почувствовал себя самым счастливым из людей.
— Твои глаза говорили мне, Алкиона, но я с тревогой ждал, когда твои губы подтвердят моё счастье. Какими долгими были ночи моих тягостных бдений! Да, я пленник мощной и жестокой ситуации, но твоё понимание и любовь представляют для меня посещение и интерес ангела к несчастному каторжнику в его мрачной тюрьме!
— Не говори так, Шарль, — в волнении сказала девушка, проявляя этим внутреннюю высшую борьбу, охватившую её, долг никогда не может стать привидением в наших глазах. Бог посеял творение бесконечных радостей, и мы на божественном пути духовного очищения. Любое благородное обязательство украшает наш путь, и мы не должны грустить из-за миссии, доверенной нам, какой бы грандиозной или простой она ни была.
Святой отец понял красоту этих слов, но добавил:
— Но моё существование было неблагодарным.
— Значит, ты считаешь, что жизнь ограничивается преходящими днями этого мира? — с любовью спросила Алкиона. — Согласно нашему пониманию мира и счастья, отрезки времени, означающие на земле детство, юность и старость, почти ничтожны.
