Отречение. Роман надиктован Духом Эммануэля - Франсиско Кандидо Хавьер
— Не придавай значения этому, Робби. Ты добрый послушный мальчик, который не слушает подобных глупостей. Может, ты не был бы так же невнимателен к своим рассеянным спутникам, если бы полностью отдавался урокам.
Видя, что малыш утирает слёзы юбкой матери, Алкиона вмешалась и сказала:
— Прости, Робби. Ты что, забываешь наши ежедневные советы? Ты разве не видел вчера в церкви слепого мальчика? Маленькая сестра вела его за руку. Разве тебе не было больно за его слепоту и его раны? Это был очень несчастный ребёнок, и поскольку он не мог видеть отца Дамиана, он попросил его дать ему свою правую руку, чтобы поцеловать её. Почему ты не вспоминаешь об этих примерах, когда невежественные мальчики вызывают твой гнев? Тот, кто всегда жалуется, не умеет благодарить Бога.
И поскольку малыш ничего не ответил, Мадлен спросила:
— Кто знает, сын мой, может, утром ты забыл прочесть «Отче наш»?
Робби вытер свои простодушные глаза и кивнул, на что вдова Давенпорт сказала:
— Что ж, помолись теперь. Молитва всегда облегчает сердце.
Мать и сестра взволнованно наблюдали, как мальчик, несмотря на возмущение, бушевавшее в нём, покаялся, а Робби преклонил колени, сложил свои маленькие ручки и оскорблённым тоном начал читать воскресную молитву. Когда он закончил, приёмная мать заметила:
— Эти слова, сын мой, являются даром Иисуса. Та не обратил внимания на фразу в молитве «прости нам обиды наши, как и мы прощаем обидевших нас»? Иисус предписал нам эту просьбу, и если ты не прощаешь своим маленьким наглым коллегам, как ты смог бы жить дальше и противостоять трудностям мира?
Но, как это часто случается с теми, кто машинально повторяет любящие и возвышенные вербальные выражения наиболее значимых молитв, не проникая в их смысл, и тая злобу на обиду и порыв мести, малыш добавил:
— Но мальчики в школе, мама, дразнили меня негритёнком.
— И что с того, — взволнованно возразила Мадлен, — если дома я знаю, что ты мой сын, а Алкиона твоя сестра?
Малыш, казалось, задумался на несколько минут, тогда как мать и дочь в молчании размышляли скороспелости своих возражений. Но он вдруг подошёл к своей юной сестре, которая в молчании вышивала, и, протянув руку, словно сравнивая цвет кожи её и своей, разразился рыданиями, бросившись в объятия Мадлен.
— Ты видишь, мама? Рука Алкионы белая, а моя тёмная; у неё пять пальцев, а у меня всего два.
— Так пожелал Бог, сын мой! — ответила жена Сирила, делая всё возможное, чтобы тоже не расплакаться.
— Значит, Бог не так добр, как вы говорите, — бросил он, вызвав у обеих неприятное впечатление.
Тогда Алкиона встала и сказала ему нежным тоном:
— Ладно, Робби, оставь свои упрёки. Мама тебе уже дала совет, ты уже помолился, мы уже просили тебя прощать. Забудь обо всех этих глупостях. И давай займёмся нашим уроком музыки.
Мальчик изобразил на лице скуку, пошёл в свою комнату и вернулся с деликатным инструментом. Его сестра осторожно помогла ему принять соответствующее положение, затем села за клавесин и сыграла несколько нот. Ученик с трудом извлёк из струн звуки и сказал:
— Думаю, у меня не получится. Звуки струн отдаются во всём моём теле.
— Это только сначала, — мягко объяснила сестра. — Надо быть упорным.
И Робби продолжал занятия, с трудом преодолевая начальные препятствия. Когда урок закончился, Алкиона принялась играть старинные мелодии юности своей матери, наполняя дом нежными аккордами.
*
Домашняя ситуация оставалась неизменной, когда Дамиан объявил о скором прибытии одного из своих учеников, который только что получил направление римской семинарии. На любопытствующие вопросы Мадлен и её дочери старый друг деликатно ответил:
— Шарль является моим единственным племянником, он всегда был достоин моей любви. Его отец происходил из традиционной семьи Испании, которая проживала в Ирландии после разгрома Непобедимой Армады. Во время путешествия на континент он влюбился в Богом данную мне сестру и скоро женился на ней. Они прожили в совершенной супружеской гармонии пять лет, когда в кораблекрушении утонул мой зять, оставив свою спутницу в потрясении и скорби. К несчастью для Эмилии, ничто не смогло вернуть ей рассудок. Ни её юный сын, ни религиозная вера не смогли вытащить её из апатии, в которой она и встретила свою смерть. Напрасно я пытался вырвать её из расстройства, в котором она безвозвратно замкнулась. В час своей кончины она оставила мне письмо-завещание родителям мужа, в котором выражала свою последнюю волю, прося, чтобы её единственный сын, когда вырастет, был отдан в римскую семинарию, чтобы посвятить себя духовному сану. Для этого она завещала ему небольшую сумму денег, говоря ему, что не желает своему единственному потомку неизмеримых страданий вдовства.
— Довольно грустная история, — сказала Мадлен Виламиль, думая о своём личном.
— Со стороны моей сестры это было очень несправедливо, — жёстко подчеркнул Дамиан. — Малыш Шарль оставался в моей компании целых три года своего детства. Изучая его темперамент, я делал всё возможное, чтобы отвлечь его от пути, намеченного материнской решительностью его матери, но его ирландские дяди захотели любой ценой исполнить волю безумного духа Эмилии, и было невозможно вызволить ребёнка от их намерений. Мне пришлось исполнять свои обязанности опекуна в семинарии, а Шарль против своей воли был приведён к постригу.
— А вы что, против духовного сана молодого человека? — с интересом спросила жена Сирила.
— Не в том дело. Когда моя сестра захотела отдалить своего сына от горьких испытаний вдовства, она не знала о тех жертвах, которые уготованы ему. Я рассматриваю сан священника, как священную задачу, которую никто не может ему навязать, а лишь через призвание или через твёрдую решимость пройти через великие страдания. Если Бог не навязывает себя своим созданиям, как мы можем навязывать кому-либо божественное служение? И результатом было то, что, когда я обнимал молодого семинариста два года тому назад, я ощущал его особую подавленность, что оставило во мне впечатление человека, раздираемого внутренней борьбой. Я посочувствовал его огромной духовной борьбе, но ничего не мог сделать для него.
Алкиона, казалось, упивалась словами любезного представителя Бога, и когда он остановился, чтобы перевести дух, спросила:
— А как вы определяете религиозное призвание, отец Дамиан?
Старый священник без обиняков объяснил:
— Прежде всего, я считаю, что религиозное призвание — далеко не первопричина, чтобы натянуть на себя официальное одеяние. Подобное состояние духа означает, во-первых, решительную волю к труду и свидетельству Иисуса. Но, по-моему, семья есть первый религиозный круг здесь, на земле. Внутри его стен, как для знати, так и для
