Секс и судьба - Франсиско Кандидо Хавьер
Я с любопытством вмешался:
— Но, брат Феликс, важно допустить, что если бы Клаудио был свободен, он мог бы быть более достойным…
— Совершенно логично, — подтвердил он. — Никто и не отрицает этого.
— Тогда почему бы не развеять раз и навсегда все эти путы, удерживающие его возле негодяев, которые эксплуатируют его?
Тут же последовало высокое суждение высшей Духовности:
— Клаудио, конечно же, не посчитал бы их бродягами. Для него они — уважаемые партнёры, дорогие друзья. С другой стороны, мы ещё не нашли причины их связи, чтобы составить точное мнение. Обстоятельства могут быть здоровыми или вредными, как и люди, и чтобы мы могли с уверенностью лечить больного, надо проанализировать корни зла и подтвердить симптомы, назначить способ лечения и изучить его последствия. Мы здесь видим проблему извне. Когда родилась общность этого трио? Из настоящих или прошлых существований идёт эта связь? Ничто не оправдало бы насильственных действий с нашей стороны, с целью разделить их, чтобы помочь. Это походило бы на отделение неблагодарных детей от их родителей или благородных супругов от супругов низшего сословия, под предлогом обеспечения очищения и доброты в процессах эволюции. Ответственность имеет функцию знания. Мы не располагаем точными средствами, чтобы помешать какому-либо приятелю покрыть себя опасными долгами или броситься в жалкие безумства, хоть было бы правильным, если бы мы могли предоставить ему любую возможную помощь, чтобы он был вооружён против опасности, пока есть ещё на это время. Надо также отметить, что высшие авторитеты Духовности в состоянии применить специальные меры, налагающие вполне ощутимые печали и боли определённым личностям, с целью освободить их от падения в неотвратимые нравственные беды, когда они заслуживают подобную чрезвычайную защиту. На Земле пунктуальное правосудие наступает на возможности кого-либо, когда этот кто-либо подрывает равновесие и безопасность других людей в секторе ответственности, которую даёт ему жизнь, оставляя каждому человеку свободу действовать, как ему заблагорассудится. Примем ли мы менее ценные принципы, по сравнению с нормами, гарантирующими гармонию среди людей?
Заключая ясные разъяснения, которые передавал нам, Феликс облачился в сверкающий ореол.
В восхищении, мы умолкли, чтобы лучше выказать своё изумление перед лицом такой мудрости и простоты.
Наставник смотрел на Клаудио с симпатией, давая понять, что готов обнять его по-отцовски, и, опасаясь, возможно, что такой случай ускользнёт от него, Невес, почтительный и смиренный, попросил прощения за свою настойчивость; но он желал бы некоторых разъяснений по поводу изложенного.
Он стал задавать вопросы нашему наставнику, которые касались людей, стоявших у истоков войн среди людей. Феликс заявил, что справедливость втайне путает действия тех, кто угрожает коллективной стабильности.
Как понять тогда существование временных правительств, предстающих на Земле истинными палачами народов?
Феликс обобщил, прибегая к словам, которые он раньше уже говорил:
— Мы говорим «путать» в смысле «исправлять», «сокращать». Отметим также, что всякое существо живёт в области ответственности, которую ему устанавливает закон. Понимая, что ответственность одной личности соизмеряется с высшим знанием, которое эта личность уже обрела, нетрудно признать, что обязательства сознания принимают размеры власти, которая была им дана. Один человек с великим полномочиями власти может привести крупные сообщества к высотам прогресса и совершенствования или погрузить их в застой и упадок. Это напрямую зависит от позиций, которые она принимает за добро или зло. Естественно, правители и управляющие всех времён отвечают за то, что они делают. Все должны отдавать себе отчёт о ресурсах, которые им были доверены, и области влияния, которую они получили. Тогда автоматически они пожнут блага и благодеяния или преступления, которые посеяли.
Мы заметили, что Феликс не хочет продолжать пространные философские размышления.
Оставив на лице выражение, которое ясно давало нам понять, чтобы мы придержали все новые вопросы на потом, он подошёл к Клаудио и стал обволакивать его мягким излучением своего нежного и пронзительного взгляда.
Установилось лёгкое ожидание.
Наш благодетель казался взволнованным. Теперь он словно мысленно отдалился во времени. Он погладил шевелюру этого человека, как сделал бы любой врач, полный жалости, ободряющий больного среди менее симпатичных, этого человека, с которым ни Невес, ни я никогда так не сближались.
Но момент сильных чувств был краток, практически незаметен, поскольку брат Феликс снова обратился к нам и со смирением прокомментировал:
— Кто может утверждать, что Клаудио завтра не станет обновлённым человеком, кому суждено будет вершить добро, кто станет обучать спутников, унижающих его? Зачем привлекать к себе отвращение этих трёх существ из-за того только, что они выказали своё невежество и жалкое состояние? И должны ли мы считать, что никогда не нуждались друг в друге? Существуют удобрения, которые выделяют чрезвычайно неприятные испарения. Но они обеспечивают плодородие почвы, что помогает растениям, которые, в свою очередь, в состоянии помогать нам.
Благодетель показал жестом, что пора положить конец разговорам, и с учтивостью призвал нас к работе.
7
Мы вошли в смежную комнату, где обнаружили хрупкую девушку, состояние которой было довольно болезненным. Присев на одной из кроватей, вытянувшихся вдоль стены в чистой и приятной комнате, она мучительно размышляла, что позволило нам ощутить её тайную драму.
Брат Феликс представил её нам. Это была Марита. Владельцы этих мест удочерили её при рождении, двадцать лет тому назад.
Хватило одного взгляда, чтобы я разжалобился, глядя на неё. Роза человеческая, источавшая благоухание юности, эта девушка, почти ребёнок, в задумчивости положив головку на сплетённые руки, казалось, несла на себе весь непосильный груз долгих и мучительных злоключений. Её волнистая шевелюра походила на прекрасную причёску из каштанового бархата. Лицо, словно высеченное из мрамора, с редкой красоты чертами, тёмные глаза, контрастировавшие с белизной кожи, тонкие руки с розоватыми ногтями — всё это представляло собой очаровательный манекен из плоти, внутренний образ которого выдавал напуганного и обиженного ребёнка.
Загримированная печаль, скорбь, скрытая под цветком.
Подчиняясь наставлениям Феликса, я, растроганный, подступил к ней, мысленно прося её рассказать о том, что могло бы просветить нас о событиях в её жизни.
Начиная с контакта с Немезио, наставник предоставлял мне, вероятно, сам того не желая, новый тип анамнеза: мысленно консультировать духовную больную, проявляя мягкое понимание, которым отец обязан владеть в отношении своих детей, чтобы найти способ помочь.
Действуя в одиночку, я вновь выстроил свои эмоции. Я овладел отцовскими чувствами, оживлявшие меня среди людей, и устремил свой пытливый взгляд на это задумчивое создание, представляя себе, что это моя любимая дочь.
Без
