Проводник по невыдуманному Зазеркалью. Мастер О́ЭМНИ: Приближение к подлинной реальности - Всеволод Сергеевич Шмаков
— 1^е мы, Миша?..
— Ты что, не узнаёшь свой город? — …улыбнулся, глядя на меня с подчёркнутым удивлением.
— А где люди?..
— А что им тут делать? Нечего им тут делать! Это пространство твоего города без людей. Пошли, пройдёмся, пока есть время; нас сюда пустили совсем на немножко…
Я шагал по ворсистому, словно ковёр, асфальту и — от шага к шагу — нарастало ощущение, что город оборачивается вокруг меня, закутывает собою, поднимает — рассматривая и вглядываясь — на ладонях. Отовсюду — сверху, снизу, со всех сторон — слышался шёпот. Обрывки бумаги, какие-то нитки, паутина — порхая — прилипали к лицу и одежде, планировали в руки…; возникало понимание: с тобой знакомятся.
Из арки выскочила кошка. Остановилась, уставившись на нас с тревожным (как мне показалось) возмущением. Потом — мявкнула, подбежала к Черноярцеву и прыгнула — с разбега — к нему на руки. Зажмурилась.
— Это пространство, — сказал Миша, поглаживая кошку, — существует уже давно. Здесь перебывало много всего: городов, морей, пустынь…, катаклизмов, и вновь — городов. На этом месте. С очень-очень далёких времён. Со всегда…Всё собралось здесь, всё запомнилось. Ты закрой глаза, обеззвучься…
Я закрыл глаза, расслабился, глубоко вдохнул и — выдохнул…
То, что наплыло, то, что накатило, что пронеслось сквозь меня — описывать не берусь: не получится ничего… Будто бы проглотил я миллион лет разом (а то и миллион миллионов…): вся история этого места — от начала и до конца (да! — до конца) всеми своими углами, округлостями, запахами, красками, бедами, надеждами, какофонией и тишиной — прошла сквозь меня навылет…Как опишешь такое?
Меня закрутило, понесло…понесло…
Крик кошки. Резкая боль. Я открыл глаза.
— Эк она… — Миша с любопытством разглядывал моё лицо. Кошка, по-прежнему сидевшая на его руках, была несколько вздыбленна, а вид имела — сердитый.
— По мордам она тебя съездила, — Миша достал из кармана грязноватую тряпицу и вытер с моей щеки кровь. — Так нельзя, маэстро. Надо контролировать приходящее; вспышка неконтролируемого контакта может и в порошок стереть.
Мы стояли у пригорка, рядом со сплетёнными липами.
— …Нас выбросило или это ты меня уволок?
— Мы, — сказал Черноярцев.
— Пошли обратно!
Я шагнул к липам.
— Сейчас нельзя, маэстро. Успокойся. Отложи на потом.
— Так проход же закроется!
— Ну зачем проход? к чему?.. Ты теперь в любое время, когда захочешь, сможешь почувствовать и услышать ГОРОД…Но лучше — на рассвете.
Я присел на ржавое жестяное ведро и закурил. Миша сел рядом; прижал поплотнее кошку, прижался к ней щекой.
— А кошку-то зачем уволок? Как она обратно…
— У-у…, кошка — не мячик на ножках, кошка гуляет где вздумается и пролезет всюду. Ты за неё не беспокойся.
Миша вдруг расхохотался и боднул меня легонько головой в плечо:
— Маэстро, ты похож сейчас на одурелого с после дождичка воробья! Умылся бы, что ли… Пойдём, тут недалеко колонка.
Кошка спрыгнула с рук, потянулась, зевнула.
— Спасибо, — сказал я ей. — Спасибо, милая…
Кошка зевнула ещё раз.
Дома матушка повозмущалась некоторое время по поводу изрядных царапин, но — недолго: день был будний и она спешила, спешила, спешила…
— Смажь как следует йодом! — крикнула от дверей.
— Непременно!.. — ответил я и плюхнулся на постель. Стоило только закрыть глаза — город сразу пришёл:…такой, какой он есть… такой, какой он есть на самом деле: ГОРОД.
(Мишина песенка):
надо мной качнулась
ветка ветка с тёплыми листками
надо мной качнулась ветка —
закачалась подо мной
я иду по этой ветке
ветке с тёплыми листками
очень быстро очень просто
и — конечно — далеко
всё что может быть на свете
под землёй и над волною —
подо мной и надо мною и —
конечно же — во мне
кто-то кружится и пляшет…
кто-то вьюжится и ищет…
кто-то пища…
кто-то мячик,
кто-то облако в траве…
я-иду
и я — качаюсь
над собой и под собою
веткой с тёплыми листками
без начала и конца
Петушок
С Петушком я познакомился в Туле, в девяностом году.
…Зима. Ночь. Я расположился в заброшенном двухэтажном доме (на окраине, под снос), разложил костёр, вскипятил воды под чай, испёк картошки. И только, понимаете ли, разлакомился приступить к позднему ужину, как от оконного проёма послышался тонкий хрипловатый голосок: — Не могли бы вы и меня покормить? Кушать хочется… холодно… Извините, пожалуйста.
От костра я не видел в темноте говорившего, но никакой угрозы или хотя бы напряжения в возникшей ситуации не почувствовал. Ты сидишь у огня, у тебя есть пища…, у другого нет ни огня, ни пищи… — надо делиться. Разве не так?
Я махнул рукой, приглашая, и в окно влез здоровенный лохматый мужчина, при изрядной бородище. Одет он был явно не по сезону: неутеплённое пальтецо, короткая зелёная шапчонка, явно летние брюки и явно не зимние ботинки.
— Я вижу, тридцатиградусный мороз вас не смущает?
— Да по-разному… — тоненько прохрипел мой гость, облапив большущими ручищами кружку с кипятком.
— Ну, по-разному, так по-разному… — я выложил на газетный лист картошку, лук, насыпал соли. — Давайте есть.
Приятного аппетита!
Мужчина взял картошину, посыпал солюшкой и, не счищая обугленной корки, целиком отправил в рот.
— …Пётр. Меня Пётр зовут, — чавкнул он, улыбаясь.
— Всеволод…
— А вы тут живёте, Всеволод? — Не переставая жевать, Пётр с интересом поогляделся.
— Нет. У меня есть более комфортное обиталище.
— A-а… Выгнали?
Я рассмеялся:
— Да никто меня не выгонял. Всё гораздо проще: брожу ночами по городу, часто брожу, — разговариваю, общаюсь с ним, понимаете? — иногда останавливаюсь там, где позовёт, куда потянет, откуда пахнёт уютом. Вот и теперь…
— Понимаю!
Я присмотрелся к выражению его лица, и мне понравилось подвижное, будто б — переливающееся, сочетание простодушия и глубины…
— Это приятно. — Это действительно было приятно: понимание — редкость. Слишком часто (пообщавшись, поговорив с кем-то) мне доводилось ловить за спиной упоминание о дурдоме. — За психа не посчитали…?
— Да вы что! Ну! Вот ещё!
— Приятно, приятно… Чайку?
— Ага… Вы мне его покажете?
— Кого-его…?
