Проводник по невыдуманному Зазеркалью. Мастер О́ЭМНИ: Приближение к подлинной реальности - Всеволод Сергеевич Шмаков
Достаточно всего один раз соприкоснуться взглядом с Песчаным Цветком — и глубинный потенциал упорного раскрывается (мгновенно и полнокровно). Только — есть условие: это должно произойти неожиданно, случайно; нуждающийся в раскрытии не должен ничего знать ни о самом Цветке, ни о его силе.
— Может быть, тебе это пригодится…
Я рассмеялся:
— Мне же теперь известно о Цветке! Как я смогу им воспользоваться?
— А тебе и не нужно, ты обойдёшься и без него. Но, возможно, это понадобится кому-то из тобой опекаемых.
— Каких ещё опекаемых??
— Ну, это что-то вроде учеников…
— Миша, у меня нет учеников! И — ну их! с собой бы разобраться!
— Ну их… Появятся! И довольно скоро…Ишь, расхихикался… Запомни: следующий год цветения Цветка — двухтысячный.
— Ты сегодня озверевший какой-то. То пророчишь мне духовные катаклизмы, то — учеников… Ещё чаю принести?
— Давай.
Я сбегал за чаем. Пока чай грелся — заглянул на сцену; всё оставалось по-прежнему: бегающий режиссёр, скучающие полусонные актёры, панки в уголке… (не было только того, кто ковырял шпагой кулису, но зато в самой кулисе имела место дыра…).
Вернулся.
Черноярцев рассматривал мятый обрывок прошлогоднего календаря с репродукцией картины Бубнова «Утро на Куликовом поле».
— Вот чего я не знаю, — вздохнув, сказал он, — так это с какого ляда им вздумалось устроить побоище именно на Куликовом поле…
— Кому — «им»…?
Я поставил бокалы с чаем на асфальт и подсел к Мише.
— Историкам… Это ж надо: побоище — на Куликовом поле! Да там отродясь никто не воевал! Это священное поле; там никто не осмелился бы не то что массовую резню устроить, а и простую драку до первой крови!
— Расскажи, — попросил я.
— Да что рассказывать… Старое место, очень старое. Ещё лет триста-четыреста назад помнили об этом, теперь — забыли… Когда-то Куликово поле было почитаемо всеми окрестными народами, ещё до того, как к здешним местам прибились люди с северных островов (Миша имел в виду Арктику). Здесь собирались мудрейшие и сильнейшие люди, здесь проводились мистерии в каждое равноденствие и солнцестояние…Кстати: под Куликовым Полем — глубоко под землёй — до сих пор сохранились галереи и залы для Лунных мистерий. Да…
— Сходим?
— Можно и сходить… Только — зачем?
— А преобразующее начало? Оно же должно было сохраниться!.. или — фрагменты…
— Ты об этом… Ладно, сходим. Чем бы дитя ни тешилось…
— Ты это брось! Знаешь, как туда попасть?*
— Знаю. Но имей в виду: эти самые фрагменты есть и на поверхности. Вовсе не обязательно тревожить змей и чёрный народец.
— О чёрном народце я слышал… Познакомь!
Миша расхохотался:
— Маэстро, ты неугомонен! Я тебе что — экскурсовод?
— Миша, не вредничай.
— Да ты можешь сам — и сходить, и познакомиться, и пятое, и десятое… Поменьше всякой ерундой занимайся, навроде этого замшелого театрального заведения, и — всё что угодно! Я подскажу, как, а дальше ты сам.
— Ладно… Но чем тебе так театральная студия не угодила? Ну — не Камерный… не МХАТ… но люди получают свою порцию удовольствия, тусуются в экзотическом ракурсе.
— А искусство?
— Да, здесь его нет… Но при чём тут «гадюшник»?
— ГЬлубчик, ты присмотрись повнимательнее! Конечно, по большей части сюда приходят люди, которым скучно жить. Но — хоть и редко — приходят и такие, кто ищет здесь ИСКУССТВО, в ком затрепетало, позвало! И что?.. Вместо стартовой площадки для взлёта они попадают в яму ароматной полубогемной клоаки… и — гибнут. Ладно, кто-то почувствует опасность — уйдёт, а кто-то — погибнет. Таких людей, как здешний руководитель, надо изолировать и лечить. Он — махровый вампир (правда, сам себя таковым вряд ли осознаёт). Понимаешь?
— Ну, я-то здесь по своим делам. Скоро закончу — уйду.
— Ты-то по своим, а они? Те два молодых человека, которых мы встретили у выхода…
— ?
— Волосатенькие такие, худенькие…
— А! Валера и Игорь.
— Так вот: они уже с печатью. С печатью, если не физической, то уж (а это страшно!) духовной смерти. И не они одни. Нет, маэстро, это гиблое местечко…Пойдём, кстати, отсюда; отнеси кружки и пойдём.
Черноярцев повёл меня через частные дома к пустырю (я ещё не знал тогда, что этот пустырь — Долина Тёплых Туманов). Он повел меня берегом реки…
Мы шли, никуда не спеша, разговаривая обо всём, что попадалось на глаза: об ивах, облаках, пустых консервных банках, жучках… Шли себе и шли… Шли, пока не уткнулись в небольшой пригорок с возвышающимися над ним двумя молодыми липами с переплётшимися ветвями. Черноярцев остановился.
— Ты свободен сегодня ночью?
— Да… Да, конечно.
— Приходи сюда. К трём часам.
— Именно к трём?
— Именно.
— Хорошо.
— Тогда — до ночи. Сейчас мне нужно идти.
— Ладно. Пока.
Я повернулся и ушёл.
По дороге — то и дело — лезли в голову мысли о театральной студии. Мне там было не то что бы уютно, но — без явного дискомфорта. Были среди студийцев и люди, к которым ощущалась искренняя симпатия…Да, это была, скорее, пародия на искусство, но — не унылая, без надрыва. А может быть, всё проще: я слишком увлёкся своими расчётами и маленькими экспериментами…? не заметил? Или — Черноярцев сгустил краски?..
(Я ушёл из студии через несколько месяцев, уже убедившись, что Миша прав. Но, помимо того, мне довелось — через определённые отрезки времени — ещё дважды побывать там.
Студия стала уже бюджетной организацией, с громким названием «Муниципальный Театр Русской Драмы», и я оказался в этой драме на должности завлита. Кошмар! Без преувеличений: жадная до чужой энергии ароматная клоака, беспардонно калечившая и тупившая! Несмотря на некоторую привязанность к зарплате — продержаться утерпелось только три месяца.
Во второй раз — пригласили поставить спектакль. Это было интересно! Подумалось: вдруг встряхну всю эту пакостную жижицу, отмою от неё, приведу в чувство! Нет, не
отмыл и не привёл… Куда там…)
В три часа я был у пригорка. Накрапывал дождик. Миша появился со стороны… (Да не знаю я, откуда он появился! Как всегда — невесть откуда…)
— Пошли.
— Куда?
— Вон под те деревца.
И мы вошли под сросшиеся деревца…
…ГОРОД. Это был тот же самый город — город Тула, только совсем (совсем-совсем!) безлюдный.
Непонятно какое время года… По сухим холодным улицам, мерцая, неспешно прокувыркивались
