Сьюзен Сван - Что рассказал мне Казанова

Сегодня ночью меня мучили кошмары. Самый худший был о моей матери Когда я был еще ребенком, она называла меня «лодочным сыном». Естественно, мои братья и сестры думали, что я был зачат на борту гондолы, но я уже знал достаточно, чтобы сделать очевидные выводы. Я появился на свет в результате свидания моей матери и Гримальди в лагуне и вовсе не был сыном того несчастного человека, которого звал отцом и который умер в муках от воспаления уха Обстоятельствами моего зарождения и объясняется, наверное, моя страстная любовь к лобстерам.

В первом сне я был маленьким мальчиком, которому только недавно подарили первые штанишки. Мы стояли вместе с моей бабушкой на балконе над площадью Святого Марка, наблюдая торжественный парад. Во главе процессии шла моя мать в золотой маске и пышном парике, таком высоком, что он составлял практически половину моего роста. Она была в костюме Дианы, богини охоты, и в руке держала золотой лук, яркий, как солнце. Я окликнул это бессердечное, ослепительно красивое создание, флиртовавшее с шедшим рядом актером в маске.

– Занетта! Поговори со своим сыном! – крикнула ей бабушка.

Мать повернулась в мою сторону, улыбаясь и приоткрыв одежды так, что моим глазам предстала ее спелая грудь. Затем она рассмеялась и принялась указывать пальцем.

– Посмотрите на моего bambino![24] – кричала она. – Птичка взлетела!

Я в ужасе посмотрел вниз. L'uccellino si è alzato![25] Мои штанишки явственно вздыбились. Я зарылся лицом в бабушкину юбку, а толпа вокруг смеялась.

Второй сон был настолько ярким, что мне даже показалось, что это просто ожившее воспоминание. Мне снился любовник моей матери, Мишель Гримальди. Он спрятал свою лодку в тростнике рядом с домом ведьмы в Мурано так, чтобы никто не смог бы увидеть их из деревни. Мама уговорила его взять меня с собой, и Мишель согласился при условии, что ребенок не будет попадаться ему на глаза. Разумеется, я ослушался и из-за занавески наблюдал, как Грималъди снял с мамы экстравагантную шляпку с восковыми фруктами и бабочками; он умело расстегнул ее парчовое платье, а затем нижнюю юбку, черные шелковые складки которой дрожали на ветру. Я ревновал маму к нему, к его красивому большому парику и кальсонам. Сюртук Гримальди распахнулся, и его великолепное дорогое нижнее белье было хорошо видно. Он не окно обнял мою мать, заслонив ее от ветра.

– Занетта, да ты замерзла? – прошептал Гримальди.

Когда мама полностью разделась, он накормил ее мясом лобстера, и они выпили несколько бокалов вина. Покончив с закусками, мама развлекала любовника, сидя на корме, широко расставив ноги и мочась за борт…

Я не смог сдержаться и выскочил из кабины. Смеясь, оба уставились на меня в удивлении.

– Посмотри, Занетта, – сказал Мишель Гримальди. – Мальчик любит тебя так же сильно, как и я!

Он указал на характерный бугорок на моих штанишках, и я расплакался, а смех матери бился у меня в ушах.

Почему мы зовем наших матерей в минуту смерти, Исаак? Потому что они нам все еще нужны, но, лишь когда путешествие по жизни подходит к концу, мы начинаем понимать эту истину. Хотя мне кажется, что я догадывался об этом, еще будучи мальчиком.

Люси заметила, что некоторые женщины начинают паковать вещи, и решила последовать их примеру. Она отложила фотокопию и пошла к женщинам, выстраивающимся в очередь для посадки в автобус. Только Тоби и Джен все еще слонялись под оливковыми деревьями. Джулиан крикнул, велев им поторапливаться. А Андреас тем временем сел на место водителя и уже завел двигатель.

Автобус вскарабкался на холм и остановился рядом с маленькой, выбеленной церковью Святой Параскевы, построенной над минойским святилищем. За церковью расстилались волны зеленых холмов, а вдали опять виднелись такие же остроконечные горы, как те, которые Люси видела из оливковой рощи.

Поклонницы ее матери выгрузились из автобуса, возбужденно болтая друг с другом громкими голосами. Она поплелась вслед за ними. Люси никогда не спускалась в пещеры, и эта перспектива ее пугала. Девушка и не подозревала, что спуск под землю вызывает столь неприятные эмоции.

Женщины вокруг нее начали облачаться в свою «пещерную амуницию» – так они называли тупоносые ботинки, свитера и штаны, надетые поверх шортов и топиков. Янис тактично удалился, но Андреас остался посмотреть, игриво прикрываясь рукой, как будто женщины раздевались догола.

Люси повернулась спиной к Андреасу и натянула толстые темно-синие джинсы и свитер поверх своей легкой летней одежды. Она не имела понятия, как далеко вниз они собираются спуститься. Краем уха девушка слышала, как Андреас уверял всех, что им придется спуститься на сотни футов, а потом еще карабкаться вертикально вниз, но Люси не знала, можно ли ему верить.

– Все здесь? – Кристин хлопнула в ладоши, и члены группы прекратили разговаривать и важно закивали.

– Сегодня на нашей церемонии поминовения будут присутствовать Янис и Андреас, – сказала Кристин, улыбнувшись двум проводникам. – Как некоторым из вас уже известно, Андреас водит людей по этим пещерам большую часть своей жизни.

– Мы с Янисом… просто пещерные люди! – вставил Андреас, и Кристин вежливо подождала, пока стихнет смех.

– Они помогут тем из вас, кто будет в этом нуждаться, – добавила она. – Ты готов, Андреас?

Он кивнул и отправился вперед по узкой дороге своей шаркающей неуклюжей походкой. Янис быстрым шагом последовал за ним, и группа отправилась в путешествие. Вход в пещеру оказался на середине холма, прямо под церковью. Оба проводника остановились у прохода и торжественно указали на строгую каменную лестницу, ведущую в пещеру через высокий арочный вход. Ли прошептала Люси, что два черных известняковых камня над входом потемнели от костров, разжигаемых ежегодно во время торжеств в честь Девы Марии.

Женщины следовали гуськом вниз по ступенькам за Кристин; некоторые несли маленькие глиняные статуэтки минойской богини-змеи, которые купили в магазине рядом с Кьюссом. На четвертом шаге Люси остановилась. Пот, густой, как крем для рук, стекал между ключиц, а глея промокла от влаги. Она вспомнила, что оставила бутылку воды в автобусе. Люси посмотрела на женщин, проходящих мимо нее, гадая, что же делать. Затем она заметила Ли – та стояла далеко внизу и смотрела на нее.

– Не останавливайся, Люси! – крикнула Ли. – До дна еще далеко!

Девушка начала медленно спускаться вниз, преодолевая стремление вернуться обратно. Можно подумать, что она для этого приехала на Крит – участвовать в ритуалах, прославляющих древних богинь, в компании со старухами. Но ведь можно всегда убежать, как тогда, в Афинах.

Скалы вокруг прохода источали влагу, словно молодой сыр. Высоко вверху прожектор освещал большой грот, в котором стояли некоторые отставшие, вроде Люси, рассматривали стену пещеры и восхищенно переговаривались. Огромные сталагмиты поднимались из темноты, подобно гигантским складкам мокрой ткани. Когда Люси всмотрелась повнимательнее, то поняла, что они были созданы другими формациями, растущими с потолка пещеры. Группа не останавливалась, и она, пошатываясь, пошла вслед за ними, стараясь не касаться руками влажных стен пещеры. Создавалось такое ощущение, что они идут сквозь скользкие кишки.

Люси услышала, как где-то ярдах в пятидесяти впереди кто-то вскрикнул от удивления.

– Черт возьми, выключи эту штуку! Хочешь, чтобы я ослеп?

Джулиан стоял на коленях перед непроницаемой каменной стеной, его сверкающее от пота лицо было освещено фонарем. Свет потух, и спина и плечи Джулиана словно бы растворились в скале. Оказалось, что группа идет сквозь проход в стене. Ну и ну! Люси захотелось вернуться, но поверхность под ногами была скользкой и ненадежной. Девушка осторожно нагнулась и потрогала ее. Рука стала липкой от мокрой глины. Она шагнула назад, содрогаясь, и тяжело шлепнулась прямо на ягодицы.

– Люси, что случилось? – крикнула Кристин. – Тебе прислать на помощь проводников?

– Не надо. Пожалуйста, идите дальше. – Девушка сидела на влажной глине, недоверчиво глядя на то место, где растворился Джулиан. Теперь там же исчезла светловолосая женщина, а затем – следующая. Люси не хотелось опускаться во внутренности земли; она подождет, пока все пройдут, и тогда выберется отсюда на поверхность. Тут без предупреждения кто-то выключил последний фонарь, и мир пещеры погрузился во тьму. Не было видно даже лучей солнца, тускло пробивающихся сквозь вход. У Люси не было фонаря и даже спичек, чтобы осветить себе путь.

Снизу раздался чей-то крик. Женщины на дне пещеры принялись петь. Люси услышала еще один крик и переговаривающиеся голоса, доносящейся из глубины. Она закрыла глаза, и перед ней пронеслась серия картинок, как на кинопленке: разгневанные греки, замуровывающие вход в пещеру. «Оставленные без света до скончания времен. Женщины-богини».