Сьюзен Сван - Что рассказал мне Казанова

– Люси, это Янис Ватакис – наш местный гид. А это его дядя, Андреас, который знает окрестные пещеры вокруг лучше всех.

– Ela,[23] Кристин! – Янис помахал рукой гиду. – Похоже, ты единственная женщина, способная заставить Андреаса вести себя прилично.

Андреас повернулся к Люси, сблизив вместе два пальца, как будто показывая нечто бесконечно маленькое.

– Янис, мой племянник. Слишком мал для тебя, так ведь?

Янис что-то пробормотал на ухо дяде, и тот прорычал нечто, походящее на проклятие.

– А ну-ка хватит, вы, двое! – сказала Кристин. – Янис, это дочь Китти.

– Я знал Китти. – Янис пристально взглянул на Люси.

Та не успела ответить, как вмешалась Кристин:

– Люси, Янис потерял в аварии, погубившей твою мать, своего друга, Константина.

– О, мне очень жаль, – ответила Люси.

– Нам всем очень жаль, – добавила Кристин.

– Ты не сказала мне, что он будет тут, – Ли кивнула в сторону Яниса.

– Прости, пожалуйста, Ли. – Кристин, казалось, с трудом сдерживается, пытаясь быть вежливой. – Я, должно быть, забыла. Но ведь Андреас и Янис помогают нам. – Она повернулась к остальным и крикнула: – Стол накрыт. Поешьте как следует, сегодня мы придем в пещеру Скотеино.

Люси застенчиво улыбнулась Янису, отошедшему в сторонку и курившему в тени большого оливкового дерева. Парень улыбнулся в ответ; когда он затягивался, на его лице появлялись обожженные солнцем впадины. Если бы она знала Константина, то, возможно, он помог бы найти ей путь на Зарос, подумала девушка.

Люси сидела в тени одного из деревьев. Пикник закончился, и на противоположном конце луга его участницы сейчас разлеглись маленькими группками, болтая или загорая. Люси выбрала место как можно дальше от них, но несколько пожилых женщин все-таки расселись под ближайшим деревом. С того места, где она сидела, толстые обвисшие формы пожилой блондинки напоминали лопнувшие стручки молочая, истекающие серебряной жидкостью семенных коробочек. Люси шокировало, что этих женщин совершенно не заботит, как они выглядят; все беззаботно лежали на траве, зная, что их топики и шорты выставляют напоказ груди и жирные ляжки. Люси знала, что жестока по отношению к ним, в конце концов, на ее стороне была молодость, но она вовсе не хотела никого уязвить. Свою собственную привлекательность она рассматривала как временный заем, как просроченную библиотечную книгу, которую однажды все равно потребуют назад.

Не обращая внимания на Люси, женщины начали рассказывать друг другу о своей жизни, и она поняла, что ее наконец оставили в покое, и сразу почувствовала, как поднимается настроение. Порывшись в рюкзаке, она достала украшенный живописными иллюстрациями путеводитель по Криту, который Ли купила, в Кноссе. Прошло три дня после ее побега из консульства, и ни одна из этих женщин, даже Ли, не потребовала от нее объяснений. Все были тактичны и отзывчивы, стараясь не говорить на эту тему.

Люси изучала по путеводителю фотографии минойских артефактов – глиняных погремушек, цилиндрических печатей из ляпис-лазури, мушек из слоновой кости и колец-печаток, изображающих женщину и грифона, – всех этих реликвий пышной художественной культуры, которая так много значила для ее матери. Девушка понимала, почему Китти была околдована ими, их красотой, да и Ли тоже. Она задержала взгляд на изображении статуэтки миноиской богини-змеи, свирепые черные глаза которой, казалось, блестели исступленной страстью. Или это была жестокость?

Положив путеводитель на колени, оба оглядела луг. Ли нигде не было видно, а остальные женщины спали или просто отдыхали. Люси достала из сумки дневник Желанной и вложила его внутрь путеводителя так, чтобы никто не видел, ведь Казанова принадлежал только ей.

Я наслаждалась своей чувственностью. Джакомо был моим наслаждением, а я – его: части наших тел как будто перемешались, у каждого были груди, лона и мужские органы. Мне нравилась загорелая кожа Джакомо, не сухая и бумажная, какой, согласно моим представлениям, должна быть кожа пожилого человека, а мягкая и удивительно эластичная. А мужское достоинство Джакомо оказалось таким же толстым и длинным, как паслены, что я однажды нашла под кленами в Квинси. Девочкой я вертела их в руках, недоумевая. Воистину, мужчины – принцы растительного царства.

Те дни, которые мы провели вместе на побережье Суньона, пролетели быстро.

Вчера Джакомо и я пошли на вечернюю прогулку, чтобы избавиться от Доменико и его друга – нашего хозяина Фотиса Стаматапулоса. Морской воздух был теплым, и стояла такая тишина, что было слышно жужжание пчел в зарослях шалфея. Скоро мы вышли на дорогу к пляжу. Вокруг не было никого, так что я распустила волосы и сняла туфли, думая о побережье Квинси, откуда издали виден Бостон. Я стала собирать раковины и камушки на пляже, словно возвратилась в детство, нашла побеги шалфея, соленые раковины мертвых улиток и моллюсков, пряди водорослей, даже трупик краба, которых здесь называют лобстерами. Джакомо присоединился ко мне, найдя прекрасно отполированные черные камни, блестевшие как глаза. Пройдя чуть дальше по пляжу, мы выписи к рыбацкой деревне.

Все еще босиком, с волосами, рассыпавшимися по плечам, я шла рядом с Джакомо мимо группы молодых рыбаков, сидевших на песке и чинивших сети. Джакомо спросил их, где можно купить еды, и они указали на первый дом рядом с маленькой пристанью. Проходя мимо, мы слышали их шепот, и я невольно содрогнулась: мое большое тело всегда чувствует, когда взгляды мужчин недовольно скользят по нему. Как мне иногда хочется быть быстрой, как ветер, или невидимой, как песчинка, а не этим длинноногим, громоздким созданием.

Мы постучались в первый дом, и вскоре к нам вышла старая женщина в длинной черной шали, странно смотрящая куда-то мимо нас, вдаль. Мы сказали, что заплатим за любую еду, которую она сможет нам дать. Она едва смогла нам ответить, беспрестанно хихикая. После того как женщина ушла, Казанова прошептал мне, что старуха посчитала меня беременной, так как он заказал побольше еды.

От этих слов я онемела и несколько секунд не могла на него смотреть. Женщина принесла салат из оливок и помидоров и тарелку кальмаров, обжаренных в муке. Я проголодалась и ела с удовольствием, а Джакомо наблюдал за мной, улыбаясь. Когда с кальмарами было покончено, он попросил принести ягнятину с картофелем и, отрезая лучшие кусочки, кормил меня ими. Я с удовольствием поддалась ему, зная, что женщина и ее семья следят за нами. Должно быть, мы представляли живописное зрелище.

Воздух стал влажным, хотя солнце только недавно закончило свой путь за горизонтом. Тонкие облака пронизывали небо, подобно алым лавровым венкам. С Джакомо было так хорошо, мы смотрели на море, и поначалу я даже не обращала внимания на москитов. Но постепенно их укусы стали для меня настоящим мучением, и я сказала своему спутнику, что пойду купаться.

– Ты умеешь плавать? – спросил он.

Я рассмеялась.

– А ты?

– Нет, – сказал Казанова мрачно.

– Тогда я научу тебя!

Через секунду я уже скинула верхнюю одежду, встала на ближайшую скалу и поманила Джакомо к себе. Когда он покачал головой, я нырнула и поплыла.

Было уже очень темно. Рядом с таверной, на берегу, были зажжены факелы, чтобы молодые рыбаки видели свои сети. Джакомо громко позвал меня, потом еще раз, но я не выходила. Я плыла под волнами и вынырнула на поверхность далеко, там, где он точно не мог меня увидеть. Когда его крики стали громче, я развернулась и поплыла обратно. На берегу я увидела молодых рыбаков, свешивающихся со скал с факелами. Джакомо бегал среди них, размахивая руками.

– Пожалуйста, выходи! Желанная, я прошу тебя!

На берегу его окружили рыбаки, свет факелов озарял их лица.

– Они увидят меня! – крикнула я.

– Они не причинят тебе вреда! – воскликнул он в ответ.

Я подплыла поближе и встала на ноги, одетая только в тонкую тунику. Среди молодых людей послышалось бормотание, но восхищенный взгляд Джакомо убедил меня. Затем все мужчины сняли свои кепки и держали их в руках, смотря вверх, в жесте почитания.

– Они говорят, что ты – Афродита, – улыбнулся Джакомо.

– Это очень мило с их стороны, – ответила я. А потом поняла, что благоговение на лицах рыбаков было подлинным. В первый раз в своей жизни я смогла принять восхищение, адресованное непосредственно мне.

Торжественно, один за другим, рыбаки ушли с каменистой косы. Джакомо завернул меня в большую скатерть, и мы стояли, обнявшись, смотря на темное море. Я была слишком счастлива и молчала, желая только, чтобы это медленное, обволакивающее чувство покоя и тихого счастья всегда было со мной.

Когда я окончательно замерзла, мы отправились к маленькому домику, где нашли пристанище на ночь. Наверху мы разделись, нежно целуясь. Затем, вычистив юбку от всякого прибрежного мусора, я повела Джакомо к узкой постели.