Мартина Мэдден - Ануш. Обрученные судьбой
– Если это возможно. У меня-то есть оправдание.
Отец закашлялся, плечи его затряслись, а дым выходил из носа и рта. Спазм прошел, а манильская сигара все дымилась у него в руке.
– До меня дошли слухи, что у тебя неприятности.
В здании напротив темноволосая женщина открыла ставни, чтобы впустить в комнату прохладный воздух.
– Прости, папа, что ты сказал?
– Я сказал, что ты не смог завоевать любовь своего начальства.
– Оно меня также не впечатлило.
– Это не игра, Джахан! Это серьезное дело!
– Я пытался привлечь внимание армейского начальства к событию, свидетелем которого стал. К событию, которое меня потрясло.
– Следовало держать свои чувства при себе! Идет война, Империя в сложном положении! У министерства есть более важные дела, чем притеснения армян.
– Это было не притеснение, а жестокое нападение на юную девушку!
– Ты считаешь, это худшее, что может случиться во время войны? Погибают тысячи мужчин, а ты переживаешь из-за какой-то девчонки?
– Они вырезали ей язык!
– Они могли покромсать ее на кусочки, но это не твоя забота! Ты солдат, Джахан! Капитан. Твоя задача – руководить солдатами и выполнять приказы, а не ныть, как женщина. То, как ты проявишь себя на этой войне, отразится на всей твоей карьере!
– Я не хочу делать карьеру в армии, папа! И никогда не хотел!
– Чего ты хочешь и что тебе нужно – это совсем разные вещи.
– Ты имеешь в виду, чего ты хочешь!
Олкей Орфалеа шумно дышал через рот, и, когда он повернулся посмотреть на сына, Джахан отшатнулся. Болезнь, медленно пожиравшая его легкие, иссушила в нем человечность, сделала его черствым, загрубевшим, как недубленая кожа.
– Значит, Джахан, ты предпочитаешь работать на фабрике?
– Конечно нет.
– Я уверен, из тебя получился бы прекрасный сапожник!
– Папа…
– Армии нужны сапоги! Как еще ты можешь помочь Империи?
Все те же аргументы, все те же разглагольствования.
В доме напротив женщина отошла от окна, открытые ставни болтались туда-сюда.
За спиной колыхались тени, доносились слабые звуки фортепиано – этажом ниже Дилар и Мелике занимались музыкой.
– Армяне – несчастные люди, – продолжал отец, – они заслуживают сочувствия и помощи, но они не та порода людей, с которыми следует иметь дело.
– Вот в чем моя проблема! – улыбнулся Джахан, поворачиваясь к отцу. – Я уже имею дело! Я ведь собираюсь жениться на армянке, как только смогу получить увольнительную или отпуск!
– Что за вздор ты несешь?
– Скоро одна из этих несчастных людей станет твоей невесткой!
– Ты решил так пошутить?
– Я женюсь, папа. Что в этом такого?
– Ты ставишь крест на своей карьере!
– Это не имеет никакого отношения к карьере!
– На армянской крестьянке!
– Было бы лучше, особенно при maman, не говорить в таком тоне о моей будущей жене! – Джахан встал и посмотрел на отца.
Тот явно нервничал, его губы побелели и были крепко сжаты.
– Мне жаль тебя, папа, правда, жаль.
– Сядь, Джахан.
– Передай maman, что я не останусь на ужин.
– Джахан!
Капитан обернулся.
– Тебе очень повезло в жизни. У тебя есть родители, заботящиеся о тебе, и три сестры, которые тебе очень преданы. Прежде чем что-то сделать, вспомни о том, что в этом городе плохо относятся к сиротам.
Полковник Олкей Орфалеа
Отец Джахана, стоя на балконе, наблюдал за тем, как сын растворился в вечерней толпе. Через некоторое время он почувствовал, что замерз, – с моря дул прохладный ветер. Закрыв за собой балконную дверь, он прошел в гостиную и сел за бюро, стоящее напротив окна.
Поразмыслив, он взял перо и чернила и написал полковнику Камилю Абдул-хану, прося о переводе Джахана. Вложив письмо в конверт, он надписал имя и адрес получателя в Сивасе.
Во втором письме его просьба была сформулирована более прямолинейно и без предисловий. Оно было адресовано почтальону военных казарм и инструктировало его, как поступать с отправляемой или получаемой капитаном Джаханом Орфалеа корреспонденцией. Ее следовало, не вскрывая, переадресовывать ему, полковнику Олкею Орфалеа, на указанный адрес, в дом на авеню Гранд рю де Пера. Прежде чем запечатать конверт, он вложил в него солидное количество курушей[38]. Затем он отнес оба письма в холл и положил на поднос для отправки утром.
Джахан
Парень был раздет до талии и, копая, сильно потел. На его руках вздулись пузыри от негашеной извести, и пройдет несколько дней, прежде чем он сможет без содрогания взяться за приклад.
Очистка уборных в казармах была обязанностью разнорабочих, но это изнурительное грязное занятие нередко использовалось в качестве наказания.
Джахан понаблюдал за тем, как провинившийся вычищает яму, прежде чем отвернулся от невыносимого зловония и роя черных мух над ямой. Ему было жаль, что с этим парнем он вышел из себя. Обычно он не обращал внимания на небольшие нарушения установленного порядка, и наказание скорее было связано с его раздражительностью и плохим настроением из-за ссоры с отцом.
Бравада уже покинула его, как и предполагал Олкей Орфалеа. Они знали друг друга очень хорошо. Джахану было прекрасно известно, как далеко мог зайти отец и что тот не угрожает попусту. Совершенно немыслимо лишиться дома, общества матери и сестер, но какой у него выбор? Больше никогда не видеть Ануш?
Потеря семьи станет незаживающей раной, но, если бы у него был выбор, только одно решение он мог бы принять.
– Капитан Орфалеа, сэр… – окликнул его помощник, вышедший из казармы. – К вам посетитель, капитан.
– Кто?
– Дама.
Мадам Орфалеа пила чай, сидя в приемной казармы.
– Тебе нужно помыться, – сказала она, отстраняясь после того, как сын поцеловал ее. – И как можно скорее!
– Дай мне несколько минут, – попросил Джахан и ушел мыться.
Вернувшись, он увидел, что помощник смотрит на его мать через открытую дверь казармы.
– Спасибо, Рефик, можете идти. Что ты здесь делаешь, maman?
– Я вышла прогуляться и надеюсь, ты проводишь меня домой.
Они вышли из казармы и под руку двинулись через Ускюдар, мимо Сарайбурну[39], который, по сути, разделял мусульманскую часть Константинополя и «город неверных».
Два немецких военных корабля – «Гебен» и «Бреслау» – были пришвартованы в южной части моста и затмевали все мореходные компании и банки, разместившиеся на той стороне залива Золотой Рог.
Спасаясь от британских военных кораблей, немецкие крейсеры нашли приют в порту Империи после объявления войны.
У Джахана было много друзей среди немцев, его отец способствовал прибытию на берега Босфора германской военной миссии, но он негодовал по поводу вовлечения Империи в войну, которую не она начала.
Джахана возмущала приостановка учебного процесса и то, что теперь ресурсы использовались не на новые разработки. Он видел в этом возвращение к необоснованному поощрению неподготовленных офицеров и использованию неопытных немецких солдат, получающих большую зарплату, в то время как оттоманским пехотинцам платили очень мало, да и то раз в пять-шесть месяцев.
– Так легко забыть, что идет война, – заметила его мать, когда они подходили к Галата. – До меня дошли слухи, что в Дарданеллах стоят британские подводные лодки, ожидающие возможности обстрелять наши корабли.
– Исход войны решится в Дарданеллах. Все силы будут брошены туда в ближайшее время.
Мадам Орфалеа вздрогнула и крепче сжала руку сына. Они шли по знакомым улицам Галата, мимо театров, кондитерских, баров и оперного театра.
Недалеко от Гран Рю мадам Орфалеа настояла на продолжении прогулки, и они пошли дальше, взбираясь по узким улочкам Пера по направлению к площади Таксим и дальше к Галатской башне. Взобравшись наверх, они остановились, любуясь видом.
– На солнце так жарко! Давай немного посидим в тени.
Они зашли в маленькое кафе, откуда открывался вид на город и торговые суда, плывущие по Босфору.
– Твоя сестра была сегодня сильно взволнована.
– Которая?
– Конечно Дилар! Она беспокоится, что Франция объявит войну Турции.
– Арман?
– Да, бедный Арман. Одно дело – воевать за свою родину, совсем другое – против страны будущей жены.
– Она хочет отложить свадьбу?
– Наоборот, хочет, чтобы она состоялась как можно скорее. Они планируют переехать в Париж, как только им выдадут разрешения на выезд.
Пришел официант и поставил на стол две крошечные чашечки с кофе и тарелочку с горкой печенья.
– Твой отец расстроен. Его злит то, что он не может воевать.
Джахан глотнул кофе, чувствуя, что мать не отрывает от него взгляда.
– Он рассказал мне о вашем разговоре.
– Правда?
– Он упомянул твою… подругу.
С порта подул сильный ветер; задирая углы скатерти, он опрокинул сахарницу. Они подождали, пока подбежавший официант закрепил скатерть зажимами и поставил новую сахарницу.
