Виктория Холт - Украденные ночи

Виктория Холт

Украденные ночи

Ожерелье Ашингтонов

— Пора спать, — произнес он.

— Расстегни ожерелье, — попросила я.

— Я хочу им полюбоваться.

— Я хочу, чтобы ты снял его с меня…

В конце концов я уснула, и мне приснилось, что мою шею обхватили чьи-то пальцы и начали душить. Проснувшись, я в ужасе схватилась за шею. Ну конечно, всему виной жемчужное ожерелье. Он не позволил мне его снять, а затем силой овладел мною. Ожерелье служило ему символом власти надо мной. Рабам всегда надевали ошейники.

События в Англии

Дентон-сквер

Оглядываясь назад, я вижу цепочку событий, которые привели меня в этот старинный особняк, исполненный тайн и опасностей. И я всякий раз изумляюсь невинности и неискушенности той девочки, которой я была в том, другом доме, расположенном в удобной близости от театров. Мне тогда и в голову не приходило, что моя жизнь и мое воспитание очень отличаются от общепринятых в обществе стандартов.

Я помню, как стояла у окна, наблюдая за сгущающимися сумерками, ожидая появления фонарщика, каждый вечер зажигавшего фонари на площади. По утрам я просыпалась под цоканье копыт по булыжникам мостовой, хохот служанки, перебрасывающейся шутками с молочником, наполняющим молоком ее кувшин, шорох тряпок и щеток, которыми прислуга усердно натирала ступени лестниц и полировала медные ручки дверей. Они делали это, стараясь не шуметь и как бы украдкой, чтобы их хозяева думали, будто все, что обеспечивает их комфорт, магическим образом происходит само собой. Впрочем, вряд ли эти самые хозяева вообще когда-нибудь задумывались над тем, кто все это делает.

Что касается нашего собственного дома на Дентон-сквер, то по утрам нам надлежало вести себя особенно тихо, чтобы не беспокоить мою маму. Она редко вставала раньше полудня, поскольку ложилась спать далеко за полночь. Важнее ее отдыха для нас не было ничего, потому что вся наша жизнь вращалась вокруг нее. От нее зависело наше существование, а ее настроение определяло царящую в доме атмосферу. Она весела — и мы просто счастливы. Однако, когда она впадала в депрессию или уныние, а с ней это иногда случалось, мы передвигались по дому на цыпочках и разговаривали шепотом. Прочитав о гибели Помпеи, я начала сравнивать наше поведение с тревожным ожиданием людей, живущих на дремлющем вулкане, способном в любую секунду взорваться мощным извержением.

— Мы должны быть снисходительны, — отвечала на мои реплики Мег Марлоу. — Она — человек искусства.

Искусство каждый вечер, а иногда и днем увлекало ее в театр. Случались у нее и периоды «отдыха». Вот они-то и пугали меня больше всего. Следует отметить, что мы опасались не столько ее гнева, сколько уныния. К счастью, все ее настроения бывали скоротечны.

— Я не позволю вам забыть о том, что она — великая актриса, — неизменно провозглашала Мег, если кто-либо из нас не демонстрировал должного восхищения.

Мою мать звали Айрини Раштон. По крайней мере, таково было ее сценическое имя. На самом деле она носила фамилию Ашингтон. Мужа, которого звали Ральф Ашингтон, она оставила, когда мне исполнилось два года.

Мег — это костюмерша мамы, ее горничная, кухарка и верная рабыня. Она часто рассказывала мне о том, как именно мама покинула отца, и всякий раз моя душа преисполнялась гордостью и счастьем.

— Она просто не смогла этого больше выносить. Но настоящим чудом стало то, что она забрала с собой вас, — говорила она. — Уж можете мне поверить. Маленький ребенок никак не мог способствовать ее карьере, как вы понимаете. Но она все равно вас забрала.

Все мое детство прошло под аккомпанемент этой фразы: «Она забрала вас с собой!»

— Имейте в виду, — решила однажды уточнить Мег. — Возможно, было бы лучше, если бы она вас оставила.

Это погрузило меня в длительные размышления. Я никак не могла понять, где же я была бы сейчас, если бы мама меня не забрала.

— В каких-то заморских краях, — отмахнулась от моих расспросов Мег. — Не понимаю, зачем она вообще туда отправилась. Там жарко… и все не так, как в Англии. И повсюду какие-то ползучие твари. Пауки! Бр-р!

Мег панически боялась пауков. Однажды, когда мама поехала на гастроли, им пришлось переночевать в сельской гостинице. В своей постели Мег обнаружила паука и всю жизнь делилась с окружающими испытанным ею тогда ужасом.

— Нет уж, я из Лондона никуда! — всякий раз заканчивала она эту драматическую историю, как будто существовал закон, воспрещающий паукам проникновение в столицу.

— Итак, она вернулась домой и привезла вас с собой. Разумеется, ее тут прекрасно помнили и встретили с распростертыми объятиями.

— И она забрала меня с собой!

— Я точно знаю, что она об этом никогда не жалела. Однажды она так мне и сказала: «Я люблю возвращаться домой, и я рада, что дома меня всегда ждут, потому что у меня есть моя малышка Сиддонс.

Мое полное имя — Сэйра Сиддонс Ашингтон, поскольку она назвала меня в честь представительницы своей профессии, которую считала ее самым значительным украшением, — Сэйры Сиддонс.

В хорошем расположении духа она называла меня малышкой Сиддонс. Порой это меня пугало, поскольку мне начинало казаться, что мне надлежит последовать по ее стопам на освещенную огнями рампы сцену. Я же была твердо убеждена, что у меня нет ни малейших способностей к актерской профессии.

Мег мало что могла поведать мне о жизни мамы во время ее скоротечного замужества. Она была ее костюмершей до замужества и немедленно вернулась к своим обязанностям после ее возвращения в Англию. Мама отсутствовала три года.

— Я знала, что она совершает ошибку, — вспоминала Мег. — Замужество — это хорошо… но не такое замужество. Я всегда представляла себе, что она выйдет за какого-нибудь господина с красивым поместьем и богатым домом в городе… ну и, может, даже с титулом. Это было бы совсем другое дело. А она возьми и выйди за этого Ральфа Ашингтона… Хотя он из хорошей семьи, тут уж ничего не скажешь. И поместье у него большое… Только вот дома в городе не было… Лишь что-то там, в этих заморских краях. Она об этом почти никогда не вспоминает, а это уже говорит само за себя, верно? А все могло бы обернуться совершенно иначе… Я бы не удивилась, если бы к ней посватался герцог… Но нет, свалился же на нашу голову этот Ральф Ашингтон со своими чайными плантациями где-то у черта на куличках.

— Мой отец.