К востоку от Эдема - Джон Эрнст Стейнбек
– Ты как-то странно выглядишь, – призналась Фей. – Наверное, все дело в лампочках. Совсем на себя не похожа.
– А я и есть другая.
– Зови меня «матушкой», милая.
– Пожалуйста, дорогая матушка, – передразнила Кейт.
– Кейт, у нас впереди замечательная жизнь.
– Верно. Ты и не представляешь, как славно мы заживем.
– Мне всегда хотелось побывать в Европе. Можем взять билеты на корабль, красиво одеться. Будем покупать платья в Париже.
– Может, так и поступим, только позже.
– Почему, Кейт? У меня много денег.
– А будет у нас еще больше.
– Но почему не поехать прямо сейчас? – умоляющим голосом захныкала Фей. – Можно продать заведение и получить не меньше десяти тысяч долларов.
– Нет.
– Что значит «нет»? Мой дом, захочу и продам.
– Уже забыла, что я – твоя дочь?
– Мне не нравится твой тон, Кейт. Да что с тобой происходит? Осталось там еще вино?
– Немножко есть. Пей прямо из горлышка. Вот так, мамочка. Лей его себе на шею, под корсет, на жирное пузо.
– Не будь такой злюкой, Кейт! – заныла Фей. – Мы так хорошо праздновали, зачем ты хочешь все испортить?
Кейт вырвала у нее из рук бутылку и, запрокинув голову, осушила до дна и бросила на пол. Ее лицо приобрело хищное выражение, глаза сверкали, маленький рот приоткрылся, обнажая острые мелкие зубы и выступающие клыки.
– Эх, матушка, – тихо рассмеялась Кейт. – Я тебе покажу, как надо вести дела в борделе. Мы так прижмем мужичье, что приходит сюда опорожнить свое жалкое хозяйство за доллар! Уж мы им доставим удовольствие на всю катушку.
– Ты пьяна, Кейт, – хрипло выдавила Фей. – Не понимаю, что ты несешь.
– Ах, не понимаешь, милая матушка? Хочешь, чтобы я объяснила?
– Хочу, чтобы ты снова стала прежней милой Кейт.
– Поздно. Я не хотела пить, а ты меня заставила, жирная гусеница! Еще не забыла, что я – твоя любимая доченька? Век не забуду, как ты удивилась, что у меня постоянные клиенты. Неужели думаешь, я их брошу? Или полагаешь, они платят мне доллар мелкой монетой? Нет, мне дают десять долларов, и цена все время растет. Они уже не пойдут к другой шлюхе. Их никто не удовлетворит.
Фей рыдала, как ребенок.
– Прекрати, Кейт, – упрашивала она сквозь слезы. – Ты ведь не такая. Нет, не может быть.
– Милая жирненькая мамочка, спусти штаны кому-нибудь из моих постоянных клиентов и полюбуйся на следы каблучков в паху. Прелестное зрелище! А порезы, которые так долго кровоточат! Ах, матушка, у меня целый набор отменно наточенных бритв, лежат себе в футлярчике. А какие они острые!
Фей попыталась встать с кресла, но Кейт толкнула ее обратно.
– А знаешь, любимая мамочка, каким скоро станет наш бордель? Назначим цену в двадцать долларов и заставим этих кретинов принимать ванну. А кровь будем утирать шелковыми платочками. Кровь, что останется после ударов узловатой плеточкой.
Фей хрипло вскрикнула, но Кейт быстро зажала ей рот рукой:
– Не шуми, будь умницей. Вытирай сопли о доченькину руку, только не вопи.
Убедившись, что Фей умолкла, Кейт вытерла руку о подол ее платья.
– Убирайся вон из моего дома, – прошептала Фей. – У меня приличное заведение, без всяких безобразий. Убирайся.
– Нет уж, матушка. Как же я брошу тебя, бедняжку, одну? – Голос Кейт стал ледяным. – Как же ты мне надоела. Смотреть тошно. – Она взяла со стола бокал и, подойдя к комоду, заполнила его наполовину настойкой с опием. – Вот, матушка, выпей. Тебе пойдет на пользу.
– Не хочу.
– Ну же, не упрямься. Будь умницей, пей. – И она стала вливать настойку в рот Фей. – Ну, еще глоточек, последний.
Некоторое время Фей что-то невнятно бормотала, но вскоре обмякла в кресле и громко захрапела.
3
В дальних уголках сознания зашевелился страх, переросший в панический ужас. Кейт помнила, чем закончилась выпивка в прошлый раз, и к горлу подкатила тошнота. Сцепив руки, она металась по комнате, потом подошла к одному из фонариков, зажгла от него свечу, нетвердой походкой вышла в темный коридор и спустилась вниз на кухню. Взяв с полочки банку с сухой горчицей, Кейт насыпала ее в стакан, налила воды и, размешав, выпила. Держась за края раковины, она чувствовала, как огонь пробегает по горлу вниз, вызывая приступы неукротимой рвоты. После рвотных спазмов сердце бешено колотилось в груди, а на тело накатила слабость, но пагубное действие вина прошло, и рассудок прояснился.
Эпизод за эпизодом Кейт восстанавливала в памяти события прошлого вечера, принюхиваясь к каждой мелочи, словно испуганный зверек. Она умылась, вымыла раковину и, поставив банку с горчицей на полку, вернулась в комнату Фей.
Приближался рассвет, и Фремонт-Пик выделялась черной глыбой на фоне предутреннего неба. Фей по-прежнему храпела в кресле. Некоторое время Кейт внимательно наблюдала за спящей женщиной, а потом начала разбирать ее кровать. Поднатужившись, она стащила обмякшее тело с кресла, доволокла до кровати и с трудом забросила наверх. Потом она раздела Фей, обмыла лицо и убрала одежду.
В комнате становилось все светлее. Кейт сидела у кровати, не спуская глаз с лица Фей. Хозяйка борделя спала с открытым ртом, из которого вырывалось тяжелое дыхание.
Фей беспокойно зашевелилась, с пересохших губ сорвалось несколько невнятных слов, и, вздохнув, она снова захрапела.
Взгляд Кейт стал настороженным. Открыв верхний ящик комода, она принялась изучать находившиеся там лекарства, которые составляли домашнюю аптечку. Настойка
