Саттри - Кормак Маккарти
Буря сдвинулась к северу. Саттри слышал хохот и карнавальный шум ярмарки. С ясностью безумца видел он тленность своей плоти. Наделенные скверным приданым блудницы звали с крылечек в ночи, в крикливом своем тряпье, словно куклы, украшенные в непристойной грезе. И по дорожкам в дожде и молнии явилась компания убогих гуляк, несших на шестах, водруженных на плечи, дракона в клетке и прочую алхимическую дичь, химер и какодемонов, насаженных на рогатины, и целую фармакопею адских приправ, украшающих козлы и влачимых троллями с бузинным гномом вместо унтер-офицера, кто извергал из ротового отверстия своего мерзкие проклятья, и дудочником, дудевшим в дудку из косточки ржанки, а на бедре держал стеклянную фляжку какой-то курящейся жидкости, рыскавшей внутри слипчиво, наподобие ртути. Выше за ними следовал мезозавр на веревочке, словно четвероногий сарган, надутый гелием. Драная хоругвь, расшитая звездами, уже исчезнувшими. Неморальные обитатели полумира, фигуры в шутовских нарядах паяцев, мерзкий и иссиня-черный зародыш, топающий в грубых башмаках и тоге. Служители прислуживают. Саттри наблюдал, как проходят эти плутовские гуляки, с полуулыбкой ехидного сомненья. Тьма сомкнулась над ним. Молния устранилась, и ему стало слышно, как на ветру преклоняет колена трава. Он подгреб к себе листву и пальцами негнущимися и копотливыми чиркнул спичкой. Листья затрещали по краям, и на ветру запели жаркие искорки. Попытался снова и бросил. Свернулся калачиком в одеяле прямо на высокой холодной земле и знал, что ему должно быть холодно, но так ему не было уже много дней.
В таком состоянии наутро он миновал охотничий лабаз, где скрючился человечек в робе и с самострелом. Саттри обратил на него не больше внимания, чем на любое другое привидение, и прошел бы мимо, однако человечек с ним заговорил. Эй, сказал он.
Эй, ответил Саттри.
Самострел охотника смотрел в сторону Саттри, и человечек склонил голову набок. Ты что такое? спросил он.
Саттри засмеялся. Одеяло с плеч у него спало, и он согнулся вдвое, хохоча.
Охотник смотрел на это тревожно. Тише, сказал он. А ну хватит.
Ладно.
Человечек сплюнул. Теперь-то уж никакой разницы, сказал он. От тебя все разбежалось.
Ты настоящий? спросил Саттри.
Не хотел тебя эдак оглоушивать, сказал самострельщик, опуская оружие. Он оглядел путника с ног до головы. Не то чтоб я не гордился тем, что при делах, да и такая чеканушка, как ты с виду, в лесах здешних бегает. Ты сколько так уже перебиваешься?
Не знаю.
Потерялся?
Кажется, я знаю, в каком я штате. Сомневаюсь, что ты меня можешь из него вывести.
Ты либо потерялся, либо псих, либо оба сразу.
Вполне себе.
Не настучишь на парня за то, что он себе немного оленины набраконьерит, а?
Я не столуюсь с королями, ответил Саттри.
Охотник сплюнул вбок и покачал Саттри головой. Сбрендил, как птичка-поганка, сказал он.
Я хотя б существую, сказал скиталец. Он колыхнул полой одеяла и показал ею на охотника. Изыди, сказал он.
Охотник отпрянул и снова поднял самострел.
Изыди, говорю, сказал Саттри, тряся ему драным одеялом.
Ах ты, дурында сраная, тут если кто и изыдет, так это ты со стрелой моей у тебя в костлявой заднице.
Саттри захлопал глазами. Так ты настоящий? спросил он.
Будь я проклят, если ты не свернул на чудно́й дороге куда-то не туда. Ты вообще откуль тут взялся?
Из-за горы.
Ты что, янки или что?
Я тебе скажу, что я не.
И что же?
Не морок. Я не морок.
Чего?
Морок. Екарный морок. Он промурлыкал зловещий смешок. Охотник пялился на него.
Что это у тебя? спросил Саттри.
Немножко тяму, для начала.
Это самострел?
Слыхал, что так его и называют.
Сколько самов ты им подстрелил?
Я им убил себе больше мяса, чем ты б сумел унести.
Пальни.
Зачем?
Хочу посмотреть. Давай стреляй.
Я уж лучше подержу его взведенным и наготове.
Саттри встал с того места, где присаживался. Через все поле его зрения валились бледные печеночные пятна. Лес потускнел.
Снег идет, сказал он.
На его испакощенном обшлаге угасало хрупкое воинство. Он запахнул одеяло потуже. Оглядел себя, свое джутовое тряпье, вязаные гетры, служившие ему носками, саржевые брюки, черные от древесной сажи, вздувшиеся зеленые колени их отвисали. Борода у него была в дюйм длиной, а волосы стояли дыбом и свалялись, с застрявшей в них листвой, а глаза, за которыми следил охотник, были черны, и чокнуты, и дымились.
Как мне отсюда выйти? спросил он.
А направляешься-то куда?
С этих гор.
Ну, до Чероки миль девять.
Куда?
А вон туда. Мили через две на дорогу выйдешь.
Спасибо.
У тебя обычай такой в этих лесах чокнутым бегать?
Нет, ответил Саттри. Я впервые.
На дорогу он так и не вышел. Спускаясь по каменистой лощине сквозь зеленые и, считай, бессветные гроты, где равно и валуны, и бурелом лежали безымянно под покрывалом мха, поперек лесистого распадка увидел он двух коневих фантомов, целенаправленно бледных: один, следующий, и пропали в темноте леса. Саттри вывалился из лесов на вьючную тропу. Слабый запах конюшен. В холоде гумусной земли курились разломанные зеленые конские яблоки. Он шел по тропе, пока та не начала забирать обратно к горам, а там вновь вступил в леса.
Да и не вышел из них к вечеру. Снег падать не перестал, и он сидел в пернатой тьме и слушал, как сеется тот сквозь леса с самомалейшим шепотком. Задремывал, и просыпался, и отключался снова. Интересно, замерзнет ли, сидя под бальзамником и наблюдая, как снег подбирается к пальцам у него на ногах. Густой запах ветвей и хвои, в которых он сидел, переносил его к старым Рождествам, в те печальные времена года. Ему снились грустные сны, и проснулся он обиженным и сокрушенным. Снег прекратился, и деревья стояли суровые против неба побледней. С первым светом он поднялся и двинулся дальше.
Весь день этот полубезумный изгой ковылял в снегу, и до чего же злобное
