Финеас Финн - Энтони Троллоп
Финеас со своей стороны был вполне удовлетворен результатами встречи и нисколько не сожалел о том, что у него возник повод для разрыва с Квинтусом Слайдом, назвавшим его «любезный Финн». Покидая «Глас народа», он отряхнул с ног пыль и решил, что впредь не будет завязывать подобных сношений: член парламента должен быть от прессы независим. На следующее утро независимость не замедлила принести плоды: в газете вышла огромная и чрезвычайно воинственная статья, в которой говорилось о необходимости немедленной реформы, а в качестве доказательства приводился пример злоупотреблений в одном из «карманных» округов. Если землевладелец вроде лорда Брентфорда, говорилось в статье, имея должность-синекуру в правительстве, может привести в парламент такого болвана, как Финеас Финн, – человека, не одаренного ни смелостью, ни способностями, который не мог произнести в палате общин пристойной речи, – то, уж верно, требуются меры куда более радикальные, чем билль о реформе от 1832 года.
Финеас, читая это, рассмеялся и сказал себе, что шутка неплоха. Тем не менее удар оказался чувствительным. Квинтусу Слайду, когда тот желал пустить в ход свой бич, обыкновенно удавалось оставить рубцы.
Глава 34
Был ли он честен?
Десятого августа Финеас Финн навестил Лафтон вновь. Он поехал туда ночным поездом, телеграфировав в гостиницу с просьбой о ночлеге, и уже в девять утра завтракал в этом радушном приюте. Хозяин и хозяйка вместе со всей прислугой не могли понять, что заставило депутата так скоро вернуться в округ, но читатель, помнящий, что леди Болдок с дочерью и Вайолет Эффингем должны были провести в Солсби одиннадцатое августа, возможно, догадается, в чем дело.
Финеас думал о том, чтобы нагрянуть в Лафтон, с тех пор, как приехал в столицу, но не мог найти для этого ни одного предлога. Граф Брентфорд был к нему очень добр, но отнюдь не приглашал заезжать к нему в любое время без предупреждения. За прошедшие десять дней наш герой уже много раз то решался вернуться в Солсби, то вновь приходил к выводу, что это невозможно. Повода он придумать не мог. Но небеса, похоже, ему благоволили, и он получил от лорда Чилтерна письмо с поручением: «Если увидишь моего отца, скажи ему: я готов в любой момент сделать все необходимое, чтобы собрать деньги для Лоры». Под этим предлогом Финеас и вернулся в Лафтон.
Случилось так, что графа он нашел стоявшим на ступенях замка.
– Неужто это вы, Финн? Я думал, вы в Ирландии.
– Как видите, пока нет, милорд.
Финеас сразу открыл цель своего приезда, краснея от собственной неискренности. Он-де счел сообщение от Чилтерна настолько важным, что не мог поехать в Ирландию, не передав его, ведь послание показывает, как сильно тот стремится к примирению. Едва поняв, что может этому способствовать, наш герой без промедления явился в Солсби. В любви и на войне все средства хороши, говорил он себе, одновременно ощущая, что история эта, шитая белыми нитками, едва ли обеспечит ему доступ в замок. В этом он, впрочем, ошибался. Наживку граф заглотил и, прогуливаясь под руку с Финеасом по дорожкам сада, в конце концов признался, что был бы рад примириться с сыном, если это будет возможно. «Пусть приезжает сюда, она тоже здесь будет», – сказал лорд Брентфорд, подразумевая Вайолет. На это Финеас не мог ответить вслух, но про себя решил, что все должно быть справедливо. Он не станет добиваться преимущества нечестным путем. Сообщение лорда Брентфорда достигнет его сына в том виде, в каком было передано. Но что, если самому Финеасу выпадет возможность объясниться с Вайолет и та – каким бы маловероятным это ни казалось – его не отвергнет? Как после этого писать лорду Чилтерну? Наш герой решил, что написать нужно до встречи с Вайолет. Но разве тогда он не перечеркнет смысл послания собственными поступками? Мог ли он призвать друга домой, чтобы тот ухаживал за Вайолет Эффингем, и тут же пойти к ней сам с той же целью? Финеас понял, что единственный выход – это открыть лорду Чилтерну всю правду сразу. Никак иначе он не мог бы выполнить задуманное, не отступая от собственных понятий о чести.
Граф предложил ему послать в гостиницу за вещами:
– Леди Болдок здесь, но они уезжают завтра очень рано.
Заверив, что тоже должен утром ехать в Лондон, Финеас согласился перебраться в замок. Граф вновь и вновь благодарил его за заботу, каждый раз невольно вгоняя в краску. Вернувшись в гостиницу, Финеас написал лорду Чилтерну. Послание вышло весьма объемным. Первая и бóльшая его часть была призвана вернуть блудного сына в отчий дом, в ней содержалось и все, что можно и должно было сказать о мисс Эффингем. Затем, на последней странице, наш герой переходил к собственной персоне. «Теперь я должен рассказать о себе, – писал он и далее, сколько возможно прямо, объяснял другу свое положение. – Я люблю ее уже полгода и приехал сюда с намерением просить ее руки. Десять против одного, что она мне откажет. Я не отрицаю, что у тебя есть повод сердиться, – если ты решишь сердиться. Но я стараюсь поступать с тобой по чести и прошу тебя о том же. У меня есть сообщение от твоего отца, которое я должен тебе передать, и после этого я не могу обратиться к мисс Эффингем, не открыв тебе своих намерений. Поступи я иначе, мне пришлось бы считать себя лицемером. Если она мне откажет, что наиболее вероятно и даже, я бы сказал, почти неизбежно, я буду надеяться, что ты сохранишь мой секрет. Не ссорься со мной, если сможешь от этого удержаться, но, если сочтешь нужным поссориться, я готов». Он отправил письмо и поспешил в замок.
В распоряжении у Финеаса был всего один день, и он знал, что леди Болдок охраняет Вайолет, как дракон. В замке ему сказали, что граф гуляет с молодыми дамами, и проводили его в комнату. Спустившись в гостиную, наш герой обнаружил леди Болдок, которая ему весьма благоволила, и они вскоре углубились в дискуссию о возможности закрытия указом парламента всех пивоварен и винокурен. Обсуждение это было прервано в два часа ланчем, к которому подоспели и молодые леди. Мисс Эффингем, казалось, была искренне рада видеть Финеаса, и даже мисс Августа Борэм, дочь леди Болдок, была с ним весьма любезна. Граф отзывался о новом депутате от своего округа с одобрением, поднимая его в глазах своих благоразумных и рассудительных гостей. После ланча все собирались кататься
