Роман о двух мирах - Мария Корелли
– Ты словно невеста, Зара! В твоем одеянии есть все приметы: белый атлас, жемчуг и померанцевые цветы!
Она улыбнулась.
– Это первые соцветия, распустившиеся в нашей оранжерее, – сказала она. – Я не смогла перед ними устоять. Что касается жемчуга, то он принадлежал матери и стал моим любимым украшением, а белый атлас больше не предназначен исключительно для невест. Какой мягкий и красивый на тебе индийский креп! Твой на– ряд очарователен и подходит тебе идеально. Ты готова?
– Вполне, – ответила я.
Она помедлила и вздохнула. Затем с задумчивой нежностью подняла на меня прекрасные глаза.
– Прежде чем мы спустимся, хочу, чтобы ты поцеловала меня, – сказала она.
Я нежно обняла ее, и наши губы встретились в долгом сестринском поцелуе.
– Ты меня никогда не забудешь, ведь правда? – спросила она почти с тревогой. – Никогда не перестанешь думать обо мне хорошо?
– Какая ты сегодня чудная, дорогая моя Зара! – ответила я. – Будто я могу тебя забыть! Я всегда буду считать тебя самой прекрасной и приятной женщиной на свете.
– А когда я умру – что тогда? – не отставала она.
Вспомнив о ее духовных симпатиях, я тотчас же успокоила ее:
– Тогда ты наверняка превратишься в прекрасного ангела. Вот видишь, Зара, милая, я не перестану любить тебя.
– Надеюсь, так и будет, – сказала она задумчиво. – Ты одна из нас. Но идем же! Я слышу голоса внизу. Кажется, прибыли наши долгожданные гости, и нам пора спуститься, чтобы принять их. Прощай, моя маленькая подруга! – Она снова поцеловала меня.
– Прощай? – повторила я в изумлении. – Почему «прощай»?
– Это слово просто мой каприз, – ответила Зара тихо и уверенно. – Прощай, моя милая подруга!
Я была сбита с толку. Она не дала опомниться: взяла меня за руку и повела за собой вниз по лестнице, а через мгновение мы уже встречали гостей, сыпля любезными глупостями прибывшим вместе Эверардам и Чаллонерам в шикарных вечерних нарядах. Эми Эверард, как мне показалось, выглядела немного усталой и изможденной, хотя на ней был великолепный «туалет» от Уорта из ярко-красного и лососево-розового бархата. Хотя идеальное платье может утешить большинство женщин, бывают случаи, когда не действует даже оно, и тогда Уорт перестает парить перед женским взором в образе полубога, а с легкостью низводится до уровня простого портного, чьи цены просто разорительны. Думаю, именно в таком душевном состоянии в тот вечер и пребывала миссис Эверард, или же она немного завидовала гармоничной грации и красоте Зары. Как бы то ни было, Эми казалась раздражительна и шепотом придиралась ко мне за то, что у меня такое крепкое здоровье.
– Прекратишь осторожничать – станешь слишком румяна, – сказала она почти обиженно, – а сейчас нет ничего более немодного.
– Знаю! – ответила я с должной кротостью. – Быть здоровым теперь – дурной тон, это почти неприлично.
Она посмотрела на меня, и слабая улыбка озарила ее черты. Однако подруга не позволила себе развеселиться и с некоторым нетерпением то складывала, то раскрывала веер из розовых страусиных перьев.
– Откуда это дитя достало столько жемчуга? – спросила она, кивком указав на Зару.
– От матери, – ответила я с улыбкой, зная настоящий возраст Зары и услышав, что ее назвали дитя.
– На самом деле на ней сейчас целое состояние, – продолжила Эми. – Интересно, как брат разрешил ей такое. Девушки никогда не понимают ценности вещей подобного рода. Их следует хранить до поры до времени, пока она не станет достаточно взрослой, чтобы оценить их.
Я ничего не ответила – меня поглотили наблюдения за Гелиобасом, вошедшим в это время в зал в сопровождении отца Поля. Он тепло и с неподдельной сердечностью приветствовал гостей, и все присутствующие, насколько я видела, были немедленно очарованы исходящим от его фигуры достоинством и обаянием. Неискушенный взгляд не заметил бы в нем ничего необычного. Мне же виделась в его лице настораживающая и пугающая перемена. Глубокая тень беспокойства в глазах моего учителя делала их более мрачными и менее проницательными, улыбка выглядела не столько ласковой, сколько строгой, и в самой фигуре проскальзывало нечто неуловимое, но что? Непокорность? Да, непокорность – именно она так странно встревожила меня. Ибо как ему, Гелиобасу, могла прийти сама мысль о непокорности? Ведь вся его мощь происходила не от знания необходимости послушания духовным силам, внутренним и внешним? Со скоростью света в памяти всплыли слова, сказанные о нем Азул: «Раз он мой Возлюбленный, тогда пусть не перестает слышать мой голос». А вдруг он перестанет? У меня возникло предчувствие, что ему грозит такая опасность, и я напрягла силы в твердой решимости – если так, из глубокой благодарности к нему я сделаю все возможное, чтобы вовремя предупредить Казимира. Пока эти мысли одолевали меня, гул веселых разговоров продолжался, и заливистый смех Зары звенел, словно музыка. Отец Поль тоже оказался в весьма праздничном и добродушном настроении: он расположил к себе миссис Чаллонер и ее дочерей и развлекал их с непринужденностью и дружелюбием опытного придворного и светского человека.
Ужин объявили обычным образом – звуком музыки специально предназначенного для этой цели электрического инструмента, что вызвало невероятное восхищение всех гостей. Гелиобас направился в столовую вместе с миссис Эверард, полковник следовал за ним под руку с Зарой и самой старшей мисс Чаллонер, далее шествовали мы с мистером Чаллонером, а отец Поль с миссис Чаллонер и второй ее дочерью, Эффи, замыкали наше шествие. Всеобщий ропот удивления и восторга пронесся по залу, как только в поле зрения попал обеденный стол: его сервировка была действительно триумфом искусства. В центре стояла большая хрустальная чаша, имитирующая озеро, а по ней плавала красивая гондола, управляемая фигурой гондольера, – и то, и другое было искусно изготовлено из тончайшего венецианского стекла. Гондола была доверху заполнена розами, и все-таки чудеснее всего этого оказалось то, что конструкция освещалась электричеством. Электрические искры, подобно каплям росы, сверкали на листьях цветов; гондола от одного края до другого искрилась электрическими звездами, которые своим призматическим блеском отражались в кристалле под ней; длинный шест гондольера блестел словно от капель воды, окрашенных лунным светом. На самом деле это был электрический провод, а на его шляпе горел электрический алмаз. Украшение стола сияло, как чудесное произведение с драгоценными камнями причудливой выделки. Однако это было еще не все. На столе рядом с каждым гостем в продолговатых вазах в форме нильской лилии с длинным стеблем находились розы и папоротники, в которых были спрятаны крошечные электрические звездочки, отчего цветы излучали прозрачный, почти сказочный блеск.
Вокруг стола молча стояли четверо грациозных юношей в армянских национальных костюмах, ожидая, пока
