Роман о двух мирах - Мария Корелли
– Как ни странно, я очень этого желаю. Тогда… Раз ты не хочешь проследить за исполнением моей просьбы, придется разрушить статую самой, хотя, признаюсь откровенно, мне будет очень больно.
Я ее перебила.
– Больше ничего не говори, Зара! – воскликнула я. – Я сделаю все для тебя. Ты сказала, когда уйдешь…
– Когда я уйду, – твердо повторила подруга, – и до того, как ты сама покинешь наш дом, убедись, что статуя уничтожена. Этим ты окажешь мне большую услугу.
– Что ж, и когда ты снова вернешься? Прежде, чем я покину Париж?
– Надеюсь… Пожалуй… – уклончиво ответила она. – Во всяком случае, скоро мы встретимся вновь.
– Куда ты поедешь?
Она улыбнулась. Какой милой, радостной и торжествующей была эта улыбка!
– Ты узнаешь, куда я направляюсь, еще до того, как закончится сегодняшний день. Так обещаешь?
– Несомненно.
Она поцеловала меня, и в тот же момент перед глазами, почти ослепив меня, полыхнула яркая вспышка. Это был огненный блеск электрического драгоценного камня, который она носила.
День шел своим чередом. Погода, казалось, с каждым часом становилась все мрачнее. Воздух сделался почти знойным, и когда днем я пошла в оранжерею срезать несколько разросшихся в изобилии великолепных роз «Маршал Ниель», жара там стояла невыносимая. Весь день я не видела ни Гелиобаса, ни Зару. Она исчезла вскоре после завтрака. Я не могла найти ее ни в комнатах, ни в мастерской, хотя стучала в дверь несколько раз. Лео тоже пропал. Побыв в одиночестве не меньше часа, я решила сходить в часовню. Однако при попытке осуществить свое намерение обнаружила ее двери запертыми – необычное обстоятельство, которое меня несколько удивило.
Воображая, что слышу за нею звуки голосов, я остановилась – все было тихо. Пройдя в гостиную, наугад взяла с приставного столика небольшой том неизвестных мне стихов под названием «Пигмалион на Кипре» и, усевшись в одно из роскошных восточных кресел у искрящегося серебром фонтана, принялась читать. Книга открылась на «Балладе о поцелуях»:
Тайну трех поцелуев тебе я открою,
Внимай же мне, робость презрев.
Первый учтив и неласков порою,
Такого ждешь от монахов и дев,
Ледяной, как мороз, чистый, как снег.
Второй до сих пор горит на губах —
Не меркнет горечь терзаний моих,
Забуду о многих фривольных вещах,
Но только не острый стыд на двоих,
Что рассек мне уста и огнем опалил.
Третий, последний, часто мне дарят:
И утром, и днем, и в ночи я балуем.
Горе мне, если отвергну этот подарок!
И когда я умру, к новой жизни в раю
Разбудит Любовь таким поцелуем!34
Эта маленькая жемчужина, которую я с удовольствием читала и перечитывала, была в сборнике лишь одной из многих. Автора, несомненно, можно считать гением. Я с большим интересом изучала его словесные мелодии и с удивлением отмечала, насколько оригинальны и прекрасны многие образы и сравнения. Я говорю, что отметила их с удивлением, так как он был, очевидно, из ныне живущих англичан и все же не походил ни на кого из соратников по своему поприщу. Звали его не Альфред Теннисон, не Эдвин Арнольд, не Мэтью Арнолд, не Остин Добсон и не Мартин Таппер. Он ни плагиатор, ни переводчик, а поистине оригинальный человек. Я не называю здесь имени поэта: считаю, что найти и признать такой талант – долг его собственной страны. Поскольку она гордится своим литературным авторитетом, то, разумеется, рано или поздно сделает это. При первом знакомстве со стихами поэта я быстро погрузилась в строки, снова и снова повторяя про себя строфу, которую помню по сей день:
У любви моей милейшее из лиц
И самые нежные на свете глаза;
В волосах отблеск райских зарниц,
И несет она яркий, солнечный свет
В унылые, забытые богом места,
Куда радости вовек дороги нет35.
Тут я очнулась от звука часов, пробивших шесть. Я вспомнила о тех, кто посетит нас на ужин, и решила пойти в комнату переодеться. Вернув книгу «Пигмалион» обратно на стол, я поднялась наверх, по пути думая о Заре и ее странной просьбе и гадая, в какое путешествие она отправляется.
Я не смогла прийти к удовлетворительному заключению, кроме того, меня охватило странное нежелание думать о ее поездке серьезно, хотя разум постоянно возвращался к этой теме. И все же какой-то внутренний наблюдатель словно уверял меня, причем так ясно, как если бы слова его были сказаны прямо на ухо: «Бесполезно думать о причинах и значениях чего бы то ни было. Принимай вещи такими, какие они есть, в правильном порядке: одно обстоятельство объясняет другое, и все всегда к лучшему».
К вечеру я приготовила платье из индийского крепа – то самое, что надевала на прием у мадам Дидье в Каннах, только в этот раз я украсила его не ландышами, а срезанными в оранжерее розами сорта «Маршал Ниель» – прекрасными бутонами с блестящими от влаги бледно-золотыми серединками, образующими совершенные чашечки с восхитительным ароматом. Дополненные хрупкими веточками адриантума, они стали достойным украшением моего простого наряда. Облачившись в платье и посмотрев на свое отражение в длинном зеркале, я улыбнулась с поддельной благодарностью, ибо здоровье, приносящее радость и бодрость, искрилось в глазах, пылало на щеках, подкрашивало губы и округляло формы. Лицо, смотревшее на меня из зеркала, было совершенно счастливым, готовым расплыться от безудержного веселья или заливистого смеха. На нем не осталось ни тени боли или тревог, напоминающих о прошлых страданиях, и я тихо прошептала: «Спасибо, Господи!»
– Аминь! – произнес тихий голос, и, обернувшись, я увидела Зару.
Как мне ее описать? Никакие слова не могут полноценно изобразить неземную красоту, что, словно созданная ею самой атмосфера, окутывала подругу со всех сторон. Ее облегало платье из роскошнейшего, мягчайшего белого атласа, перехваченное на талии поясом из жемчужин, которые, судя по их размеру и чистоте, стоили целое состояние. Ее прекрасные руки были обнажены, а тонкую шею обвивали двенадцать рядов жемчуга, поддерживая в центре электрический камень, сиявший мягким, приглушенным светом молодой луны. Густые темные волосы она уложила привычным манером – они свисали толстой косой с вплетенными в нее мелкими жемчужинками. На груди красовался великолепный букетик живых померанцевых цветов – именно о них, с восхищением разглядывая
