Финеас Финн - Энтони Троллоп
Прения начались. Пока тянулась длинная и скучная речь, у нашего героя было достаточно времени. Сперва он пытался следить за доводами оппонента в надежде, что желание их оспорить подстегнет его самого, но вскоре, утомившись этой задачей, уже мечтал, чтобы речь закончилась, хотя это приближало час его казни. К половине восьмого зал заседаний покинуло так много депутатов, что Финеас стал думать, не отложат ли заседание из-за отсутствия кворума, – тогда он будет спасен. Но посмотрев, сколько в зале людей, Финеас обнаружил, что их меньше, чем волшебное число «сорок», – сначала на два, затем на четыре, на пять, на семь, а там и на одиннадцать. У него не было полномочий, чтобы обратиться к спикеру и попросить его пересчитать присутствующих, но почему этого не делают другие? Впрочем, представив, что работу на сегодня завершат, и подумав о потраченных напрасно усилиях, Финеас немного приободрился и уже почти опасался, а не желал вмешательства какого-нибудь злонамеренного депутата. Такового не нашлось: быть может, все понимали, что лорды казначейства и лорды адмиралтейства вновь соберутся в зале, возьмись спикер их пересчитывать, и потому, не прерывая, терпели многословного сторонника тайного голосования. Тот закончил свои пространные рассуждения к восьми часам, и с другой стороны зала тут же встал мистер Монк, чтобы объяснить причины, по которым правительство не может поддержать предложение.
Финеас знал, что именно мистер Монк собирается сообщить, и также знал, что его речь будет очень короткой.
– Моя идея заключается в том, – сказал он нашему герою, – что каждый, кто имеет право голоса, должен также иметь собственное мнение и довольно смелости, чтобы его выражать, иначе право голоса не нужно вовсе. Люди должны понять: когда поступать так будут все, наказать их станет невозможно. Но с тайным голосованием смелость не нужна, и потому оно мне претит. В своей речи я ограничусь этим и оставлю подробные примеры более молодым ораторам.
Финеасу было также известно, что мистеру Монку будет отвечать мистер Тернбулл – с намерением не оставить от прозвучавших доводов камня на камне. Наш герой готовил речь, желая, в свою очередь, не оставить камня на камне от доводов мистера Тернбулла. Он понимал, что обстоятельства ему неподвластны и придется иметь дело со множеством случайностей, однако общая канва его плана была именно такова.
Мистер Монк взял слово. Речь его, хоть и краткая, была весьма пылкой и решительной. Он живописал трусливую, подлую и лживую природу тайного голосования, разя оппонентов словом, словно Зевс молниями. «Ящик для голосования – это могила подлинного политического сознания», – сказал он. Речь длилась не больше десяти минут, но сказал он куда больше (в десять раз больше!), чем требовалось, чтобы полностью опровергнуть все аргументы предыдущего оратора. Каждая страстная фраза мистера Монка заставляла Финеаса с сожалением осознавать, что очередной параграф его собственной речи утрачивает смысл и что он теряет свои лучшие доводы один за другим. К тому моменту, как мистер Монк вернулся на место, Финеас знал: тот сказал абсолютно все, о чем намеревался говорить он сам.
Затем с противоположной стороны медленно поднялся мистер Тернбулл. Тому, кто так часто выступал и был настолько знаменит, торопиться было некуда, он мог взять слово, когда пожелает; взгляд спикера всегда первым делом обращался к уже знакомым скамьям. Мистер Тернбулл начал свою речь очень мягко.
– Ничто не способно восхитить меня больше, чем поэтические образы и высокопарные высказывания моего достопочтенного друга, депутата от Вест-Бромвича… – Вест-Бромвич представлял мистер Монк, – …кроме упрямых фактов и неопровержимых доводов того достопочтенного коллеги, который внес предложение, – этими словами мистер Тернбулл в свойственной ему манере принялся громить мистера Монка.
Он говорил очень просто, очень ясно, фразами понятными и разборчивыми, и при этом резко и весьма безжалостно. Он и мистер Монк были соратниками в политике на протяжении двадцати лет, но из теперешней речи можно было заключить, будто они злейшие враги. Мистер Тернбулл укорял мистера Монка за то, что тот занял пост в правительстве, за измену либеральной партии, за чрезмерные амбиции и полное отсутствие амбиций одновременно.
– Когда-то – нет, совсем недавно! – я думал, что мы вместе, плечом к плечу будем сражаться за интересы народа. Но он предпочел перейти на сторону тех, чья грудь украшена синей лентой, а колено – орденской подвязкой [18], как, полагаю, принято на тайных совещаниях, называемых работой правительства.
Пока мистер Тернбулл приводил примеры из жизни Соединенных Штатов, к Финеасу подошел Баррингтон Эрл.
– Бонтин готов ответить Тернбуллу и хочет это сделать, – прошептал он. – Я сказал ему, что нужно дать возможность вам, если вы пожелаете. – Финеас замялся. – Мне говорили, – продолжал Эрл, – что вы желали выступить сегодня.
– Да, желал, – подтвердил Финеас.
– Сказать Бонтину, что отвечать станете вы?
Палата общин завертелась перед глазами нашего героя. По залу по-прежнему разносился громкий неприятный голос мистера Тернбулла. Сколько еще продлится речь? Быть может, уже через десять минут – или через три! – Финеасу, если он согласится, придется встать перед полным залом и защищать от грубых нападок своего великого друга, мистера Монка. Может ли новичок справиться с такой задачей? От речи, которую он подготовил, со всеми ее «водонепроницаемыми переборками» придется отказаться полностью. Именно о такой задаче Финеас мечтал, именно ее хотел бы исполнить безупречно. Но что, если он потерпит неудачу? А так и случится, чувствовал наш герой. Для такой речи оратор должен быть во всеоружии – бесстрашным и уверенным в себе, чтобы смеяться над негодованием оппонентов и не страшиться осуждения соратников. Все вокруг должно быть ему знакомо и подвластно, словно петуху в родном курятнике. Финеас же до сих пор даже не слышал, как звучит его голос в этом зале, и был в описываемый момент до того сбит с толку, что не понимал, где сидит мистер Майлдмэй, а где мистер Добени. Голова кружилась, в ушах шумело – казалось, вокруг разверзся ад.
– Я предпочел бы отложить свой ответ, – выдавил он наконец. – Пусть говорит Бонтин.
Баррингтон Эрл взглянул на него и, пройдя через ряды, сообщил мистеру Бонтину о решении.
Мистер Тернбулл говорил еще достаточно долго, чтобы бедняга Финеас успел пожалеть
