Финеас Финн - Энтони Троллоп
– Я не стану больше пытаться.
– Так будет лучше, – ответила она.
– Домогаться девушки всегда казалось мне недостойным мужчины. Скажите Лоре, что все кончено; пусть передаст отцу. Прощайте.
Она протянула руку, но он, вероятно не заметив, не стал ее пожимать и, не мешкая больше, ушел – из гостиной и из дома.
– И все же я убеждена, что ты его любишь, – в сердцах сказала подруге леди Лора сразу после ухода лорда Чилтерна.
– Ты не вправе судить, Лора.
– Я вправе говорить то, во что верю. Полагаю, ты его любишь, но тебе не хватает смелости, чтобы рискнуть собой для его спасения.
– Неужто женщина обязана выходить замуж за того, кого полюбит?
– Да, обязана, – ответила леди Лора, не успев подумать. – Если, конечно, уверена, что он любит ее.
– Не глядя ни на его репутацию, ни на обстоятельства? Ни на то, что говорят ей друзья? Разве брак не должен быть благоразумным?
– Благоразумие бывает чрезмерным.
– Это верно. Оно таково, если женщина идет замуж, руководствуясь лишь разумом, без любви.
Вайолет не желала намекнуть на подругу и вовсе не думала, будто та была чрезмерно благоразумна, выходя замуж за мистера Кеннеди, но леди Лора приняла ее слова на свой счет и была ими задета.
– Перейдя на личности, мы ничего не добьемся, – сказала она.
– Я ничего такого не подразумевала, Лора.
– Конечно, трудно судить за другого. Если я была резка, узнав о твоем отказе, то беру свои слова обратно, но мне жаль, что все случилось именно так.
Лорд Чилтерн, уйдя из дома сестры, отправился по слякоти пешком в одно из своих излюбленных мест в окрестностях Ковент-Гардена и провел там остаток дня и весь вечер. Ему составил компанию некий капитан Клаттербак, и они поужинали вместе. Лорд Чилтерн не рассказывал ничего о своих печалях, но капитан Клаттербак заметил, что его сотрапезник невесел.
– Возьмем еще бутылку шампанского, – предложил он, когда с ужином было почти покончено. – Когда не в духе, ничто так не бодрит, как шампанское.
– Бери что хочешь, – ответил лорд Чилтерн. – Я выпью бренди с водой.
– В бренди плохо то, что до конца вечера с ним не протянешь, – заметил капитан Клаттербак.
Тем не менее на следующий день лорд Чилтерн отправился в Питерборо утренним поездом и во время охоты на знаменитом маршруте от Саттон-спрингс до Гиддинга показал на своем коне Костоломе такие чудеса, что молодой Пайлс из конторы «Пайлс, Сарснет и Гингем» предложил ему за этого скакуна триста фунтов.
– Он не стоит больше пятидесяти, – ответил лорд Чилтерн.
– Но я даю вам триста, – возразил Пайлс.
– Вы все равно не смогли бы на нем ездить.
– Скажете тоже!
Мистер Пайлс, однако, не стал продолжать спор и удовольствовался тем, что рассказал своему другу Грограму, будто рыжая бестия Чилтерн был пьян как лорд… то есть как черт.
Глава 20
Прения о тайном голосовании
В тот вечер, когда обсуждался вопрос о тайном голосовании, Финеас занял место в палате общин с большим трепетом в душе. Простившись с лордом Чилтерном, он отправился в клуб и поужинал в одиночестве. Несколько знакомых подходили и заговаривали с ним, но он был не в состоянии поддерживать непринужденную беседу и едва понимал, о чем идет речь. Он готовился сделать то, к чему так долго стремился, и теперь, когда этот час был все ближе, сама мысль о предстоящем внушала ужас. Состоять в парламенте и не выступать было, по его мнению, постыдным фиаско; он не мог вечно сидеть в палате общин и молчать. Его избрали, чтобы он говорил, и он должен это сделать. Конечно, он возьмет слово. Ведь он привык выступать публично с ранней юности и даже снискал некоторую известность! И все же в этот момент он был до того напуган испытанием, которое сам же себе и уготовил, что не разбирал, кто к нему обращается и жует ли он сам баранину или говядину. Направляясь после ужина в парламент, он уже почти решил, что лучше всего будет бежать из Лондона ночью на одном из почтовых поездов. Он чувствовал, что походка у него скованная и принужденная, а одежда вдруг стала неудобной. Поворачивая в Вестминстер-холл, наш герой больше, чем когда-либо, сожалел, что покинул мистера Лоу, ведь под его руководством он мог выступать в суде и там приобрести уверенность, которой так не хватало теперь. Впрочем, думать об этом было поздно, оставалось только занять свое место в зале заседаний.
Финеас вошел и сел. Казалось, зал таинственным образом стал больше: ряды скамеек и галерей уходили все выше и выше, громоздясь друг над другом. Наш герой уже достаточно времени провел в парламенте, чтобы утратить трепет новичка перед спикером, парламентскими клерками, министрами и общей значительностью места; обыкновенно он прохаживался вокруг и шептался с соседом без всякого смущения. В этот раз, однако, он прошагал прямиком к своей скамье и принялся повторять в уме будущую речь. Собственно, то же самое он делал весь день, несмотря на свои старания отвлечься. Он перебирал основные положения, слушая мистера Лоу, и припоминал цитаты, глядя на лорда Чилтерна с его гантелями. Готовясь к выступлению, Финеас взвалил на себя множество задач, которые, как он начинал теперь опасаться, не сообразовывались друг с другом. Он выучил наизусть тезисы, чтобы не забыть их и не перепутать порядок. Также заучил дословно все, что собирался сказать по каждому пункту, в надежде, что если даже часть забудется или станет излишней в результате прений, то он сможет воспользоваться оставшимся, – так судно с водонепроницаемыми переборками между отсеками способно удерживаться на плаву благодаря носу и корме, даже если затоплен трюм. Но и этого было недостаточно, ведь он должен будет в какой-то степени ответить тем, кто говорил до него, а значит, между заготовленными доводами, на которые он потратил столько труда, придется вставлять экспромты. Он оглядел зал, видя все как в тумане: к нему будто вернулся весь первоначальный трепет, а с ним пришел и страх новый, овладевший его существом, заставляя чувствовать каждый удар сердца. Финеас с ужасом понял, что задача, которую он себе поставил, слишком грандиозна. Для первого выступления ему следовало либо подготовить речь короткую и общую (она, быть может, не принесла бы ему славы, но помогла бы освоиться и привыкнуть к звуку собственного голоса в этих стенах), либо положиться на свой разум и вдохновение и говорить без подготовки, не обременяя память заучиванием стольких слов. Пока зачитывали петиции, он пытался воспроизвести про себя первый из разделов речи, над которым трудился особенно тщательно, полагая использовать в любом случае, как бы
