Мир в капле дождя. Осень. Зима. Хайку на все времена - Антология
Учитель на это заметил: «Ты совершенно прав. Он просто Тэйка от поэзии хайку. Ему удается сущий пустяк превратить в целое событие». И эти слова, как мне показалось, полностью охарактеризовали Кикаку.
Только позавчера
перешел я через те горы —
вишни в полном цвету.
Кёрай
Я сочинил это хайку за три года до составления «Соломенного плаща обезьянки». Тогда Учитель сказал мне: «Сомневаюсь, что кто-нибудь сможет сейчас оценить эти стихи. Тебе придется подождать год или два». Позже он писал мне из своего путешествия в Ёсино, предпринятого совместно с Тококу: «Разум мой был постоянно занят то одним стихотворением о вишнях в Ёсино, то другим, которые столь полно отображают красоту этих видов, так что сам я в Ёсино не написал ни единого хайку. Каждый день, бродя по окрестностям, я повторяю твое „Только позавчера // перешел я через те горы…“. Когда я прочитал стихотворение знакомым, его все хвалили». Как Учитель мог знать, что оно будет оценено через год-другой? Я, например, об этом никогда не мечтал.
Занедуживший гусь
пал с небес холодной ночью —
ночлег в пути…
Басё
Рыбачья лачуга —
меж корзин с креветками
пение сверчка.
Басё
Когда мы составляли «Соломенный плащ обезьянки», нам было поручено выбрать одно из этих двух хайку для включения в антологию. Бонтё сказал: «Хайку о больном гусе очень хорошо, но второе, о пении сверчка среди креветок, отмечено необычайной свежестью и потому просто великолепно».
Кёрай ответил так: «Хайку о креветках и впрямь звучит свежо, но если бы я представил себе рыбачью лачугу, то, наверное, и сам бы мог сочинить такое. С другой стороны, хайку о больном гусе так возвышенно по тональности и так трогательно, что я, право, не знаю, кто еще мог бы создать такой образ».
После недолгого спора мы в конце концов попросили у Учителя разрешения включить в книгу оба хайку. Учитель на это заметил со смехом: «Вы, кажется, доспорились до того, что признали равноценными больного гуся и креветок!»
* * *
Цветы вишни на утесе —
и сюда добрался кто-то
в гости к луне.
Кёрай
Кёрай сказал: «Сядо полагает, что последняя строка должна звучать как „обезьяна и луна“». Учитель заметил: «Как же он может предлагать такое слово – „обезьяна“? Вот что было у тебя на уме, когда ты писал это хайку?»
Кёрай ответил: «Однажды ночью, когда я шел через горы при свете полной луны, слагая по пути стихи, я увидел кого-то, вероятно поэта, на гребне утеса».
Учитель сказал: «Но ведь хайку было бы куда интереснее, если бы вместо слов „И сюда добрался кто-то в гости к луне“ ты написал о себе самом. Ты и должен быть главным в этом стихотворении».
* * *
Нижний город —
поливает снежные сугробы
ночной дождь.
Бонтё
В этом хайку поначалу не было первой строки, и все, начиная с Учителя, старались ее придумать. Через некоторое время Учитель остановился на «Нижнем городе». Бонтё согласился, но все еще казался не вполне удовлетворенным.
Тогда Учитель сказал: «Бонтё, отчего же ты не предложишь строку получше? Если тебе это удастся, я никогда больше не стану сочинять хайку!»
Кёрай заметил: «Всем видно, как хороша эта строка, но не так легко понять, что никакая другая здесь не подошла бы. Если бы члены другой поэтической школы слышали подобное заявление, Учитель, они, вероятно, сочли бы вас излишне самоуверенным и попытались бы предложить множество начальных строк. Однако те, что казались бы им подходящими, для нас были бы смехотворно скверными».
* * *
Не этой ли тропой
бредет в логово кабан?
Рассветная луна.
Кёрай
Когда я спросил Учителя, что он думает об этом хайку, он надолго задумался, не говоря, хорошо оно или плохо. Я ошибочно решил, что Учитель не знает, как охотники ночью поджидают дикого кабана, когда тот ближе к рассвету возвращается в свое логово, и все подробно ему рассказал.
Учитель заметил: «Еще в древности поэты проявляли интерес к таким темам. Вот, например, вака:
* * *
Рассветной порой
ветер, летящий над мискантом,
заметает следы
оленя, что вернулся
с луга к себе в горы.
Если эта тема может быть раскрыта даже в утонченной форме вака, то не имеет особого смысла подавать ее в более упрощенной форме хайку. Я так надолго задумался потому, что хайку все же показалось мне любопытным и я прикидывал, что можно еще с ним сделать. Однако, боюсь, оно безнадежно».
* * *
Вечерняя прохлада.
Поясница разболелась —
с тем и вернулся.
Когда я еще только начинал изучать хайку, я спросил Учителя, как сочинить начальную строку. Он ответил: «Надо, чтобы она звучала ясно и твердо». Сложив это хайку для пробы, я спросил Учителя, каково будет его суждение. Он рассмеялся и сказал: «Главного ты еще не постиг!»
* * *
На ветвях цветущей сливы
сотни воробьев.
Кёрай
Это вторая строфа из двух строк, сложенная к Новому году. Учитель услышал ее, когда обитал в своей хижине в Фукагава. Он заметил: «Цветы сливы – это тема для второго (лунного) месяца. Как же ты, Кёрай, допустил такую ошибку: упомянул сливу в новогоднем стихотворении?»
* * *
Вода, что нес подмастерье,
Пролилась.
Бонтё
Поначалу в строке была не «вода», а содержимое ночного горшка. Бонтё спросил: «Разрешено ли будет в хайку использовать такой образ, как „содержимое ночного горшка“?»
Учитель ответил: «Избегать таких образов не стоит, но ты можешь использовать их не более чем пару раз на сотню хайку, а можно и вообще без них обойтись».
Тогда Бонтё заменил слово на «воду».
* * *
Фазан, что зовет подругу,
сохнет от любви.
Кёрай
Поначалу эта строфа звучала так: «Фазан зовет подругу – жалобно кличет». Учитель сказал: «Кёрай, неужели ты так плохо разбираешься в поэзии? Хайку должно
