Тайна леди Одли - Мэри Элизабет Брэддон
10. К утру следующего дня он успокаивается. Я предлагаю вернуться домой немедленно, однако Джордж предпочитает остаться в Одли до вечера.
11. Мы идем на рыбалку. Джордж, покинув меня, отправляется в Одли-Корт.
12. Последние достоверные сведения о Джордже из Одли-Корта: слуга утверждает, что, насколько он помнит, мистер Талбойс собирался поискать в саду хозяйку дома.
13. Джордж то ли появлялся на железнодорожной станции, то ли не появлялся.
14. Вновь я слышу о Джордже в Саутгемптоне: старик Молдон утверждает, что зять пробыл у него минувшей ночью около часа.
15. Полуобгоревшая телеграфная депеша».
Закончив записи, составленные с великой тщательностью, с частыми остановками для размышлений и исправлений, Роберт долго сидел, созерцая плод своих трудов.
Он еще раз перечитал написанное, останавливаясь на некоторых пунктах и помечая их крестиками, сложил листок, открыл шкафчик в углу комнаты и положил документ в тот самый ящик с надписью «Важное», где уже хранилось письмо от Алисии.
Затем вернулся в кресло у камина и зажег сигару.
– Темное это дело, – сказал он, – с начала и до конца, и разгадка тайны скрывается либо в Саутгемптоне, либо в Эссексе. Как бы там ни было, решение я принял: еду в Одли-Корт и начинаю поиски Джорджа Талбойса в ближайших окрестностях.
Глава XIV. Фиби собирается замуж
«Мистер Джордж Талбойс. Всякий, кто встречал этого джентльмена после седьмого сентября сего года либо располагает сведениями относительно его нынешнего местопребывания, получит щедрое вознаграждение, связавшись с А.З., Ченсери-лейн, 14».
Сэр Майкл Одли прочел это объявление во второй колонке «Таймс» во время завтрака с миледи и Алисией два или три дня спустя после возвращения Роберта в Лондон.
– А о друге Роберта так ничего и не слышно, – заметил он, прочтя объявление вслух.
– По-моему, глупейшая затея – давать объявление в газету, – отозвалась миледи. – Друг Роберта никуда не пропадал, просто он бродяга – из тех, кому не сидится на одном месте!
И хотя объявление публиковалось в газете еще три раза, никто в Одли-Корте не придал особого значения исчезновению мистера Талбойса, и ни сэр Майкл, ни миледи, ни Алисия не вспомнили о нем даже в случайном разговоре.
Алисия по-прежнему воевала с мачехой.
– Тщеславная, легкомысленная, бессердечная кокетка! – говорила она, обращаясь к Цезарю – гигантскому ньюфаундленду, единственному живому существу под родным кровом, кому она могла теперь излить душу. – Мало того, что половина мужчин в Эссексе сходит с ума от ее желтеньких кудряшек и глупого хихиканья, так она еще и кузену моему голову вскружила. Просто невыносимо!
Враждебность мисс Алисии по отношению к мачехе проявлялась столь очевидно, что сэр Майкл наконец счел необходимым вмешаться.
– Бедняжка Люси очень чувствительна, – увещевал он дочь. – Знала бы ты, как она страдает от твоих колкостей!
– Не верю! – уперлась Алисия. – Ты считаешь свою жену чувствительной, потому что у нее нежные белые ручки, блестящие голубые глазки с длинными ресницами и дурацкие манеры, которые недалекие мужчины находят обворожительными. Чувствительная, ага! Видела я, на что она способна!
Заметив, что отец искренне расстроен, девушка добавила:
– Несмотря на то что она встала между нами и лишила меня любви твоего доброго, благородного сердца, я хотела бы полюбить ее ради тебя… но не могу. И Цезарь ее не любит. Однажды, когда она показала ему свои прелестные зубки, я с трудом удержала бедного малыша за ошейник, иначе он вцепился бы ей в горло. В отличие от мужчин, которым легко заморочить голову, мою собаку не обдуришь!
– Если твой пес хоть раз зарычит на Люси, я велю его пристрелить! – вскипел сэр Майкл.
Пес посмотрел на говорящего с таким укором, будто понял каждое слово, а когда спустя минуту в комнату вошла леди Одли, он с приглушенным ворчанием спрятался за мисс Алисию. Цезарь скорее боялся миледи, чем злился на нее. Даже не верилось, что такой крупный и мощный пес может бояться столь хрупкого существа.
Хотя общительная миледи скоро поняла, что Алисия ее не выносит, заговорила она об этом только однажды.
– Очень жаль, что я тебе не нравлюсь, Алисия, – сказала она, грациозно пожав белыми плечиками, – я не привыкла иметь врагов. И если не в моих силах заставить тебя полюбить меня, то давай хотя бы не враждовать. Ты ведь не будешь пытаться мне навредить?
– Каким образом, позвольте спросить?
– Ну например, настраивать против меня своего отца.
– Я, может быть, и не раздариваю обворожительные улыбки и льстивые слова, подобно вам, миледи, но на низость не способна. Да и отец слишком вас любит, чтобы меня послушать. Вы можете испортить свою жизнь только сами.
– Как ты жестока, Алисия! – скривила личико миледи. – То, что ты принимаешь за неискренность, дано мне от природы. Я всегда стараюсь улыбаться и говорить людям приятные вещи. Я не считаю себя лучше всех прочих смертных, но я приятнее многих, и это у меня врожденное.
Поскольку Алисия пресекла все попытки мачехи к сближению, а у сэра Майкла отнимали много времени земледелие и охота, неудивительно, что хозяйка поместья, испытывая потребность в человеческом общении, сблизилась с низкородной служанкой.
Фиби представляла собой идеальную кандидатку для перехода из горничных в компаньонки. Ей хватало образования понять Люси, если та позволяла себе углубиться в интеллектуальные дебри. К слову сказать, язык у нее заплетался от собственной трескотни, как ноги у испанских танцоров от стука кастаньет. Фиби достаточно знала французский, чтобы читать бульварные романы, которые миледи заказывала в «Берлингтон Аркейд», и обсуждать с хозяйкой их сомнительные сюжеты.
Внешнее сходство женщин также способствовало возникновению симпатии между ними – сходство не слишком разительное, и тем не менее когда Фиби Маркс легкой походкой шла по саду, издалека ее вполне можно было принять за госпожу.
Порывистый октябрьский ветер срывал листья с лип и с глухим шуршанием гонял их по сухим гравиевым дорожкам. Старый колодец задыхался от увядших листьев, которые в великом множестве кружили вокруг сруба и вихрями закручивались в черную разбитую пасть. Листья медленно гнили на неподвижном дне пруда, смешиваясь со спутанными сорняками, и портили цвет воды. Сколько бы садовников ни нанимал сэр Майкл, ничто не могло остановить зловредную руку осени.
– Ненавижу этот безрадостный месяц! – промолвила миледи, зябко поводя плечами под собольей накидкой, когда они с Фиби гуляли по осеннему саду. – Все разлагается и гниет, а холодный блеск солнца лишь подчеркивает безобразие земли, подобно тому как свет газовых ламп подчеркивает старушечьи морщины. Неужели и я когда-нибудь состарюсь, Фиби? Что от меня останется, когда я постарею?
Миссис Одли
