Финеас Финн - Энтони Троллоп
Глава 65
Министр в Киллало
Финеас не бросился в реку в герцогском саду и, несмотря на неудачу с Вайолет Эффингем, в конце первой недели августа был готов отправиться в Ирландию с мистером Монком. Сезон для нашего героя, без сомнения, завершился весьма неудачно. Вайолет говорила с ним так, что он не мог ей не поверить. Непонятно было, существует ли вероятность, что она и лорд Чилтерн помирятся, но, по крайней мере, она убедила нашего героя, что сам он вакантного места не займет. «Женщина не может передать сердце другому», – сказала Вайолет. Финеас знал, что многим дамам это прекрасно удается, однако он обратился к ней слишком скоро после того, как прежняя любовь нанесла ей рану, слишком поспешил с предложением и в наказание за такую опрометчивость потерял шанс на успех. Но как было выжидать, зная, что мисс Эффингем может дать слово другому, прежде чем они вновь встретятся следующей весной? Ведь это было весьма вероятно, ежели считать, будто она хоть чуть-чуть похожа на прочих девушек. Однако Вайолет ни на кого не походила. Что ж, теперь наш герой знал это наверняка – и ему оставалось лишь раскаиваться в своей торопливости.
Однако, как мы сказали, к седьмому августа Финеас был готов к путешествию в Ирландию с мистером Монком, и они отправились в путь. Чтобы добраться из Лондона до Киллало, потребовалось около двадцати часов, и в течение четырех-пяти из них мистер Монк был неспособен к беседе – такие неудобства доставил ему морской переход от Холихеда до Кингстауна. В целом, однако, они с Финеасом разговаривали очень много. Мистер Монк уже почти решил покинуть кабинет министров.
– Как ни грустно мне это признавать, – сказал он, – мой старый соперник Тернбулл, видимо, прав. Тот, кто начинает политическую карьеру, как начал я, не должен идти в правительство. Я склонен полагать нынче, что министры должны учиться своему ремеслу, будто сапожники или торговцы свечами. И едва ли умение завладеть вниманием аудитории, когда выступаешь в палате общин, способно сделать человека хорошим чиновником.
– Но тогда выходит, что устройство нашего правительства неверно от начала и до конца?
– Этого я не говорил. Посмотрите на всех выдающихся государственных деятелей с тех пор, как сложилась нынешняя система управления, или даже с тех пор, когда она еще складывалась, – скажем, начиная от Уолпола и далее. Вы увидите, что все, кто действительно приносил пользу, учились государственной службе с юности.
– И нам никогда не выйти из накатанной колеи?
– К чему, если колея достаточно хороша? Те, кто с успехом справлялся с ролью министра, впитали это умение буквально с молоком матери, взять хоть лорда Брока, или лорда де Террьера, или мистера Майдлмэя. Они уселись в чиновничьи кресла сразу после колледжа. Мистер Грешем поступил на службу, не достигнув двадцати восьми лет. Герцог Сент-Банги стал личным секретарем, когда ему было двадцать три. Вы, к счастью для себя, сделали то же самое.
– И постоянно об этом сожалею.
– У вас нет причин для сожалений. Со мной дело обстоит иначе. Тот, кто стал или пытался стать популярным политиком – выразителем общественного мнения, если мне позволено так себя называть, – уже не годится для правительственного кресла. Насколько я могу видеть, должность предлагается таким людям только с одной целью – заставить их замолчать.
– И заручиться их помощью.
– Это одно и то же. Помощь от Тернбулла означала бы, что он откажется от всех возможностей, которые дает ему пребывание в оппозиции. Иную помощь он не мог бы предоставить, потому что сам факт принятия им должности и государственного покровительства лишил бы его народной поддержки. Толпа снаружи желает иметь своего министра – так же, как и королева своего, но один и тот же человек не может быть министром у обоих. Если народный министр решает сменить хозяина и принять жалованье от королевы, правительству в этот момент становится легче, потому что его место в оппозиции на время останется незанятым. Но охотников немало, так что вакансия просуществует недолго. Конечно, у короны есть то преимущество, что она, в отличие от народа, платит жалованье.
– Не думаю, что вас привлекло именно это, – заметил Финеас.
– Меня – нет. Вам я могу сказать это смело, хотя доказывать другим было бы, пожалуй, глупо. Я пошел не за деньгами – хотя я так беден, что для меня они ценнее, чем для многих других в палате общин. Жалованье я принял с большим колебанием, отчасти движимый мыслью, что отказываться из одного лишь страха постыдно. Мистер Майлдмэй и герцог говорили мне, что я заслужу его честно, принося благо своей стране. Я не заслужил, и страна ничего не получила, если только не считать благом для нее то, что мне заткнули рот в палате общин. Но если бы я верил в то, что это благотворно, мне следовало бы молчать без всякого жалованья. Я совершил ошибку, мой друг. Исправить ее полностью в моем возрасте невозможно, но, осознав ее, я должен сделать все, чтобы вернуться на правильный путь.
Рассуждения эти отозвались в душе Финеаса такой горечью, что он не мог не посетовать:
– Дело в том, что человек на службе превращается в раба, и это рабство неприятно.
– Полагаю, в этом вы не вполне правы. Если вы имеете в виду, что, трудясь в одной упряжке с другими людьми, нельзя быть полностью свободным в своих действиях, так то же самое можно сказать о любом ремесле. Останься вы в адвокатуре, вам пришлось бы вести дела в суде в соответствии с пожеланиями поверенных.
– Но, давая советы поверенным, я бы руководствовался собственными умозаключениями.
– Не вижу в вашей работе ничего такого, что должно бы идти против вашей натуры. Вы начали молодым, и это ваша первая карьера. Со мной все иначе. Мне будет очень жаль, если моя откровенность собьет вас с пути. Я сам охотно последовал бы вашему примеру, будь у меня шанс начать все заново.
День, когда мистер Монк в сопровождении Финеаса почтил своим присутствием дом доктора Финна, стал для Киллало великим событием. В Лондоне, возможно, перед епископом благоговеют больше, чем
