Финеас Финн - Энтони Троллоп
Он часто виделся с лордом Брентфордом, у которого вошло в привычку беседовать с ним о том, что происходит в парламенте. Казалось естественным, что наш герой, побывав конфидентом дочери и сына, станет теперь близким другом отца. Граф часто говорил с ним о лорде Чилтерне и в последнее время давал понять, что не вполне удовлетворен достигнутым примирением. Собственно, с каждым днем он, казалось, был доволен все меньше и меньше. Он горько сетовал на сына: на его молчание, на то, что тот не приезжает в Лондон, на то, как он ведет себя с Вайолет, на его нежелание приискать себе достойное занятие. Однако при всем этом граф ни разу не упомянул о ссоре между Вайолет и ее женихом, и Финеас чувствовал, что не может спросить об этом напрямую.
– Мистер Финн, – обратился к нему граф однажды утром, едва наш герой вошел в гостиную, – я только что услышал историю, в которую не в силах поверить.
Голос его звучал весьма холодно, и тот факт, что он назвал своего молодого друга «мистер Финн», сразу показал: случилось нечто неприятное.
– Что за история, милорд? – спросил Финеас.
– Будто вы с Чилтерном ездили… в прошлом году в… Бельгию и там – бились на дуэли!
Надо сказать, что в их кругу – в том, где вращались лорд Брентфорд, его сын и дочь, Финеас Финн, – старый лорд был, по всей видимости, единственным, кто о дуэли еще не слышал. Вести о ней доходили даже до не слишком чутких ушей мистера Кеннеди, неустанно напоминая, как жена ему солгала! Но так или иначе, сам граф узнал о дуэли лишь тем самым утром.
– Это правда, – сказал Финеас.
– Я никогда в жизни не был так потрясен, никогда. Я не подозревал, что вам приходило в голову претендовать на руку мисс Эффингем.
Граф по-прежнему глядел весьма сурово.
– Едва ли следует ставить мне это в упрек теперь, ведь я претендовал напрасно, в то время как Чилтерн добился успеха.
– Не знаю, что и думать, мистер Финн. Я до того удивлен, что с трудом могу найти слова. Должен объявить вам сразу: я считаю ваше поведение весьма предосудительным.
– Я не знаю, сколько вам известно, милорд, и обстоятельства не дают мне права быть с вами вполне откровенным. Но, поскольку вы выразили свое мнение так открыто, позвольте и мне выразить свое. Насколько я могу оценить свои поступки сам, ничего достойного осуждения я не совершал.
– Вы намерены защищать дуэли, сэр?
– Нет. Если вы хотите сказать, что дуэль греховна как таковая, мне возразить нечего. Полагаю, так и есть. Мои слова касались лишь того, как именно эта дуэль проходила, и того факта, что я сражался с вашим сыном.
– Не понимаю, как вы могли являться в мой дом в качестве гостя и пойти на выборы в моем округе, одновременно делая все возможное, чтобы встать между Чилтерном и юной леди, которую я, как вам было прекрасно известно, желал видеть его супругой.
То, что граф обмолвился о своем округе, показывало, что он и правда взволнован до чрезвычайности. На короткое время повисло молчание, но наш герой ничего не отвечал.
Разгневанный лорд продолжил:
– Должен сказать, я нахожу в этом нечто… нечто граничащее с двуличием.
– Если бы я стал приводить доказательства в свое оправдание, лорд Брентфорд, мне пришлось бы припоминать точные даты, и к тому же не даты событий, которые я мог бы подтвердить, но даты, касающиеся моих чувств, которые подтвердить невозможно, и все эти попытки в итоге были бы бесполезны. Могу сказать одно: я убежден, что всегда поступал так, как требуют от джентльмена честь и порядочность, порой даже в ущерб собственным интересам, и не сделал ничего, что было бы со званием джентльмена несовместимо. Если вы спросите вашего сына, он, думаю, скажет то же самое.
– Я его уже спрашивал. Это он рассказал мне о дуэли.
– Когда, милорд?
– Только что. Нынче утром.
Так Финеас узнал, что лорд Чилтерн в этот момент находится в доме – или по крайней мере в Лондоне.
– Он жаловался на мое поведение?
– Жалуюсь я, сэр. Жалуюсь с большой горечью. Я доверял вам полностью, особенно в том, что касалось моего сына, а вы это доверие обманули.
Граф был очень зол – зол тем больше, что обидчик, которого он поддержал в самые трудные для того времена, получил все что мог и отказался от дальнейшей помощи прежде, чем грех был обнаружен. Оставайся Финеас депутатом от Лафтона и имей граф возможность заявить: «Вы обязаны отказаться от места, потому что обидели меня, своего покровителя», думаю, он бы простил нашего героя и позволил ему сохранить свой мандат. Между ними вышла бы сцена, но этим граф бы и удовлетворился. Теперь же обидчик оказался вне досягаемости, воспользовавшись Лафтоном лишь как средством преодолеть препятствие – причем как раз в то время, когда чинил графу обиду. Сопутствовавшая Финеасу удача лишь подливала масла в огонь. Говоря по правде, самому лорду Брентфорду утешиться было нечем: сын этим утром уведомил его, что помолвка с Вайолет расторгнута.
– Вы, милорд, столько раз читали ей проповеди о моих обязанностях, что она находит нужным повторять их мне, а я более не могу этого выносить, – заявил лорд Чилтерн.
Наш герой пока ничего не знал, но разгневанный граф был так неосмотрителен, что немедленно все выболтал.
– Да, вы меня обманули, – продолжил он, – и доверять вам я больше не смогу.
– Неужто я, милорд, должен был рассказать вам то, что увеличило бы ваше недовольство собственным сыном? Разве мне следовало, словно школьному доносчику, бежать к вам, когда он вызвал меня на дуэль? Могу себе вообразить, как бы вы на меня посмотрели! Или, быть может, надлежало прийти к вам с
