Саттри - Кормак Маккарти
Через двери приемного покоя травмпункта его вкатили в белую комнатку. Там в потолке была стальная лампа, а под нею стальной стол и вдоль одной стены стальные шкафчики. Санитары подняли Кэллахэна на стол и снова выкатили тележку. Медсестра поглядела, как он лежит, грудь подымается и опускается. Кто-то наложил ему на дыру в голове марлевую повязку, а кровь вокруг ушей у него почернела и засохла. Громадный недалекий вахлачина лежит, а тяжелые руки его пристроены вдоль. Она покачала головой и закрыла дверь.
Позже зашел санитар и посмотрел на него, и снова вышел. Вернулся с врачом. Врач нес под мышкой планшет с прищепкой, и вошел он в комнатку, и стащил марлю с Кэллахэнова лица, и посмотрел на дырку. Приоткрыл ему веки и заглянул в глаза, и поднял ему косматую голову и снова ее опустил. Санитар наблюдал за врачом. Врач сжал губы и одной рукой изобразил что-то небрежное. Пощупал пульс Билли Рею и посмотрел на часы, и поднял брови. Сказал что-то санитару, а потом вышел, санитар за ним, при этом санитар закрыл дверь.
Саттри и старший брат Кэллахэна Чарли встали со стульев.
Мы ничего не можем сделать для этого человека, произнес врач.
Он не умер, сказал Саттри.
Нет, подтвердил врач. Не умер.
Последним посетителем был старый черный санитар, мягкий человек, обмывавший увечных и мертвых. Он отогнул марлю и отвинтил колпачок с бутылки спирта, и медленно налил его в дырку Билли Рею прямо в мозг.
Прожил он еще пять часов и умер где-то перед рассветом без всякого ухода. С него даже ботинки не сняли. Чарли уехал домой, а Саттри с матерью сидели в небольшой ожидальне. Когда врач вышел и сказал им, что он умер, мать Билли Рея очень тихонько заплакала. Сидела, и подбородок у нее трясся, и она медленно качала головой из стороны в сторону над павшим своим воином. Саттри дотронулся ей до плеча, но она от него отмахнулась и взгляда на него не подымала.
Он вышел из больницы и по мокрой траве направился к дороге. Очень медленно гасли городские огни, рекламные щиты, уличные фонари. Реку пересек он по высокому железному мосту, мимо садов в темноте, огни в воде выше по реке и небо бледнели, и ночь с ее епитимьями ссачивалась прочь, оставляя нагие деревья черными, как железо, а бумажный город вздымался на заре. Пала громадная тишь. Он шел сквозь мертвые серые улицы. На углу вскрывал свою кипу газет торговец новостями. Уже прошли подметальщики, и в черной воде канав огни фонарей на столбах лежали, словно жестяные формы для пирогов среди потеков неона потемней.
Он оперся на перила виадука. Онемело сплюнул на пути где-то внизу. На грезы, подразумеваемые в их нескончаемых стальных Ученьях. Укладчики пути брели, ссутулясь, работать в маневровый парк. Человек «Уоткинза» толкал по мосту свою колесную тачку панацей, горбясь между оглобель в чахлом рассвете. Саттри спустился по узкой задней тропке в конце моста. Прошел под домом психа, но того на посту в такой час не было. Саттри нагнулся, и сгреб полгорсти кирпичных обломков, и шарахнул ими об загибавшиеся клепки высоко под свесами. У стекла вспузырилось обезумевшее лицо из шпаклевки, там наставлен дикий глаз. Саттри повернулся и двинулся вниз по тропке дальше к реке.
* * *
Дни он проводил в городских районах победнее, выискивал какое-нибудь место с паровым отоплением, где можно задешево перезимовать. Пора настала холодная и бессолнечная, и по улицам дул мерзкий ветер. Наконец он нашел комнатку в глубинах Маканалли. Сквозь сетчатую дверь на него кисло воззрилась серая с виду женщина.
Я пришел насчет комнаты, сказал он.
Из комков ткани в кармане фартука она выпутала ключ, и отодвинула щеколду на сетчатой двери, и протянула его.
На задах, сказала она.
Сколько?
Пять долларов в неделю.
Он поблагодарил ее и обошел дом по вымощенной кирпичом дорожке мимо старых серых кустов, набитых листвой, и вниз по ступенькам в немощеный переулок. Дверь оказалась открыта, и он вошел и встал в сумеречном и затхлом подвале. Печь с возносившимися воздуховодами, словно жирная и ржавая Медуза, мертвая железная ухмылка в колосниковой решетке. Он прошел к крашенной синим двери и заглянул. Комнатушка с бетонным полом, железная койка. Вновь выглянул в котельную. Из сумрака поглубже проступила железная лесенка, и он дошел до нее и поднялся к двери наверху. Давно забита. На засиженном мухами шнуре висела мертвая лампочка. Он повернулся в темноте площадки и спустился обратно. На истрепанном и гниющем лестничном ковре цвели пятна бледно-голубой плесени.
В углу подвала стояла оцинкованная мойка для стирки. Он попробовал краны. В мойку плюнуло бурой жидкостью, которая осталась в ней лежать. Он вернулся в комнату. В колодцах высоко по одной стене были устроены два окошечка, все стекла в песке, нанесенном дождем, и затянуты паутиной. Саттри выглянул на колючий испод живой ограды, какая-то трава с белыми стеблями, может, дикий лук. В колодцах сухая листва и бумажки. Облезлая деревянная пожарная машина.
Он посидел на койке и огляделся, но смотреть там было особо не на что, и немного погодя он снова вышел и обогнул дом опять к передней двери.
Она стояла, затененная сеткой, протягивая руку за ключом.
Беру, сказал он.
Один жить будете?
Да, мэм.
Это будет пять долларов.
Он извлек деньги. Жухлой зеленью те перекрестили изборожденную ладонь.
Там больше ничего нет? В смысле, может, у вас найдется лишний коврик или еще что?
Посмотрю, что найду. Она сложила купюру в карман фартука и померкла в бессветном коридоре.
Он перенес свои одеяла и принадлежности для кофе. Долго лежал в комнатушке в темноте, прислушиваясь к шумам, и просыпался всю ночь от машин, проезжавших по улице. На серой заре почувствовал себя чужим и отнюдь не несчастным, и лежал, пялясь вверх на трубы на их подвесках в потолке, обернутые в мешковину или холст, и протекающие капоком или белым веществом, похожим на гипс. Разбудил его лязг железа из наружного помещения, и когда он подошел к двери и высунулся, там обнаружился маленький черный горбун с громадными оранжевыми зубами, сверкавшими в свете из печной дверцы.
Эй, сказал Саттри.
Увидев его, черный завертелся и принялся кланяться, и улыбаться, и шаркать ногами, и пустился в ужимки, пока Саттри не решил, что имеет дело с забредшим сюда дебилом.
Ты истопник?
Дасёр дасёр дасёр, произнес черный, стаскивая с головы кучерскую шляпу с
