Саттри - Кормак Маккарти

А если б помер. И мы с Кэллахэном с него пили. С твоего камня.

Не знаю. Я б уже помер. С Билли-Реева я б пил.

Да и я б, сказал Саттри.

Да я б через минуту с него уже пил.

Саттри ухмыльнулся.

Конечно, может, будь ты мертвый, ты б иначе думал. В смысле, если помер и все такое, чего ради мне ожидать от тебя какой-то набожности.

Мы б за тебя выпили. Отдохнули б на славу.

Ричард вяло улыбнулся. Ну, сказал он. Я тоже отдохнуть на славу люблю, не меньше всякого.

Я нам еще пива принесу.

Но Ричард уже шарил в карманах и рукой остановил Саттри. Дай мне взять, Коря, сказал он. Сколько они тут за пиво берут?

Тридцать пять.

Ричард нахмурился. Высоковато у него, нет? Прикидываю, это все из-за игры.

У него нет лицензии.

На игру?

Ни на что нет. На жизнь.

Я его в верхнем городе никогда не вижу, он не здоровкается, сказал Ричард. Белей и не делают.

Он отсчитал мелочь в ладонь Саттри, и тот подошел к ящику и вытащил еще два пива, и вернулся за новый столик. Взял слепца за руку и подвел его к нему. Ляля приподняла один свой глаз оттуда, где спала в бесформенном своем кресле, тяжкие ручищи сложены на бюсте. Один игрок в покер дернул стулом назад и потянулся к печной дверце, и открыл ее, и заглянул внутрь, и она тяжело поднялась и дошла через все помещение до ведерка с углем. А когда вернулась, подбросив угля в печурку, вытерла столики, которые они читали, и с любопытством поглядела на них. Глаза у Ричарда были закрыты, и дым от его сигареты поднимался ему вдоль тонкого носа. Что-то проплыло по реке, и в зыби хибарка вскинулась и осела. Ричард вдруг плоско выложил руки на стол. Затем вновь их поднял, словно столик был горяч. Взялся за пиво обеими руками и так его и держал. Больше читать не стану, сказал он.

Что такое? спросил Саттри.

Слепец затянулся сигаретой и покачал головой. На шее у него задрожали тощие серые складки.

Что такое? повторил Саттри.

На стене над столиком в рожке была масляная лампа, и слепец сидел под нею ясно освещенный. Саттри взглянул в его мертвые глаза, но туда было никак не заглянуть. Что такое? спросил он еще раз.

Ты знал же, что такое, разве нет?

Нет. Я ничего не знаю.

Ты не из подлости так поступил?

Клянусь тебе, я не знаю, что там сказано. Он поводил под столом рукой, но прочесть камень не мог.

При себе держать будешь? спросил Ричард.

Да. Что там говорится?

Между нами?

Да.

Там говорится «Уильям Кэллахэн».

Проснулся он рано от холода и сел на шконке, скрестив ноги, закутавшись в одеяло и выглядывая в окошко. Солнцем дымку разожгло до сценического задника лососевого цвета, против которого хрупкие деревья стояли как жженые кружева. Обугленные с виду воробьи трунили и щебетали на поручне. Саттри раздвинул дерюжные занавески, чтоб лучше видеть вниз по реке, и птички упорхнули. Он так и сидел, когда кто-то зашел на борт и постучался к нему в дверь. Он нагнулся и подцепил с пола рубашку. Постучали опять, кто-то тихонько звал его по имени, словно он болел.

Когда он подошел к двери, за нею стоял Рис. В руках у него была новая кепка, и он скупо улыбался.

Заходи, сказал Саттри.

Я всего на минутку. Пришел отдать тебе твою долю.

Заходи.

Он стоял в комнатенке, мня кепку в руках, одна нога в сторону против крена в полу. Саттри поискал под койкой башмаки и вступил в них без носков, и повернулся, и сел на шконку. Садись, Рис, сказал он. Садись.

Рис уселся за столик и из нагрудника робы вытащил бумажник и раскрыл его. Из него вытянул ворох купюр, стянутых грязной бечевкой, и поместил их на столик, и сложил бумажник, и снова его убрал.

Что это? спросил Саттри.

Это твои доли. Мы все распродали только на прошлой неделе. У нас до ужаса много хлопот было.

Мне их не надо, сказал Саттри. Убирай их обратно к себе в карман.

Рис сжал губы и покачал головой. Они твои, сказал он.

Так давай я тебе их верну.

Нет.

Саттри посмотрел на деньги и покачал головой. Где вы теперь живете? сказал он.

Вернулись в округ Джефферсон. Уиллард сбежал.

Сам-то как?

У меня порядок. Я этого мальчишку никогда понять не мог. Просто никогда не доходил до туда, где можно с ним поговорить, как он взбрыкивал и пакость какую-нибудь устраивал, и ни грана пользы миру от нее.

Саттри запустил руку себе в волосы. Сидя перед ним, старик казался мельче и еще старше.

Я никогда тебя не винил за то, что сбежал. С невезухой, как у нас, тебе, кажись, лучше б вообще с нами не связываться. Ты знал кого-нибудь, кому б так не везло?

Саттри ответил, что знал. Сказал, что все наверняка станет лучше.

Старик с сомненьем покачал головой, перебирая ленту кепки в пальцах. Я уже доволен, что хуже стать не может, сказал он.

Но в горести людской нет абсолютов, и все может всегда стать еще хуже, только Саттри этого не сказал.

В середине дня он отправился в верхний город. Купил в «Бауэрзе» толстый армейский свитер, и уплатил Жеребцу двадцать долларов за свой обеденный кредит, и сходил в «Ригас», и поужинал там стейком. Когда вернулся домой, у него еще оставалось сорок долларов. Пока открывал дверь и входил к себе, показалось, будто где-то его зовут по имени, как те голоса без источника, что обращаются у нас во снах. Он вошел и захлопнул за собой дверь, и зажег лампу, и сел на шконку. А когда снимал башмаки, услышал снова. Тонкий и далекий, где-то в ночи. Он сидел с ботинком в одной руке и прислушивался.

Надел ботинок снова и вышел наружу. С моста его выкликал слепой Ричард.

Что такое? крикнул ему рыболов.

Слепец на мосту задрал тощую руку к фонарному свету, будто молебщик к потиру ярких милостей божьих. Пал призрак голоса.

Саттри не мог расслышать, что говорилось, но приложил ладони чашкой ко рту. Нет, крикнул он.

Имя его спорхнуло со стального пролета, подвешенного в ночи.

Иди домой, Ричард. Уже поздно.

Слепец позвал еще, но спуска к реке отыскать он не мог, а Саттри повернулся спиной к нему и его