К востоку от Эдема - Джон Эрнст Стейнбек

В Сэмюэле пробудилась былая веселость, его насмешливый ум сиял во всей красе, а речь приобрела прежнюю напевность. Он говорил без умолку, пел, предавался воспоминаниям и вдруг еще до полуночи утомился. Усталость обрушилась на Сэмюэла неожиданно, и он лег в постель, куда Лайза отправилась двумя часами раньше. Сэмюэла привело в замешательство не то, что пришлось ложиться спать, а странный факт, что сделал он это с охотой.

После ухода родителей Уилл принес из кузницы виски, и все семейство собралось на кухне. Виски передавали по кругу в баночках из-под джема. Заботливые матери сходили в спальни, проверяя, хорошо ли укрыты дети, а потом присоединились к остальным. Говорили тихо, чтобы не потревожить детей и стариков. Здесь присутствовали Том и Десси, Джордж со своей прелестной Мэйми, урожденной Демпси, Молли с мужем Уильямом Дж. Мартином, Олив и Эрнст Стейнбек, а также Уилл и Делия.

И у всех десятерых на языке вертелось одно: Сэмюэл превратился в старика. Открытие потрясло их, словно внезапное появление привидения. Им никогда не приходило в голову, что подобное вообще может случиться. Дети Гамильтонов пили виски и вполголоса обсуждали происшедшую в отце перемену.

– Видели, как он сгорбился? И в походке нет былой упругости.

– Стал шаркать ногами. Но дело даже не в этом. Главное – глаза. У него глаза старика.

– И спать он уходил всегда последним.

– А заметили, что он забыл, о чем говорил, прямо в середине рассказа?

– А я по коже понял. Она стала морщинистой, а тыльная сторона рук совсем прозрачная.

– И на правую ногу ступает с опаской.

– Эту ногу ему сломала копытом лошадь.

– Знаю, но раньше отец ее не берег.

Говорили взволнованно, с возмущением. Нет, невозможно, отец не может состариться. Сэмюэл останется юным, как утренняя заря, а его жизнь – это вечный рассвет.

Ну, на худой конец полдень. Но Боже Всевышний, о наступлении вечера и закате не может быть и речи! Нет, Господи, ты не допустишь такой несправедливости!

Вполне естественно, молодые Гамильтоны, столкнувшись с маячившей впереди смертью, в ужасе отпрянули. Они не обмолвились ни словом о своих тревогах, но мозг настойчиво сверлила навязчивая мысль: без Сэмюэла мир перестанет существовать.

Как можно о чем-то думать, не зная мнения отца?

И какая без него весна, Рождество или обычный дождь? Нет, Рождество тогда просто вообще не наступит.

Думать об этом не хотелось, голова шла кругом, и Гамильтоны стали искать козла отпущения, на котором можно выместить боль и обиду. А им было действительно больно. И тут все обрушились на Тома:

– Ты жил все время здесь, с ним!

– Как это случилось и когда?

– Кто его довел до такого состояния?

– А случайно, не ты ли со своими безумными выходками?

Том стойко выдерживал их нападки, так как давно видел, что творится с отцом.

– Это из-за Уны, – выдавил он хриплым голосом. – Отец не смог смириться с ее смертью. Он не раз говорил, что мужчина, настоящий мужчина, не имеет права поддаваться разрушительной силе выпавшего на его долю горя. И нужно жить с верой, что время залечит все раны. Отец повторял это так часто, и я понял: он начинает сдавать.

– А почему нам не сообщил? Возможно, мы сумели бы помочь.

Том вскочил с места и начал с возмущением оправдываться:

– Да пропади все пропадом! Что я мог сообщить? Что отец умирает от горя? Что его покидают жизненные силы? О чем здесь говорить? Вы были далеко, а мне приходилось смотреть, как угасают его глаза. Да будь оно все проклято!

Том выбежал из кухни, стуча тяжелыми башмаками по кремнистой земле.

Всем стало стыдно, и Уилл Мартин предложил:

– Пойду верну его.

– Не надо, – торопливо возразил Джордж, и вся родня его поддержала, согласно закивав. – Не ходи. Пусть побудет один. Уж мы-то знаем Тома, как-никак он одной с нами крови.

Через некоторое время Том вернулся.

– Хочу попросить у всех прощения, – начал он. – Простите. Наверное, я немного перебрал. Когда со мной такое случается, отец говорит «ты навеселе». Однажды я вернулся домой среди ночи, доехал верхом, – продолжил исповедь Том. – Протащился на заплетающихся ногах через двор, рухнул в розовый куст и на четвереньках заполз по крыльцу до двери. В спальне я наблевал прямо у кровати, а утром начал извиняться перед отцом. И знаете, что он ответил? «Да будет тебе, Том, просто ты был немного навеселе». Представляете? Уж если сумел добраться до постели, значит, «навеселе». Пьяный до дома не доползет. А так – просто «навеселе».

Джордж прервал излияния брата:

– Это мы просим у тебя прощения, Том. Получается, будто мы тебя обвиняем, а мы и не думали. А может, и думали, но все равно – прости.

– Жизнь на ранчо слишком суровая, – рассудительно заметил Уилл Мартин. – Давайте попробуем его уговорить. Пусть продаст землю и переедет в город. И там он будет жить долго и счастливо. Мы с Молли с радостью примем отца с матерью.

– Вряд ли он согласится, – возразил Уилл. – Отец упрям, как мул, а по гордости не уступит породистому скакуну. Чего-чего, а гордости у него через край.

– Ну, предложить-то можно, вреда не будет, – вмешался в разговор муж Олив Эрнест. – Пусть живет у нас. То есть пусть живут вдвоем вместе с нами.

Все снова замолчали, так как мысль о возможности лишиться ранчо, этой иссохшей каменистой пустыни с унылыми косогорами