К востоку от Эдема - Джон Эрнст Стейнбек
Уилл подобного образа мыслей не понимал. Его собственная жизнь представляла собой состязание, в котором он переключался с одного рискованного дела на очередное азартное предприятие. Уилл любил брата и не раз пытался заинтересовать его занятиями, в которых сам находил радость. Он вовлекал Тома в деловую жизнь, всеми силами стараясь, чтобы тот почувствовал всю прелесть торгового ремесла и обучился искусству блефовать и обыгрывать соперника хитроумным маневром.
И всякий раз Том возвращался на ранчо озадаченный и сбитый с толку. Брата он не осуждал, чувствуя, что и сам должен бы входить в присущий остальным мужчинам азарт, который вызывает соперничество, но обманывать себя не мог.
Сэмюэл говаривал, что Том кладет на тарелку слишком большой кусок и ни в чем не знает меры, будь то тушеные бобы или женщины. И все же мне думается, что при всей мудрости Сэмюэл знал сына только с одной стороны. Возможно, перед нами, детьми, Том более охотно раскрывал свою сущность. Хочу рассказать о нем, опираясь на воспоминания и сведения, которые считаю достоверными, а также на догадки и предположения, которые из них вытекают.
Мы жили в Салинасе и узнавали о приезде Тома по упаковке жевательной резинки, которую мы с Мэри находили утром у себя под подушкой. По-моему, Том всегда приезжал ночью. В то время жевательная резинка считалась такой же ценностью, что и пятицентовая монетка. Порой он не появлялся месяцами, но каждое утро, просыпаясь, мы по привычке засовывали руку под подушку. Я до сих пор верен этой привычке, хотя жевательная резинка не появляется там уже много лет.
Моей сестре Мэри не нравилось быть девочкой, и она никак не желала мириться с этим неприятным фактом. Она была очень спортивной, великолепно играла в шарики, лучше всех делала подачи при игре в лапту, и все атрибуты девчоночьей одежды ей мешали. Разумеется, все это происходило задолго до того часа, когда Мэри осознала преимущества, которыми пользуются девушки.
А тогда мы точно знали, что где-то на нашем теле, скорее всего под мышкой, имеется кнопочка, и если ее правильно нажать, можно летать по воздуху. Вот Мэри и придумала собственное волшебство, которое поможет превратиться в крепкого проворного мальчугана. А ведь именно к этому и стремилась сестра. Если лечь спать, свернувшись по-особому в калачик, поджать колени к груди и по-волшебному переплести пальцы, то утром проснешься мальчиком. Каждый вечер она искала и никак не находила нужное положение, а я, бывало, помогал ей переплетать по-особому пальцы.
Она уже отчаялась добиться успеха, но однажды утром у нас под подушкой оказалась жевательная резинка. Сняв обертку, мы с серьезным видом принялись жевать мятные пластинки фирмы «Бимэн». Сейчас такой вкуснятины нет и в помине.
Мэри принялась натягивать длинные черные чулки в резинку и вдруг с чувством огромного облегчения, словно у нее гора свалилась с плеч, сообщила:
– Ну конечно же.
– Ты о чем? – не понял я.
– Дядя Том, – откликнулась Мэри, смачно чавкая резинкой.
– Что дядя Том?
– Он знает, как стать мальчиком.
Как все, оказывается, просто. Почему я сам не додумался?
Мама была на кухне, давала наставления молоденькой датчанке, нашей новой прислуге. Недавно осевшие в наших краях датские фермеры охотно отдавали своих дочерей служанками в американские семьи, где девушки не только осваивали премудрости английской и американской кухни, но также знакомились с искусством сервировки стола, хорошими манерами и всеми тонкостями светской жизни Салинаса. Проработав пару лет за двенадцать долларов в месяц, юные датчанки становились желанными женами для американских парней, так как не только принимали американский образ жизни, но и сохраняли способность трудиться в поле, как лошади. Некоторые самые аристократические семьи в Салинасе являются потомками этих девушек.
Итак, мы явились в кухню, где мама, подобно наседке, кудахтала над светлокудрой Матильдой.
– Он уже встал? – прервали мы матушкины излияния.
– Тише! – шикнула мама. – Он поздно приехал, дайте дяде Тому выспаться.
Однако по шуму стекающей в таз воды в дальней спальне мы догадались, что он проснулся. Крадучись по-кошачьи, мы подобрались к двери и стали ждать, когда дядя Том выйдет.
Поначалу и мы, и он испытывали некоторое смущение. Думаю, дядя Том робел не меньше нашего. Наверное, ему хотелось выбежать из комнаты, обнять нас и подбросить вверх, но встречи проходили церемонно и чинно.
– Спасибо за жевательную резинку, дядя Том.
– Рад, что она вам понравилась.
– А может быть, купим к вечеру устричный рулет, пока вы здесь?
– Разумеется, если ваша мама не возражает.
Мы шли в гостиную и усаживались рядом с Томом.
– Дети, дайте ему отдохнуть! – слышался из кухни мамин голос.
– Они не мешают, Олли, – откликался Том.
В гостиной мы рассаживались треугольником. На темном лице дяди Тома выделялись изумительной синевы глаза. Он носил хорошую одежду, но никогда не выглядел элегантным, чем и отличался от своего отца. Рыжие усы вечно топорщились, волосы не хотели укладываться в опрятную прическу, а руки загрубели от работы.
– Дядя Том, а как стать мальчиком? – обратилась к нему Мэри.
– Как? Послушай, Мэри, мальчиками не становятся, а рождаются.
– Да нет, я совсем о другом. Как мне превратиться в мальчика?
Том с серьезным видом посмотрел на сестру.
– Тебе? – переспросил он.
А Мэри словно прорвало, и слова полились из нее нескончаемым потоком:
– Дядя Том, не хочу быть девочкой. Хочу стать мальчиком. Ну их, этих девчонок, с куклами да поцелуями. Не хочу быть девчонкой. Не хочу, и все тут! – На
