К востоку от Эдема - Джон Эрнст Стейнбек
Он носил фамилию Андерсон и был человеком малообщительным. Подобно большинству людей с техническим складом ума, он испытывал страх перед домыслами и фантазиями, презирая их всей душой. Такие люди, как Андерсон, не созданы для индуктивных скачков. Муж Уны действовал как альпинист, преодолевающий последний выступ перед горной вершиной, вырубая ступеньку за ступенькой, чтобы постепенно продвигаться наверх. К Гамильтонам он испытывал непреодолимое презрение, основанное на страхе, так как эти люди, можно сказать, уверовали, что им дарованы крылья, а потому порой срывались вниз с самыми неприятными последствиями.
Андерсон ни разу в жизни не упал, не соскользнул, оступившись, вниз и не совершал взлетов. Неспешными шагами он двигался к намеченной цели и в конце концов, как говорят, добился чего хотел – изобрел цветную пленку. На Уне Андерсон, вероятно, женился благодаря ее серьезности и полному отсутствию склонности к чудачествам, что действовало успокаивающе. Семейство жены вызывало у него страх и смятение, а потому он увез ее на север, в глухие и дикие места на окраине Орегона. Должно быть, Андерсон влачил там первобытное существование в окружении колб и фотобумаги.
От Уны приходили бесцветные, лишенные радости письма, в которых она, впрочем, никогда не пыталась вызвать к себе жалость. Она здорова и надеется, что вся семья также пребывает в добром здравии. А ее муж стоит на пороге долгожданного открытия.
А потом Уна умерла, и ее тело привезли домой.
Я не знал Уны, так как она умерла, когда я был младенцем, но по прошествии многих лет мне со слезами на глазах, хриплым срывающимся голосом рассказал о ней Джордж Гамильтон.
– Уна не была красавицей, как Молли, – начал он свой рассказ. – Но таких красивых рук и ног я ни у кого не встречал. Лодыжки стройные и изящные, как молодые побеги травы. И ходила-то она легко и плавно, словно скользящий по травам ветер. Пальцы на руках длинные, с узкими миндалевидными ноготками. А еще у Уны была чудесная кожа, будто прозрачная и сияющая изнутри.
Она не играла и не смеялась вместе с нами, и была в ней какая-то отстраненность. Казалось, Уна все время к чему-то прислушивается. За чтением книги ее лицо становилось как у человека, наслаждающегося музыкой. Бывало, спросишь ее о чем-нибудь, и она, если знает, непременно ответит, без цветистого краснобайства и неопределенности, в отличие от остальных детей. А уж мы-то любили потрепаться. Чувствовались в ней чистота и искренность.
А потом Уну привезли домой. Ногти обломаны, пальцы стерты до крови и все в трещинах и ссадинах. А что стало с ее бедными прелестными ножками… – Джордж на некоторое время умолк, не в силах продолжать рассказ, а когда заговорил, было видно, что он с трудом сдерживает гнев: – Ноги разбиты, все в ранах от острых камней и колючек. Она уже давно ходила без обуви, кожа загрубела и растрескалась.
– Мы решили, что произошел несчастный случай, – продолжил Джордж. – Столько химикатов вокруг. Да, именно так мы и подумали.
Но Сэмюэл, оплакивая дочь, считал, что ее смерть не случайность, а результат безмерного отчаяния и боли. Смерть Уны обрушилась на Сэмюэла подобно бесшумному землетрясению. Он больше не находил бодрых, вселяющих оптимизм слов и только сидел в одиночестве, раскачиваясь из стороны в сторону, считая, что горе случилось по его вине и недосмотру.
Его могучий организм, храбро сражавшийся с беспощадным временем, начал потихоньку сдавать. Моложавая кожа сморщилась, ясные глаза утратили блеск и потускнели, а широкие плечи ссутулились. Лайза безропотно приняла трагедию и смирилась, так как не возлагала особых надежд на наш бренный мир. Сэмюэл же отгораживался от законов природы веселыми шутками и смехом, а смерть Уны пробила брешь в его обороне, и он превратился в старика.
Дети Гамильтонов преуспевали. Джордж занимался страховым делом, Уилл все богател, а Джо уехал на восток страны, где способствовал созданию нового вида деятельности под названием «рекламный бизнес». И все недостатки Джо превратились в достоинства. Он обнаружил у себя способность придавать мечтам и фантазиям убедительную форму, что и лежит в основе любой рекламы. На новом поприще Джо стал значительной фигурой.
Все дочери, кроме Десси, вышли замуж, а она стала владелицей преуспевающей швейной мастерской в Салинасе. И только Том никак не мог найти себя.
Сэмюэл как-то сказал Адаму Траску, что Том находится на перепутье между величием и заурядностью. Отец наблюдал за ним и видел, что сын, то, поддавшись зову, двигается навстречу судьбе, то в страхе отступает назад. Все эти чувства переживал и сам Сэмюэл.
Том не обладал сентиментальной мягкостью отца, его радующей глаз привлекательностью. Однако при более близком знакомстве открывалась его сила духа, сердечность и безупречная честность. А под внешней оболочкой скрывались безмерная застенчивость и робость. Том мог радоваться, как отец, но вдруг в разгар веселья что-то обрывалось внутри, как струна на скрипке, и он на глазах мрачнел, погружаясь в угрюмую задумчивость.
Том был смугл лицом, но кожа, то ли от солнца, то ли от примеси крови скандинавов, а может быть, даже германских варваров, приобрела красноватый оттенок. Волосы, борода и усы были тоже темно-рыжего цвета, и на их фоне глаза поражали сияющей синевой. Том отличался мощным телосложением, с широкими плечами, мускулистыми руками и узкими бедрами. В подъеме тяжестей, беге, изнурительных пеших походах и верховой езде Том мог потягаться с любым, но у него начисто отсутствовало чувство соперничества. Уилл и Джордж, игроки по своей природе, не раз пытались вовлечь брата в рискованные предприятия с их печалями и радостями.
– Я пробовал, – признавался Том, – но не чувствовал ничего, кроме скуки. Не знаю, почему так происходит. Выигрывая, я не испытываю торжества и не воспринимаю проигрыш как трагедию. А без этого игра теряет всякий смысл. Как известно, это ненадежный способ добывать деньги, а если он не возрождает тебя к жизни и не бросает в лапы смерти, то
