Вся синева неба - да Коста Мелисса
— Меня она никогда не слушает…
Но это затянулось надолго. Она постоянно чувствовала себя усталой, а когда ей становилось лучше и она начинала есть, ее опять тошнило. Целыми днями она считала часы. От чтения кружилась голова. От готовки мутило. К счастью, была музыка. Жозеф ставил Майлза Дэвиса, Бетховена, иногда Моцарта.
— Это очень полезно для развития ребенка, — говорил он.
Однажды вечером она застала Леона и отца за совещанием в кухне. Жозеф вернулся из города и показывал Леону новенькую толстую книгу.
— Это может сделать начало ее беременности веселее, — говорил он.
И Леон, начавший листать книгу, энергично подтвердил.
Ей сказали об этой книге в тот же вечер. Она называлась «Ритуалы и традиции шаманов в отношении беременности во всем мире». Жозеф и Леон сели на диван, положив между собой книгу. Жозеф объявил:
— Мы тебе почитаем.
Они стали читать по очереди, сопровождая пассажи комментариями и призывая ее высказать свое мнение.
— Два общих суеверия мы находим у большинства народов мира: женщина и ее зародыш беззащитны, потому что на них могут напасть злые духи. Для их защиты существуют определенные ритуалы. В Африке, например, беременные женщины принимают каолиновые ванны.
Леон нахмурил брови.
— Понятия не имею, что это такое… Повсюду в мире им дают защитные предметы. Колдуны в Африке и Вьетнаме дают талисманы против выкидыша. В Сенегале это амулет с сурой из Корана. О! А в Гвиане, в племени нджукас, им дают веревочки, которыми они должны обвязывать живот. Дать их должен шаман.
Жозеф и Леон включились в игру еще больше, чем она.
— Металл служит превосходной защитой в Гватемале и в Того, в племени эвес. Он защищает от злых чар и является громоотводом от злых духов.
Леон стукнул ладонью по коленке.
— Вот оно что, Жо! Надо купить тебе украшение-громоотвод!
Видя на ее лице легкую улыбку, они продолжали чтение весь вечер. Назавтра Леон принес ей подлинный мусульманский талисман, найденный у антиквара в Сен-Сюльяке.
В другой вечер они решили угадать пол ребенка с помощью старинных верований. Они с Леоном были в спальне, в темноте. Зажгли свечи, и Леон склонился над купленной Жозефом книгой.
— Тебе снился в последнее время медведь или дракон? — спросил Леон.
Жоанна, опершись на большую подушку, покачала головой.
— Нет.
— Ладно, — разочарованно протянул Леон. — А корова?
Она задумалась и снова покачала головой.
— Тоже нет.
— Тогда, может быть, цветок? Или солнце?
— Нет.
— Украшение?
Она закатила глаза. Уголки его губ опустились в гримаске разочарования.
— Что это должно значить? — спросила она, привстав.
— В Корее считается, что если будущей матери снится медведь, дракон или корова, значит, она ждет мальчика. Если ей снится цветок, украшение или солнце, будет девочка.
— Он, наверно, еще не решил, — заключила она самым серьезным образом.
—— Сделаем перерыв? — предлагает Альбен, положив на пол дрель и костыли.
— Окей.
Она идет за ним в пристройку, потом в кухню. Ей не хочется думать о том, что кемпинг-кар не вернулся. Альбен хлопочет над кастрюлькой, в которую вывалил овощные консервы. Он протягивает ей хлеб и масло.
— Вот, можешь начинать. Скоро разогреется.
Ей не хочется есть. Ее еще тошнит. Она спешит уйти в глубь воспоминаний, в тепло дома своего детства, в Сен-Сюльяк.
Наступает весна. Огород Жозефа зацветает. Солнечно. Потихоньку начинается март. Жоанна вернулась к работе. Тошнота прошла. Усталость тоже. У нее теперь круглый живот. Маленький кругленький животик. Они с Леоном впервые побывали в клинике и смогли увидеть малыша на маленьком экране. Это мальчик. У Жоанны четыре с половиной месяца. Врач сказал, что все хорошо, что ей не стоит слишком налегать на работу, но она может вернуться на полный рабочий день. Она рада. Время тянулось так долго в эти последние недели, хоть у нее и было достаточно времени, чтобы изучать книгу Жозефа и Леона о традициях всего мира в отношении беременности. Кстати, среди ритуалов один другого причудливее она отыскала пару-тройку идей, которые ей понравились. Например, африканский обычай носить повязку вокруг живота днем и ночью на протяжении всей беременности, чтобы ткань полностью пропиталась запахом матери. При рождении и в первые дни жизни ребенка кутают в эту повязку, и он узнает мамин запах. Как только Жоанна почувствовала себя лучше, она пошла в магазин и купила красивую ярко-оранжевую ткань. Она пошла пешком, заодно побродила по улочкам. Леон встревожился, узнав об этом, сверх меры встревожился, и она заверила его, что все в порядке, что ей еще вполне разрешено ходить.
Погода мягкая. Морской воздух просачивается в каждую улочку Сен-Сюльяка. Жоанна думает, что ей не терпится устроить пикник на пляже. В августе, когда появится малыш, они пойдут туда все вчетвером. На рынке не очень людно в этот весенний день. Жозеф отправляется на поиски моркови, а Жоанну выносит к прилавку цветочника. Розы чудесные. Нежно-розового цвета, глубокого желтого, есть даже чисто-белые. Она смотрит на них с восхищением, как вдруг продавщица из-за прилавка протягивает ей букет из трех роз.
— Это мне? — робко спрашивает она.
Продавщица кивает. Это симпатичная женщина с красивыми зелеными глазами и стянутыми в пучок седыми волосами.
— Да, это вам и вашему малышу.
Женщина, улыбаясь, показывает на ее живот.
— О! Спасибо.
— Когда ждете? — спрашивает женщина.
— В августе.
Их вдруг прерывает звон: стеклянная банка упала на землю и разбилась в нескольких сантиметрах от ног Жоанны. Обе вздрагивают. Жоанна поднимает голову, чтобы посмотреть на нескладеху, уронившую банку, и оказывается нос к носу с мадам Андре. Мадам Андре застыла как статуя, руки упали, лицо искажено выражением несказанного ужаса. У Жоанны заныло в животе, сжалось горло. Она едва слышит, как продавщица обращается к мадам Андре:
— Полноте, дамочка! Не переживайте. С кем не бывает. Постойте, я помогу вам собрать.
Мадам Андре так и стоит, застыв. Она бледна. Ее взгляд мечется от лица Жоанны к ее животу, словно она не может поверить своим глазам. И Жоанна вынуждена признать ужасную истину: мадам Андре не знала. Леон ничего не сказал. Вопреки тому, в чем он уверяет ее уже два месяца, Леон не посмел признаться матери, что ждет ребенка от дочери шлюхи. И Жоанна не знает, что хуже: ситуация, брезгливое выражение на лице мадам Андре или сознание предательства.
— Это не может быть правдой, — бормочет мадам Андре, поднося руку ко лбу.
Кажется, она вот-вот лишится чувств, и продавщица выходит из-за прилавка, чтобы ее поддержать.
— Что с вами, мадам? Вам дурно?
Мадам Андре бормочет быстро-быстро, почти не разжимая губ и не сводя глаз с Жоанны:
— Это невозможно. Он не мог так поступить с нами. Побаловаться — куда ни шло. Но сделать ей ребенка? Он сошел с ума… Он не мог.
Жоанна не в состоянии шевельнуться. Ей кажется, что она растекается лужицей. Хочется исчезнуть, убежать побыстрее, но она не может двинуться с места. Презрение мадам Андре парализует ее. Продавщица поворачивается к ней.
— Вы ее знаете? — спрашивает она, указывая на мадам Андре.
Огромный ком закупорил Жоанне горло. Она качает головой, сглатывает.
— Нет.
Она делает над собой усилие. Медленно наклоняется, сует букет роз в свою корзинку, ищет глазами отца в толпе. Леон ничего не сказал. Она бормочет продавщице:
— Спасибо за букет. До свидания.
А в голове крутится фраза: Леон ничего не сказал. Леон стыдится. Она вспоминает его смущение всякий раз, когда затрагивала с ним эту тему.
— Ты им сказал?
— Да.
— Как они реагировали?
— Ну… Нормально.
— Ты хочешь сказать, что они… рады?
— Да… Да, они рады.
Он не распространялся, быстро менял тему. Она думала, что он не хочет повторять ей гадости, которые говорили о ней его родители. Потому что они наверняка говорили. Он по-прежнему уходил ужинать один каждый понедельник. Но она ошибалась. Действительность была еще ужаснее. Он ничего не сказал. Ее живот округлялся, они сделали первое УЗИ, а он ничего не сказал. Он продолжал скрывать ребенка от своих родителей.
