Эфраим Баух - Оклик
– Все про партийную шайку, – процедил сквозь зубы Буть, – а где, простите, простые трудящие?..
”…XVII… известен в истории, как "съезд победителей… ”
История свирепым зверем дышала нам в затылок, обнажив свой смердящий смертью, до сих пор тщательно скрываемый поток, и Буть, втягивая голову в плечи, поворачивался назад, встречая лишь охваченные ужасом и умилением благоухающие лица аспирантов и ассистентов. За медленным и монотонным голосом докладчика машина смерти начинала на глазах набирать невероятное ускорение:
«…После убийства Кирова… вечером 1 декабря 1934 года, по инициативе Сталина… Енукидзе подписал… директивное указание: следовательским отделам ускорить… судебным органам не задерживать исполнения смертных приговоров… органам комиссариата внутренних дел… приводить… смертные приговоры немедленно после вынесения приговоров…»
Впервые в суконном тексте была живая боль и это потрясало: оказывается и от штампованных фраз волосы могут становиться дыбом.
"Обстоятельства убийства Кирова… содержат в себе много непонятного и таинственного… руководящим работникам ленинградского НКВД были вынесены очень легкие приговоры, но в 1937 году их расстреляли. Можно предполагать, что они были расстреляны для того, чтобы скрыть следы истинных организаторов убийства Кирова. (Движение в зале) "
– Ну и что вы на это скажите, проповеднички? – вдруг резко обернулся назад, описав ножичком круг в воздухе, Буть. Аспиранты отшатнулись, и один из них, с рыбьими глазами, сказал:
– Мы сейчас потребуем вывести вас из зала.
– Я бы и сам вышел. Дышать ведь нечем. Смердит, – Буть звучно скреб щетину на щеках, – и вообще пора перерыв. Они что, и нас уморить решили тоже? Нужда есть – в клозет да и душа горит… Столько-то времени в смердящем пекле…
«…товарища Эйхе, члена партии с 1905… был вынужден под пыткой подписать заранее заготовленный следователем протокол… Дело Эйхе, том 1… я не смог вынести пыток, которым подвергали меня Ушаков и Николаев, особенно первый из них – он знал о том, что мои поломанные ребра еще не зажили… причинял при допросах страшную боль – меня вынудили обмануть себя и других (своим признанием)… прошу… умоляю… вновь рассмотреть мое дело не для того, чтобы пощадить меня…»
– Падлы, – громко сказал Буть и слово повисло в плотном, хоть топор вешай, молчании зала; топор был весьма кстати к другим пыточным орудиям, используемым Ушаковым, Николаевым, Комаровым, Родосом, Заковским и прочими пытателями, которые удостоились быть названными в докладе.
«…но для того, чтобы разоблачить всю ту гнусную провокацию, которая, как змея, обволокла теперь стольких людей из-за моей слабости и преступной клеветы… 4 февраля 1940… Эйхе был расстрелян…»
За окном цвела сирень, но запах ее не мог пробиться сквозь заливающую все щели жизни кровь, крики, боль, пороховой дым; за убийственно-суконными строками беспрерывно трещали расстрельные залпы, я пытался отвлечься чтением о масонах, но строки об ордене, который снимал бремя совести с отдельного человека во имя абсолютной идеи и освящал во имя ее самое кровавое преступление, звучали как продолжение читаемого вслух доклада: "братство вольных каменщиков" замуровывало весь мир в тюремные стены; демократическим централизмом пахла вся масонская пирамида, надо было лишь попасть в пыточную школу, прилежно учиться, чтобы пройти по ступеням степеней: ученик… палача; подмастерье… доноса; мастер… допроса; гроссмейстер… убийства; все выше и выше… а на самом верху – Совершенный Мастер смерти, Кровавый рыцарь Востока, Первосвященник-Освятитель убийств, Великий Князь, Рыцарь Солнца…
"Одним из наиболее характерных примеров самовосхваления Сталина… его «Краткая биография”… человека делают божеством, рисуют его… как „величайшего вождя“, „лучшего стратега времен и народов“… не хватало слов, чтобы превозносить Сталина до небес… примеры отвратительного идолопоклонства… Все эти выражения были одобрены и отредактированы самим Сталиным, а некоторые даже дописаны его рукой на корректуре книги…»
Дьявол, как явствует из апокрифа, был хром, ибо, сброшенный с неба, при падении сломал ногу.
Дьявол, как явствует из закрытого доклада середины ХХ-го столетия и ХХ-го сборища вкупе с обрывочными сведениями, ползущими из уха в ухо от самих патологоанатомов, приближенных к особе, был ряб, карликоват, в оспинку, левая рука короче правой, два пальца срослись на левой ноге.
Ритуалы масонов. Особенным образом ставили ступни и приветствовали друг друга, как ни странно, жестом Бутя, который провел рукой у горла, мол, осточертело, сил нет.
Эти в определенном порядке выстраивались на мавзолее или на газетной странице. Любое смещение от центра означало приговор, а исчезновение из ряда – смертную казнь.
Ритуалы Света и Тьмы.
Явление Совершенного мастера Смерти в сияющем хрустальными люстрами зале вызывает ритуальное – "все встают" и отбивают ладони, если надо, до третьих петухов.
Ритуалы тьмы, весьма усовершенствованные – жертвам.
Трехсвечник – лампа, бьющая в глаза.
Череп – жертве ежеминутно дают почувствовать собственный череп и кости.
Мечи остриями в грудь. Какие еще там мечи, просто отбивают печенку, гасят об кожу сигареты, бьют линейкой по уху или ногой в пах.
Последнюю часть доклада с "единодушно одобряя" и "руководствуясь ленинским принципом" уже никто не слушал, в зале стоял негромкий, но невообразимый шум, да и сам докладчик спешил отстреляться обоймами холостых фраз.
– Этим бы ножичком, – сказал Гриша Буть, проковырявший стол насквозь, – я бы Иоське-корифею голову отчикал.
И ничего вокруг не стряслось, и ничье ухо не заострилось жаждой доноса.
Над головами тяжким облаком висели суконные клише доклада, пахли кровью, гибелью, запахом пусть неполной, но правды…
Едва я открыл двери в общежитие, как на меня налетела пьяная орава во главе с Ваней Михайловым, к которому, оказывается, приехал младший брат Коля, начальник погранзаставы на афганской границе, и друг по армии, ныне курсант академии, по фамилии Гарин, откликающийся на Ив. Ив. Поражало. Когда Ваня, Епифанов, Конь и Кирьяков успели нализаться и впасть в такое возбуждение? Я ведь всех их видел на докладе. Даже Тарнавский был пьян и лез ко всем целоваться. О сопротивлении не могло быть и речи, меня втащили в такси, остальные завалились в следующее. Ехали в ресторан "Молдова", где был заказан стол. В сквере перед рестораном, как обычно, что-то копали, лежали столбы, то ли телефонные, то ли электропроводки. Чертыхаясь и чудом ни разу не упав, добрались до ресторанной двери.
Я выпил пару рюмок и обрел дар речи. Сидящего напротив меня простодушно улыбающегося пограничника Колю даже бадья водки вряд ли смогла бы сбить с ног, вконец раскисший Тарнавский лежал головой на плече Коня, умильно улыбаясь, и Конь все время брезгливо его отталкивал, Епифаныч прилежно, по-сибирски, прикладывался к рюмке, но общее внимание привлекал Ив. Ив… Это было существо без возраста, с движеньями юноши и старческим лицом, сонным взглядом из-под полузакрытых век, словно бы оно все время пребывало в наркотическом кайфе. Но необычнее всего был у Ив. Ив. голос, глухой, чрево-вещательский, и потому даже произносимые им глупости казались исполненными какого-то загадочного смысла.
Под хмельком я впадал в остроумие, и услышав, что фамилия его Гарин, тут же окрестил его Гаруном.
– Ты не Гарин-Михайловский, – слышал я свой пьяненький голос со стороны после того, как мы с ним выпили на брудершафт, – ты Гарун-аль-Рашид, маг и чревовещатель.
Ив. Ив. ужасно обрадовался и полез ко мне обниматься.
– Гарун, – глухо рыдал он, бия себя в грудь, – Гарунушка.
– Ты есть Гарун-аль-Рашид, а был еще Йусуф-аль-Порешид, – не унимался я.
– Это еще кто? – шаляпинским басом прорычал щуплый Ив. Ив.
– Нам про него сегодня доклад читали… Культ личности без личности, понял… Йусуф-аль-Порешид это по-нашенски, значит, Иосиф-который-всех-порешил.
– А кто знает, что это культпрсвет? – взбрыкнулся Конь, желающий тоже внести лепту в состязание по остроумию. – Это просвет между двумя культами.
Епифанов, почти совсем остекленев, сосредоточенно пил и жевал.
– Ты его, Гаруна, пораспрошай, – орал Ваня Михайлов с другого края стола, – он почти у Йусуфа служил… В разных охранах. Правду я, говорю, Ив. Ив.? Ты уж ему за Гарун-аль-Рашида-то расскажи…
– Заметано, – прочревовещал Ив. Ив.
Тут над нами тощей, как жердь, тенью заколыхался какой-то парень, которого все наперебой звали Волейболист. В следующий миг он уже сидел рядом с Ваней и заливал стакан в свою долгую, как у жирафы, глотку.
Вдруг доселе мирно дремавший Тарнавский, встал, качаясь, на ноги, обвел всех бездумным взглядом и сказал:
– Суки, вы тут все меня ненавидите.
