Анна Йоргенсдоттер - Шоколадный папа
— Лейтенант! — воскликнула Хельга по телефону. — То есть он… военный?
— Да. Никогда раньше не пробовала.
— Ну что ж, значит, пора попробовать.
И вот — прямой эфир: новые приключения Андреа! С трудом припоминая, как выглядит прекрасный принц (он женат, Андреа, а следовательно, не принц, но вдруг он бросит жену ради Андреа, кто знает?). Все это немного похоже на сказку, да только Спящей Красавице не требовалось двух бутылок вина, чтобы улыбнуться принцу и поцеловать его (хоть она и видела его впервые). А Джулия Робертс — ей не приходилось глотать успокоительное, чтобы начать беседу (и при этом так уверенно!) с Ричардом Гиром в «Красотке». А иначе что бы это была за картина, а?
Андреа у канала пьет вино, ждет автобуса и думает о Джулии Робертс. Она, конечно, была проституткой, но совала в рот не наркотики, а зубную нить (и слава богу, иначе бы он немедленно выставил ее за дверь). И стали они жить-поживать и так далее. Но фильм всегда заканчивается тем, что влюбленные стоят перед священником и без тени сомнения, торжествующе произносят «да» и «да». Или выходят из церкви, освещенные лучами солнца. Или садятся в автомобиль с надписью «Новобрачные» и уносятся вдаль. А дальше закат, «The End» и титры.
Андреа не удается задушить механических бабочек, навязчиво порхающих в животе. Неживое невозможно убить. Вино не оживляет застывшую массу, уголки рта и не думают растягиваться в улыбке.
Через десять минут. Часы уставились на Андреа. И что же сказать крошке Андреа? Какой репликой начать разговор? Ведь это так важно! Ну, добрый день, красавец… трахаться так трахаться… или, может, чуть позже… Бросить похотливый взгляд и поводить грудью. Покончить с этим как можно скорее. Автобус прибывает, и Андреа, запинаясь, произносит название станции. А вдруг он ее не узнает? Она помнит жидкие волосы, светлые глаза. Не слишком ли облегающее на ней платье? Вот бы зеркало сюда. Не осыпался ли макияж? На красных губах наверняка синие следы от вина. Губы слиплись. Что же я делаю?! Остановите автобус, я выйду! Водитель оборачивается с ухмылкой: это корабль, куколка! Хочешь за борт — прыгай, но не зови потом на помощь! Андреа выглядывает в окно и видит море. Плавники акул. Вдали виднеется маленький итальянский остров, взмах руки — Маддалена в развевающемся платье, похожем на дрожащий парус. Но Андреа не может изменить курс, она плывет по волнам. Рыбацкая лодка высаживает ее на большой корабль. Красные губы и красное платье — из чего, из хлопка? Андреа плохо разбирается в тканях. У нее весь день был понос. Минута за минутой, все ближе и ближе: как в фильме Полански? Дэвида Линча или Гринуэя? Как бы то ни было, фильм безумный. Крупный план, пожалуйста: Дом, Паб, Парикмахерская, снова Парикмахерская, Банк, Обувь высшего качества, Шиномонтаж, Неуверенный велосипедист. Рубашка с V-образным вырезом и пивное брюшко. Осветленные волосы. Косой пробор. Рюкзак. Андреа хочется снюса. Голоса восемнадцатилетних парней за спиной.
— Извините, — решается Андреа, — можно мне немного снюса?
Гробовая тишина. Неловкие движения. Краска заливает лицо.
— Нет.
— Простите, что помешала… вашему…
Церковный колокол. Мятные леденцы. Вино из пакета. Переполненный мочевой пузырь. Алкоголь и таблетки не сочетаются, но держат Андреа на плаву.
— Хельвикенстранд.
Андреа спускается по трапу, падает в воду и слышит презрительный смех рыбаков, когда ее затаскивают на палубу. Широкое окно: безумные обезьяны, освещенные снизу, прижимаются к стеклу, галдят… Нет, это не обезьяны, это военные! Они поднимают бокалы, глядя на нее. Пьют. Воздух гудит от насмешек.
Андреа отходит в сторону и закрывает глаза. Дыши глубже, Андреа!
— Что ты делаешь?
Она открывает глаза и видит его. Он бледнее, и волос у него еще меньше, чем помнится Андреа: ничем не примечательная наружность. Николас Кейдж.
— Ах… дышу морским воздухом.
— Извини, что ребята так себя ведут… Нечасто им приходится видеть таких красивых женщин, как ты.
Женщин? Андреа теряет дар речи. Улыбка застыла на лице, но это все же улыбка.
— Какой пляж тебе больше нравится? Тот, где шумят машины, или тот, до которого придется добираться пешком?
И вот они идут. Медленно идут на закат. Бархатный занавес со скрипом опускается. Зеленый лес. Красный дом. Вдали пляж. Их руки крупным планом. THE END.
* * *За кулисами: исполнительница главной роли и военный трахаются всю ночь, до самого рассвета, с перерывами на сигареты и туалет. С перерывами на полюбоваться-задницей-исполнительницы-главной-роли. Обладательница этих необычайно «красивых и сильных ягодиц» (реплика военного) лежит на животе и чувствует себя маленькой и грязной, внезапно перевоплощаясь в образ Неуклюжей и Скованной.
— Как трогательно, что ты так не уверена в себе! — А потом, после того как Андреа взяла в рот очень, очень маленький член и сделала его чуть больше: — С этим ты отлично справляешься!
Никто прежде так не жаловался и не хвалил ее, и Андреа поворачивается к нему спиной.
— Ты плачешь?
— Нет, зачем мне плакать? — Лежать на спине и выслушивать приказы.
— Повернись ко мне, я хочу видеть твое лицо! — Она поворачивается. — Посмотри на меня! Я хочу видеть твои глаза! Хочу видеть, как ты кончаешь! Смотри на меня, когда я кончаю!
Андреа смотрит и смотрит, но не кончает; она закрывает глаза, ей стыдно, что она не выполняет предписания.
— Повернись, я хочу как следует разглядеть тебя!
Она вертится до головокружения, и он одобрительно хмыкает (но почему член не становится больше?).
— Ложись рядом, я хочу тебя попробовать!
Она ложится и думает, что у нее вкус моря.
— Ох, какая красивая, какая вкусно у тебя между ног! — Андреа хохочет. Он смотрит на нее взглядом, полным растерянности и, возможно, вызова (но скорее всего нет). — Что такое? Тебе не говорили такого раньше? Что ты сексуальна?
Андреа смеется так, что его слова растворяются в воздухе. Она знает, что он врет, но это неважно — ведь это пьеса, и Андреа изображает сексуальность.
— До тебя у меня только один раз была такая сексуальная женщина, — продолжает он втирать ей. Смех бурлит и пузырится внутри.
— Твоя жена?
Нет, не жена. Как печально. Некрашеные бетонные стены, смех утихает, и Андреа внезапно и в самом деле хочется плакать. Она вертится и крутится по приказу. Вращается, как кукла, и вдруг понимает, что она и есть кукла. Для него. Конечно, Андреа всегда с жадностью выслушивает комплименты, но такие речи ее душат. Когда он говорит: «Не понимаю твою неуверенность. Твой муж — неужели он не говорил тебе… что твоя сексуальность, твоя женственность… что это так прекрасно?» Словно статья в журнале; он что-то крадет у Андреа. Ему так необходимо быть мужчиной, что все остальные ее мужчины (и юноши) — ничто, ведь она достойна большего — ведь он это имеет в виду? Но он не знает Андреа! Он видит, как она вертится, показывает себя со всех сторон, отдаваясь в его власть, позволяя ему исследовать и восхвалять все уголки и изгибы. Ну и что? Неужели он думает, что она становится красивее под взглядом его бледных глаз?
— Нет, — отвечает она, словно в ловушке. Андреа тоскует по Касперу и стыдится воспоминаний о прекрасном в этой вонючей комнате. — Нет, ему казалось… что я хочу слишком часто. — Андреа произносит слова шепотом. Она ничтожна, несмотря на дифирамбы. Прости, Каспер, прости, что я говорю о тебе здесь, очерняю тебя; почему я не могу просто запахнуть душу и уйти?
— Слишком часто? — восклицает он, и ей противны его бесстыдная нагота, его крошечный член. — Как часто? Два раза в неделю? О прекрасная Андреа! (Да ты же меня не знаешь, черт побери!) Не позволяй никому — слышишь? — никому внушать тебе, что ты некрасивая и нежеланная. Выпрями спину и наслаждайся собой. Так, как я наслаждаюсь тобой.
Наслаждаться Андреа? Наслаждаться шлюхой Андреа, пожалуй. Наслаждаться телом, но не тем, что кроме. Какая разница, что у нее за тело? Какое значение имеет тело, если то, что внутри, нелюбимо? Андреа плачет. Плачет по-настоящему.
— Иди ко мне, красотка, я тебя обниму.
Но она больше не хочет быть красоткой. Она хочет домой, к Лувисе, к истинному покою. Она говорит, что хочет спать, поворачивается спиной к нему, засыпает; слышит, как он просыпается, но не отвечает, когда он шепотом зовет ее. Андреа думает о Каспере — о том, как они занимались любовью: это было по-настоящему красиво, она чувствовала себя неподдельно прекрасной. Он хотел ее не потому, что она была неуверенной, не потому, что она была непривлекательной. Бесчисленные страхи исчезали, когда они занимались любовью, и все же проявлялись в нежных ласках, осторожных движениях. Они были новичками. Их любовь летела над облаками, как в кино. Не как в пошлой пьесе для похотливых военных на подмостках ангара.
