Анна Йоргенсдоттер - Шоколадный папа
Даме, у которой заболели ноги, мгновенно вызывают такси. Ее берут на руки и бережно выносят. По виду Андреа и не скажешь, что у нее что-то болит. Ей бы широкую грудь, крепкое плечо, надежную руку, на которую можно опереться в покое и безмятежности. Тогда можно было бы уснуть. Спать, пока все не уладится. Переспать ожидание. Ничегонеделание. Нарастающий гул голосов, от которых хочется закричать или сбежать в этот неведомый Хэслехольм. Карл на другом конце длинного извилистого провода: заберите меня отсюда! Андреа хочется крикнуть: «Я покончу с собой! Я больше не могу!» В случае необходимости можно пригрозить и этим, даже если бы таблеток вовсе не существовало: заиграть на свирели, чтобы все прибежали на помощь, — а где же волк?
Если бы не было таблеток. Что бы тогда оставалось Андреа?
Endure!
Говорить с Богом и делать вид, что она в него верит. Или притворяться, что верит в Каспера, и разговаривать с ним вслух. Андреа рада, что ее никто не ждет. То есть «рада» — не то слово. Просто не надо никому звонить и стесняться попросить телефон.
Если бы только пошел дождь! Если бы она была в камуфляже или сумасшедшая. Если бы она сама и люди вокруг не были сплошным ожиданием. Если бы она была свободнее. Курить одну за другой и порхать вокруг. Равновесие нарушено, и не только внутри у Андреа. Перрон полон людей, которые разговаривают сами с собой. Андреа видит, как шевелятся их губы. Видит этих слоняющихся клоунов, этих пленников, которые лишь делают вид, что владеют собой. Она-то видит, как они падают и кричат, и пинают друг друга, то и дело выкрикивая: «Да уж, слава богу, что мы застряли здесь, а не посреди леса! Слава богу, что не идет дождь, что не слишком жарко, что можно стоять, ходить, сидеть, что здесь есть туалеты и питьевая вода — да уж, спасибо железнодорожной компании! Людям в дальних странах, о которых никто и не слышал, им-то хуже — у них, может быть, и поездов нет, а если бы и были, то кондукторы бы там воняли потом и ныли. Хотя жаль, конечно: я-то хотела успеть домой, прежде чем мой муж уедет за границу на два года, а моя мама лежит при смерти в больнице, и я на последние деньги купила этот билет, — но, господи, кому-то билетов вообще не досталось, и мамы у них давно уже умерли, и детство было тяжелое, и даже мужа нет…»
Но вот с потолка опускается СООБЩЕНИЕ, и прогуливающиеся по перрону бросаются в одну сторону: к автобусу, который доставит пассажиров до места назначения. Народ толкается, всем нужно пробраться вперед, и никому нет дела до несчастного ближнего своего с клеткой, в которой сидит кот весом с человека. Тетки и снова тетки, и военные, и фестивальный народ, и огромные чемоданы, и сумки, и туфли на шпильке, и кеды.
В автобусе Андреа задыхается среди сумок, пота, туфель, всевозможных тембров и диалектов. Но она сидит там, куда ее посадили. Ни малейшей возможности сбежать, и тучи все сгущаются.
Интересно: наверное, когда появляются возможности, внутри что-то тоже сгущается — осознание? Или, может быть, все наоборот — облака рассеиваются? Внезапная открытость. Как будто ликвидация облаков есть самое необходимое, ибо основа существования — голубое небо. Но с другой стороны, если время от времени выглядывает солнце, то говорят: «Переменная облачность». Перемены. А что противопоставлено переменам? Измены?.. Нет! Давка! Паника!
Народу так много, что всем видно, что Андреа пишет в блокноте. Так душно, что тональный крем и тушь стекают по щекам и капают на пол. Какой-то военный наступает на стекшую маску. Андреа складывает руки на коленях, сосредоточивается на дыхании. В сумке спрей от астмы, сумка под сиденьем. Возле сиденья клетка с Марлоном. Андреа мечтает о вентиляторах и гримерше, которая припудривала бы ей лицо между дублями. Ведь все это — сцена из фильма. Когда же начнется следующая? Успеть бы к тому моменту убраться подобру-поздорову. Андреа дано несколько реплик и указание смеяться над шутками военных, зевать и думать о собственном дыхании. Думать о своей постели и телевизоре, об интересных письмах в почтовом ящике и по меньшей мере десяти новых сообщениях на автоответчике. Думать о холодном пиве и клубнике. О спрее для носа и «Тавегиле». «Тавегил» — хорошее снотворное, которое пока не классифицировали как наркотик. И еще помогает от зуда.
У Андреа аллергия на ночь. «Тавегил» ей выдают без проблем: астма и аллергия — вполне приемлемые, привычные недуги. С ними ничего не поделаешь.
Рядом сидит человек в военной форме: тот, у которого светлые глаза. Можно упасть в обморок, а он ее подхватит. Он забавляет отчаявшихся иностранок. Поддерживает боевой дух своих истосковавшихся товарищей. Машет Марлону и делает вид, что флиртует с Андреа. Которая немедленно посвящает ему стихотворение. Мелкими цифрами приписывает номер своего телефона.
Ожидание! Будь они итальянцами, они бы пели, смеялись, сидя вплотную друг к другу, угощали бы друг друга хлебом и квохтали. Андреа обнималась бы с лейтенантом, не теряя времени даром. Вот кто-то откупоривает бутылку красного вина, другой вспоминает, что у него с собой гитара, третья — что у нее чудесный голос. Звенят бокалы, раздается песня «Водитель автобуса» — хором. Затем Андреа принимается читать стихи. Как только она завершает чтение, на нее обрушивается шквал аплодисментов вперемежку с воздушными поцелуями и потоками слез. Все сходятся во мнении, что эта девушка станет FANTASTICO. Величайшая поэтесса!
Все сожалеют о неправильном выборе. Как будто он существует.
Андреа и честная компания добрались до места назначения, и уже неважно, что пот течет ручьями, потому что под конец воняет весь автобус. Вонь, сплотившая пассажиров.
В руке измятый листок со стихотворением. Отдать или не стоит? Конечно, стоит!
Они перекинулись лишь парой слов, но у Андреа предчувствие (снова), поэтому она кладет руку ему на плечо (поднявшись на цыпочки), и он оборачивается.
— Вот. — И улыбка в придачу. — За твое самообладание в этом хаосе.
Словно вручение награды. Будто эта потная бумажка — премия. У него удивленный, но польщенный вид, и Андреа спешит удалиться. Быстрее на поезд до Школьного поселка.
* * *— Вызови такси и приезжай трахаться.
Голос военного в ухе Андреа. Она краснеет. Кажется, надо подумать (вопреки обыкновению).
— Не сегодня, — отвечает она, пытаясь выдавить из себя подходящий смешок (ничего себе — «приезжай трахаться»!). — Может быть, завтра вечером?
— Отлично. — В голосе слышится улыбка. — Послушай, купи пару бутылок вина, я заплачу за все, и за дорогу тоже.
— Ладно.
— Но я должен кое о чем предупредить… — Он умолкает, откашливается — или смеется? — Я женат.
Вот как? И что он хочет этим сказать? Что Андреа подыскивает себе нового парня, нового супруга? Сейчас, как же! В голове вертится мысль: он женат, он любит другую…
— Вот как, — произносит она. Что тут еще скажешь?
— Отлично. Я позвоню тебе завтра, и мы обо всем договоримся.
Словно какая-то сделка. Распишись вот здесь, и будем время от времени трахаться — года четыре, а то и пять. Разговор окончен. Голоса новых мужчин. Найти того, кто ей нужен, чей голос сливается с голосом Каспера. Раз за разом забывать его, как можно чаще.
Солнце скрывается за облаками, появляется снова — жутко непредсказуемо, — а среди мыслей слышится неизменный шепот Лувисы: «Чужая душа — потемки». Люди вокруг — кто они, чего они хотят, что они могут с тобой сделать? На какое предательство они способны. Но мир Андреа — это не мир Лувисы. Она даже не замужем. Гражданское состояние: разведена. Слово отзывается эхом.
* * *И какую роль играть теперь?
Невинность изобразить не удастся, как ни рядись (впрочем, в коротком красном нет и намека на невинность, так что эта игра заранее проиграна). Остаются две-три роли: Молчаливая Загадка, но это непросто для неумолкающей Андреа. Можно быть Простосердечной Болтушкой, но с такой злобной натянутой улыбкой и эта роль вряд ли удастся. Пожалуй, придется остановиться на образе Отчаянно Неуклюжей, Но Относительно Целеустремленной. Можно к тому же изобразить Слушательницу. Эта роль легка и скучна, и улыбка, пожалуй, выдержит не один литр вина («Смешивать опасно, Андреа!» — «Жить опасно, Лувиса!») Она уже выпила пол-литра поверх трех таблеток: чертовски закалена. Еще раз заглядывает в пустой кошелек. Отдала последние деньги (остатки пособия) за билет. Через полчаса автобус, часы тикают невероятно громко.
— Лейтенант! — воскликнула Хельга по телефону. — То есть он… военный?
— Да. Никогда раньше не пробовала.
— Ну что ж, значит, пора попробовать.
И вот — прямой эфир: новые приключения Андреа! С трудом припоминая, как выглядит прекрасный принц (он женат, Андреа, а следовательно, не принц, но вдруг он бросит жену ради Андреа, кто знает?). Все это немного похоже на сказку, да только Спящей Красавице не требовалось двух бутылок вина, чтобы улыбнуться принцу и поцеловать его (хоть она и видела его впервые). А Джулия Робертс — ей не приходилось глотать успокоительное, чтобы начать беседу (и при этом так уверенно!) с Ричардом Гиром в «Красотке». А иначе что бы это была за картина, а?
