Алексей Колышевский - Откатчики. Роман о «крысах»
Они сидели в гостиной, прижавшись друг к другу, и слушали репортаж о том, что предприниматель Борис Хроновский был задержан сегодня в аэропорту Иркутска. Ему предъявлено обвинение, и в ближайшее время его, очевидно, доставят в Москву. Гера выключил телевизор и принялся нервно расхаживать по комнате и заламывать руки. Настя смотрела на него с возрастающим удивлением. Наконец спросила:
– Что ты так переживаешь?
– По-твоему, нет причин для этого? Когда президента твоей компании «закрывают», дядя Петя заявляет, что он, оказывается, уже где-то хорошо спрятался, а в офисе начинается срочное уничтожение всех бумаг и файлов – это ли не причина для м-м-м… некоторого волнения?!
– Ты хочешь сказать, что «Юксону» теперь крышка?
– Естественно! Может, и не сразу, может, через несколько дней, недель, месяцев, но мне «крышка» настанет гораздо раньше! Настя, нам срочно нужно улетать из страны, пока это еще возможно. У меня и у тебя в паспорте годовой «шенген», вылетим разными самолетами, а потом я заберу тебя к себе. Больше нельзя терять ни минуты!
– Герочка! Что ты так переживаешь! Ведь ты всего лишь врач. С тебя-то какой спрос?
– Настя… Ты никогда не задавалась вопросом, как это врач, даже пусть он и врач самого Хроновского, может получать столько, сколько получаю я, и ездить на «Кадиллаке» с шофером и охранником?
– Нет. Зачем мне спрашивать об этом, когда ты сам говорил, что у вас каждая обыкновенная секретарша носит часы «Chopard» и ездит на спортивном «BMW»?
– Настя, я не врач. И никогда им не был.
– Ч-что… Как это?
– А вот так. Я всю свою жизнь проработал в торговле, и источником моего благосостояния всегда были деньги, разумеется, но деньги, полученные, как бы тебе сказать… Одним словом – я взяточник.
– Я понимаю, что сейчас не время для шуток, но лучше скажи мне, что ты просто в истерике и она у тебя проявляется именно в виде подобной ахинеи.
– Нет. Нет тут никаких шуток. Я давно хотел сказать тебе, признаться… Но все как-то откладывал на потом… И вот дооткладывался. Поэтому знай – это правда. Вначале я был откатчиком, взяточником, а потом, в «Юксоне», сам стал покупать нужных людей. Ты думаешь, отчего те самые депутаты и политики так любезно согласились дать тебе интервью? Да все оттого, что прежде они так же любезно приняли из моих рук некоторое количество денежных знаков!
Настя заплакала. Она поняла, что муж ее говорит правду и в его состоянии эта правда не содержит никаких примесей, а является абсолютной правдой самой высокой пробы. Геру ее слезы привели в ярость:
– Что ты тут рыдаешь, как чертова недотрога! Уси-пуси, мы сегодня вдруг узнали, что вода мокрая, земля круглая, а пиписька не только для того, чтобы писать! Почему-то раньше у тебя не возникал вопрос, откуда у меня деньги?! Ты спокойно ими пользовалась, и тебя все устраивало!
– Я… думала… что ты честный человек…
– То есть, другими словами, ты думала, что я лох?! Обыкновенный честный лох, да?! Что я должен до конца своей жизни горбатиться за гребаную зарплатку, за которую только и можно, что пришить к заднице заплатку, жрать пельмени и запивать их пивом из бидончика? Нет, моя дорогая. Не надо вести себя, как жена коммуниста, обвиненного в растрате казенных денег с профурсетками. Ты моя жена, значит, должна быть моим союзником во всем. В том числе и в жизненной позиции!
Настя, похоже, приняла решение. Она вытерла слезы, встала с дивана и принялась одеваться.
– Ты куда это собираешься?
– Я ухожу.
– Как… Что значит – уходишь? Куда уходишь?
Она ответила очень спокойно, подчеркнуто спокойно:
– Это неважно. Неважно, куда я ухожу. Важно, что я от тебя ухожу. Навсегда. Я выходила замуж за честного и порядочного человека, а оказалось, что все это время я жила с негодяем, который обманывал меня. Я так дальше жить не намерена.
Гера хотел было попытаться силой удержать ее, но почувствовал, что этим он ничего не добьется. Озлобившись, он выпалил:
– Ну и уебывай отсюда! Живи в своем придуманном наивном мирке! В жалком мирке придуманных тобой же законов! Мне пальцем пошевелить, и я себе такую бабу найду, что все ахнут! Пошла вон, сука!
После этих слов, не родившихся в нем, а пришедших откуда-то извне, он окончательно понял, что Настя для него вот так вот просто, в один миг стала совершенно чужой и вернуть ее будет уже невозможно.
Она, собиравшая какие-то свои вещи, после его последних слов выронила все из рук, постояла несколько секунд, словно оглушенная взрывом. Потом очень быстро подняла с пола сумочку, достала оттуда ключи от Гериной квартиры, кинула их на пол и выбежала в коридор. Гера, услышав, как хлопнула дверь, в изнеможении опустился на диван и закрыл глаза…
Мир вокруг него расползался, как туман под лучами утреннего солнца. Все, во что он верил, все, что любил, все, к чему стремился, превращалось в бесплотный воздух, бесцветный газ без запаха. Он шел, как ему казалось, вперед и на пути своем не оставлял ничего целого. Сплошные руины из разрушенных человеческих отношений. Все, кто хоть немного знал Геру, хмурились лишь от одного воспоминания о нем. Но были и такие, чьи кулаки при одном лишь упоминании его имени сжимались, глаза наливались кровью, а с губ слетала страшная брань. Эти посулы не были лишь пустым звуком. Это была реакция бессилия, злобного, яростного бессилия на то, что Геру невозможно было достать. Все его враги прекрасно знали, где он живет, какой дорогой ездит на работу, куда летает отдыхать, но понимали, что человек, работающий в «Юксоне», непотопляем, покуда непотопляем сам «Юксон». Гранитная башня была его крепостью. Крепостью, взять которую было не по силам тем, кто жаждал разбить о гроб Геры бутылку шампанского и с тем спустить его на тросах в небытие. Но вот нашлась единственная сила, способная разрушить, разбить, разметать даже такую гранитную твердыню, как «Юксон». Имя этой силе – сила Земли. Это она стерла когда-то в порошок грязные полчища татаро-монгол, серые шинельные реки под предводительством одного неуравновешенного немца, братков с широкими складчатыми затылками зарыла в себя поглубже, запретив им выходить из себя до срока. Сила Земли знает, куда ей надо течь, и, не огибая преград, смывает их. Так была смыта и гранитная башня, и еще только фундамент ее стал терять первую прочность, как в своем маленьком стеклянном кабинетике-аквариуме человечек с бесцветными глазами, которому на всю жизнь было суждено запомнить вкус того самого кляпа в виде красного резинового шарика, начал тихонько подвывать, предвкушая, как его пальцы выдерут Герин кадык.
Эрих Гадва
Дядя Петя позвонил под утро, и, судя по измученному голосу, спать он так и не ложился. Не спал и Гера, глядя в потолок и вспоминая Настю. Он схватил телефон в надежде, что это Настя, но Рогачев, не дав ему опомниться, сразу взялся за дело:
– Спишь? Просыпайся. Есть дело.
– Да какой тут сон. Настя ушла.
– Вот как? Ну ничего. Вернется. Никуда не денется. Все еще можно исправить.
– Каким образом?
– Впереди суд. На судей необходимо найти выход. У нас для этих целей есть деньги. Тридцать миллионов долларов. Есть адвокат. Самый лучший в этой стране. Эрих Гадва. Если попытаться через него выйти на судей, то, думаю, нам будет рановато тушить свет и сливать воду.
– Черт возьми, Петр, не частите так, у меня голова идет кругом. Значит, судьи… А откуда вы знаете, кто именно будет судить Бориса?
– Гера, не тупи. До суда еще минимум полгода, а когда только готовился Борин арест, имена судей из Мосгорсуда были заранее известны. Когда арестовывают такого человека, как Хроновский, то готовятся ко всему серьезно и основательно.
– Так. Понятно. Такой «бизнес-план» составлен на всех?
– Практически. Можешь пока что дышать спокойно. Тебя в том списке нет. Именно поэтому я тебе и звоню. Скажи мне, ты в деле?
– Да. Я в деле. У меня нет другого выхода. Я хотел улететь сам и взять Настю с собой, а она…
– Не ной, – прервал его Рогачев, – выгорит дело, я вас лично помирю. А улетать тебе сейчас рановато, да и небезопасно. Ты же наверняка не пустой улететь решил?
– А пустым там делать нечего, Петр. Вы это не хуже меня знаете.
– А окно у тебя на границе есть?
– Какое еще окно? Что за детективный лексикон?
– Такое. Человек нужен, который закроет глаза на твою ношу. Мне же про твои чемоданы известно, ха-ха-ха!
Гера страшно захотел чем-нибудь промочить мгновенно высохшее горло и пошел на кухню в поисках глотка воды.
– Откуда вы знаете?
– Да ладно тебе. Ты что, маленький, что ли? Орлов всегда работал лучше, чем любой Скотленд-Ярд.
– Значит, помимо вас, еще кто-то знает?
– А ты веришь в банковскую тайну? Ты вообще во что-то такое веришь? Наивный ты, Гера, все еще. Когда держишь деньги где-то дальше собственного кармана, то о них становится известно не только тебе. Причем, чем больше денег, тем большему количеству посторонних о них становится известно. Журналишко даже есть с известным тебе названием. Любят в нем чужие деньги считать.
