Арсений Данилов - Adrenalin trash
— И видят, мужик пашет. Чапаев Петьке говорит: «Слушай, иди докопайся до него. Скучно как-то».
… вспомнил перекресток Садового кольца, вспомнил утро первого января…
— Петька говорит: «Ладно» — и едет к мужику.
…вспомнил вкус адреналина, который показался вдруг удивительно, невыразимо приятным. При этом на душе, несмотря на выброс гормона, снова стало спокойно. Время замедлилось. Андрей стал внимательно слушать, прикидывая, кто достанется ему.
— Подъезжает, привет, говорит, потом: «Че, пашешь?» Мужик говорит: «Пашу».
— Слушай, шел бы ты, — сказал кожаный. Товарищи его встали. Один из них, довольно полный, оказался рядом, и Андрей решил, что ударит его бутылкой по голове. Внутри пластикового снаряда оставалось не меньше литра жидкости. Эффект должен был оказаться немаленьким.
— «И как?» — говорит Петька. «Нормально». — «Закурить есть?» — «Есть». Дал закурить. Петька постоял минутку и назад к Чапаеву. Подъезжает, говорит: «Не вышло».
— Слушай, никому не интересно, — сказал кожаный.
— Почему, — сказал Андрей. — Мне вот интересно.
Одна из девочек хихикнула. Андрей посмотрел на нее и подмигнул. От стоявшего рядом толстяка плыли мягкие волны страха. Андрей ощутил адреналиновый резонанс.
«Надо же, — подумал он. — Как же мы раньше не додумались».
— Чапаев говорит: «Дурак ты, Петька», — и к мужику едет. Ну, короче, опять. Пашешь, пашу, закурить, все дела. Стоит, курит.
Андрей положил руку с бутылкой на плечо, чтобы было легче размахиваться.
— Постоял, покурил, а потом: «Мужик, ты кого послал?»
Сказав это, Олег выпустил в сторону бронзового Пушкина струю табачного дыма, потом, подражая классику, наклонил голову. Несколько секунд молчали.
— Вам чего надо? — спросил кожаный. — Проблем?
— А чего ты так напрягся? — спросил его Олег.
— Я не напрягся, — сказал кожаный.
Толстый тем временем повернулся к Андрею. Стало ясно, что он тоже немного соображает. Третий парень занимал выжидающую позицию.
— Олег, хватит, — сказала вдруг одна из девушек.
Андрей вздрогнул. Через секунду он понял, что это была не фантастическая догадка — просто кожаный оказался тезкой друга, — но все равно концентрацию потерял.
— А кого ты, собственно, послал? — спросил Олег, и кожаный наконец ударил его в лицо.
Андрей попытался ударить толстого бутылкой, но тут перед глазами его вспыхнуло маленькое солнце, а затем оказалось, что он лежит на мокром асфальте. Вверху виднелись несколько звезд, серп луны и темный контур толстого. До Андрея доносились звуки ударов — некоторые из них доставались ему, — напряженное пыхтение и неумелый матерок. Кончилось все быстро.
— Хватит, хватит! — закричала одна из девочек.
— Это все, что ли? — раздался со стороны ног голос Олега. — Нежирно.
— Заткнись, — сказал кожаный. — Еще хочешь?
— Хочу, — сказал Олег.
— Пойдемте, хватит, — снова вмешалась девочка.
Андрей хотел было сказать что-нибудь обидное в ее адрес — это, несомненно, продлило бы удовольствие, — но потом решил, что так будет несправедливо. Толстый тем временем последний раз пнул его в плечо и исчез.
Все стихло. Следующие несколько секунд Андрей просто лежал, глядя в небо и ни о чем не думая. Это было прекрасно.
— Ублюдки тупые, — сказал Олег, разглядывая снятую куртку. — Только одежду испоганили.
— Сильно досталось? — спросил Андрей, отхлебнув воды.
— Да в том и дело, что нет, — сказал Олег. — Опять не получилось.
— А по-моему, ничего, — сказал Андрей, потрогав скулу. Кулак толстого, видимо, оставил на ней временную синюю печать.
— Да ладно, ничего. — Олег надел куртку, сел на лавку, закурил. — По-детски как-то вышло.
Он несколько раз выругался, потом сказал:
— Еще, может, кого поищем? Хочется, чтобы серьезно…
— Не знаю, — сказал Андрей. — Лениво как-то.
— Да уж, — сказал Олег. — Опять накатывает. Хорошие таблеточки.
— Ага, — сказал Андрей. — Хорошие.
— Ладно, — сказал Олег. — Хрен с ним. Воспользуемся, что ли, достижениями прогресса.
Он достал телефон и позвонил Никите. Потом они вышли на дорогу и стали ловить попутку. На метро ехать не хотелось.
Зрачок
— Что так поздно? — спросил папа, выйдя из кухни.
— Гуляла, — ответила Марина, присев на край обувной полки и расстегивая сапоги. Монтень, как обычно, подошел к ней, задрал голову, несколько раз глубоко втянул воздух, потом нервно и в то же время как-то удовлетворенно дернул хвостом и пошел в большую комнату.
— Ладно, — сказал папа, почесав белый маечный живот. — Я спать пойду. Завтра вставать опять рано. Мама в субботу приезжает?
— В субботу, — сказала Марина.
— Хорошо, — сказал папа. — Там рис на сковородке еще.
— Ага, — сказала Марина.
— Ну, я пошел, — сказал папа.
Марина быстро разделась и пошла к себе.
Компьютер потихоньку умирал. При каждом включении из корпуса доносились звуки, напоминающие работу маленькой лесопилки. Пока электронный друг раскочегаривался, Марина смотрела в окно и думала, что можно было бы обратиться к одногруппнику Саше. Попросить помочь. Пригласить домой. Потом сидеть рядом с ним на табуретке. Смотреть, как он будет делать операцию на силиконовом мозгу. Когда все будет готово, можно поблагодарить Сашу легким поцелуем и включить музыку. Попросить Сашу позвать друга. И организовать все так, чтобы родителей не было дома. И…
Компьютер наконец загрузился. По экрану монитора пробежали последние волны стартовой дрожи, и Бред Питт уставился в угол комнаты, все так же выдыхая табачный дым. Марина подошла к кровати, достала свежекупленный диск из стоявшей на полу сумочки, вернулась к столу и вставила тонкий дырявый круг в проигрыватель.
Раздалось легкое шуршание. Лазерный луч первым ощупывал оцифрованные тела. Марина прощала ему такую бестактность. Она ткнула курсором мышки по иконке проигрывателя, развернула картинку на весь экран и отодвинула кресло чуть назад, чтобы было лучше видно.
Фильмы ей попадались разные, хорошие и плохие. Плохими Марине казались постановочные картины, которых в ее недолгой зрительской карьере было три. Несмотря на обещанные обложкой «дебюты» и «первые разы», было понятно, что все актеры уже давно на сцене. Причем настолько давно, что даже не могут толком вспомнить тот самый «первый раз», который им по сценарию положено изображать. На плохо загримированных лицах читалась легкая усталость, иногда пересыпанная удивлением и наслаждением. Последние эмоции подделывались с таким трудом, что само собой возникало ощущение, будто актеры и на самом деле испытывают удивление и наслаждение, причем с такой интенсивностью, что совершенно не в состоянии нормально воспроизвести соответствующие случаю гримасы и движения. Марина где-то читала, что, например, опьянение правильно сыграть может только совершенно трезвый человек. Это, видимо, было из той же оперы.
По-настоящему повезло только однажды, во второй раз. Тогда ей досталось нечто необычное — по крайней мере, необычное для нее, возможно, завсегдатаи Ленинградского вокзала видели такое неоднократно. Это была рабочая запись того, что в некоторых кругах принято называть кастингом. На экране поочередно появлялись девушки — их было три или четыре, — решившие посвятить себя новому перспективному бизнесу. Причины этого решения Марине оставались неясны. Правда, возникавшие в кадре героини, сидя на кровати, вначале что-то говорили, отвечая на вопросы невидимого до поры собеседника. Но говорили они по-испански (отчего казалось, что беседуют они с самим Антонио Бандерасом), а Марина не была сильна в этом языке. Потом постепенно переходили к делу.
Запомнилась одна из актрис. Поначалу она вела себя так же, как все, — улыбалась, смеялась, говорила бойко и много (как и положено горячим южным женщинам). Охотно и даже с какой-то поспешностью разделась до трусов. Но когда в кадре появился полноватый партнер (если чем-то и напоминавший Антонио Бандераса, то только уверенностью в отношениях с противоположным полом и физиологически заложенной готовностью к любви), девушка растерялась и вдруг стала регулярно повторять единственное слово, которое было понятно Марине. Девушка говорила «no» по каждому поводу. Она не хотела снимать трусики, не хотела открывать рот, не хотела переворачиваться на живот — в общем, не хотела делать почти ничего из того, что требовала профессия. Однако партнер ее был человеком опытным. Нельзя сказать, что он применял к девушке насилие. Совсем наоборот. Он делал какие-то легкие, почти неуловимые движения, улыбался и что-то тихо и медленно говорил — в общем, вел себя, как гипнотизер на представлении в провинциальном Дворце культуры. В итоге каждое «noо» довольно быстро обращалось в свою противоположность. Закончилось все хорошо — в последних кадрах девушка, облизывая перемазанные губы и рефлекторно прикрывая обнаженную грудь рукой, сидела в обнимку с партнером и широко улыбалась в приблизившуюся к кровати камеру.
