Станислав Миронов - Virtuality
Меня снова теребят за плечо.
А, точно. Дима. Я же стою рядом с ним. Он предложил довезти меня до дома, и я согласилась. А потом узнала, какой марки его джип, и мне в голову пришло это последнее воспоминание.
Всё, вот я и в реальности.
Мысль ниоткуда: в своей ли я реальности?
Странная мысль.
Или странно, что она пришла мне в голову только сейчас, а не гораздо раньше?
Дима спрашивает:
— Вика, с тобой всё в порядке?
Я говорю:
— Вроде да. Я ещё кое-что вспомнила.
— Да? И что же? — с нескрываемым интересом спрашивает Дима.
— Неважно, — говорю я, — поехали на Партизанскую. Я хочу домой. Я слишком пьяна, слишком устала и слишком хочу спать.
— Да, конечно, понимаю. Садись в машину. Очень скоро будешь дома.
Он нажимает на кнопочку пульта сигнализации, и машина приветственно отзывается приятным писком. Двери открыты. Пожалуйста, входите.
Я сажусь в машину. Пристёгиваюсь. На всякий случай: а вдруг мы кого-нибудь собьём?
Или: в нас врежется огромный бензовоз, машину разнесёт от взрывной волны, а вместе с ней и нас с Димой, и от нас останутся одни только хаотично разбросанные по проезжей части кусочки плоти и море, море крови… Маленькие частички нас.
А может, я всё-таки параноик?
Не знаю. Но с «чёрным» воображением у меня, кажется, всё в порядке.
Если, разумеется, это вообще можно назвать порядком.
Дима садится за руль. Заводит двигатель.
Какой приятный звук… Мне нравится.
Мысль ниоткуда: «Тррррррнннннн!».
Вставьте здесь мою довольную улыбку.
И Дима трогает с места. Вы себе не представляете, что это такое — ехать в машине марки Порш. Это просто непередаваемо. Кстати, если представляете, то вы меня поймёте.
По пути записываю в ежедневник: «В своей ли я реальности?».
И ещё зачёркиваю ту строку, где я делала пометку о прозвище Порш.
Вот прямо сейчас я еду в крутой машине и всё же понимаю, что вовсе не зря меня называли Порш.
Ага.
Пока Дима везёт меня домой, точнее, к месту своего временного пребывания, я не произношу ни слова (Дима, видимо, решил оставить меня наедине с моими мыслями, и сконцентрировался на дороге), лишь только то и дело поглядывая в окно, за которым — ночной город с этими его неугасаемыми огнями, волнующими воображение. Определённо, ночная жизнь мне по вкусу, такие виды меня воистину вдохновляют, как бы размножают ощущение того, что я живу, что я здесь и сейчас, во сто крат, но вместе с тем я понимаю, что это — вовсе не та ночная жизнь, которой я когда-то жила, что моя ночная жизнь была какой-то другой, отличной от этой, не столь мне известной, и что меня как будто выдернули из моей реальности. Всё это вновь возвращает меня в ощущение этой непричастности к происходящему, и я снова понимаю, что всё это вызвано не столько моей потерей памяти, сколько конкретно тем, что я забыла.
Время уже не детское, и дороги свободны. Наслаждаясь видами ночной Москвы, через несколько минут я оказываюсь возле дома. Возле своего временного пристанища.
Когда же я вспомню, где я живу?
Поскорее бы. А то надоело уже быть бомжем. Бродягой. С кучей денег.
Дима говорит:
— Приехали. Тебя проводить?
— Нет, спасибо. И спасибо за то, что подвёз.
— Да, пожалуйста. Мне не сложно.
— Да, с такой-то машиной… — протянула я, — это никогда не сложно.
Дима посмеялся.
Я предложила ему обменяться номерами телефонов. На всякий случай.
Ну, вы меня понимаете, на какой случай. Одинокий — возможно, одинокий — симпатичный молодой человек на хорошей машине, определённо питающий ко мне симпатии — это как раз самый подходящий случай.
После того, как мы обменялись номерами, я, крепко обняв Диму, поцеловала его в щёчку, но поцеловала намеренно долго. А что, очень даже хороший намёк: то, что поцеловала в щёчку, означает, что я не сдамся быстро, но то, что обняла и поцеловала нежно и долго, означает, что я готова поиграть. Совсем немного. Ну, если вы девушка, то вы меня понимаете.
Надеюсь, он поймёт намёк.
Во всяком случае, терять такого парня — это просто глупость.
Он говорит:
— Ладно, я поехал. Кстати, — уже на полпути к машине сказал он, — как насчёт того, чтобы встретиться на следующих выходных? Мы с друзьями собираемся к моим предкам на дачу — они сейчас во Франции, — и мне было бы очень лестно видеть тебя в качестве компании. Они возьмут своих девушек, так что, тебе будет, с кем посекретничать.
— Посекретничать? Хм, — изображаю мыслительный процесс, — я подумаю. Позвони мне на днях.
— Хорошо, конечно. Ну, тогда до связи, Вика, — сказал Дима с приятно-флиртующим видом.
Нравится он мне.
— Пока, Дима. До связи.
И он, на прощание как-то весело и позитивно три раза мне посигналив, уезжает.
Да, приятный парень.
И искренний. Именно искренний. Не то, что Паша. Или Женя.
Женя, которого я убила за то, что он обошёлся со мной по-скотски.
Паша, которому я разбила каблуком глаз за то, что он обошёлся со мной по-скотски.
Или школа, которую я взорвала за то, что все её ученики обходились со мной по-скотски.
Надеюсь, если у нас с Димой будет какое-нибудь продолжение, он будет вести себя хорошо.
Ведь я за себя не ручаюсь.
Ладно, шучу.
Захожу в гостиницу, отдаю карту гостя, забираю магнитный ключ и поднимаюсь в номер. Пока я это делала, я обнаружила, что меня шатает — то ли оттого, что я так сильно устала, то ли оттого, что я пьяна в стельку, то ли оттого, что Дима мне так вскружил голову.
Вероятнее, от всего сразу.
Захожу в номер. Первое желание: упасть в кровать и заснуть. Я ложусь, не раздеваясь и даже не разуваясь.
Но не могу заснуть.
Слишком много мыслей.
Так, надо прокрутить.
Включаю телевизор. Да, я его не смотрю, но мне нужен какой-то фон, чтобы не было этого навязчивого звона в ушах, выносящего мозг, какой бывает при абсолютной тишине.
Я тишина-фоб, как сказал бы Чак Паланик.
Так. Надо попробовать сложить кусочки заново. Кусочки головоломки, которой для меня пока — надеюсь, что пока — является для меня моя жизнь.
Так. Детство я вспомнила. Я родилась инвалидом. От нас с мамой ушёл отец, и она меня в этом обвиняла, отчего, очевидно, наши с ней отношения были не очень хороши. Точнее, её отношение ко мне. Из-за того, что мама палец о палец не стукнула для того, чтобы меня отдали в специальную школу для детей с отклонениями, вся школа надо мной издевалась и придумывала мне всякие прозвища. В двенадцать лет, под конец учебного года, я на своей инвалидной коляске приняла участие в забеге, который в итоге выиграла, благодаря чему и получила прозвище Порш. Ага, типа самая быстрая.
Не думаю, что большинству этих детей удастся прокатиться с ветерком на Порше, как это сегодня сделала я.
Но самое главное — это то, что именно в тот день я впервые почувствовала свои ноги. Всё ясно: это первое из самых сильных впечатлений моей жизни.
Кстати, точно! Именно самые сильные впечатления мне и приходят в голову в виде воспоминаний. Только почему мои самые сильные впечатления настолько хреновы?
Ладно, неважно. Сейчас-то всё хорошо.
Бля, как же меня мутит. Опять вертолётики в глазах.
Я явно не алкоголичка. Если кто-то вздумает снова мной воспользоваться, то лучший способ — это меня напоить.
Только пообещайте этим не пользоваться, ладно?
Так. Надо встать и умыться холодной водой.
Что было дальше?
Следующее сильное впечатление — это лишение девственности в тринадцать лет. Опять же в конце учебного года. Что, эти уроды специально сговорились доканывать меня именно в конце года? Или это просто совпадение?
Говорят, случайности не случайны.
Я иду в ванную. Умываюсь. Вроде стало легче.
Намного.
Снимаю обувь и снова ложусь в постель.
Нет, даже не надейтесь, стриптиза не будет. Я не хочу раздеваться.
Следующее переживание, которое я помню, это то, как я в четырнадцать лет взорвала школу, отомстив всем за злобное, предвзятое и не толерантное отношение ко мне.
Затем, уже в пятнадцать лет, я случайно встретила в метро Женю. А потом столкнула его на рельсы. Тем самым я отомстила последнему человеку из всех школьных анти-товарищей.
По телевизору идёт какая-то научно познавательная передача, в ней рассказывают о первой высадке американцев на Луне и о том, что это была всего лишь гениальная провокация, своеобразный ответ Советскому Союзу. Смотрите, мол, мы можем и круче.
Ага, могут. Конечно.
Отличный фон.
Дальше — провал.
И провал длится до того момента, как я трудилась для того, чтобы стать красивой, а потом встретила Пашу, и мы полюбили друг друга. И как потом я узнала, что он едва не продал меня в сексуальное рабство.
