Станислав Миронов - Virtuality
Почему, думаете, люди ненавидят, например, нищих и бомжей?
Они их боятся.
Они боятся того, что такой могла быть и их жизнь.
В страхе они пытаются избежать контакта с такими людьми любой ценой. Даже прибегая к агрессии. Потому что им не нужно другой жизни, той, которая хуже, чем у них.
Все эти чёртовы снобы всегда будут стремиться выше. Потом они обсуждают, мол, сегодня опять какой-то бомжара докопался и денег попросил, ну прямо достали, ей богу. Но на самом-то деле они, говоря подобные вещи, лишь оправдывают своё мнимое превосходство. Они как бы говорят: и, слава богу, что я не такой. Они как бы говорят: и хорошо, что меня это обошло стороной. Я не хочу быть таким, как они. Я боюсь стать таким, как они. Я боюсь их.
Вот что думают эти люди.
С максимальной уверенностью в голосе произношу:
— Во что бы то ни стало, я буду участвовать в этом забеге. Что бы ни случилось, неважно, первой или последней, но я приду к финишу.
Разминая кисти рук, я поправляюсь:
— Приеду.
Учительница уступила:
— Ладно, Бог с тобой. Класс, фамилия и имя.
После того как все формальности были улажены, я поехала в сторону стартовой полосы. В своей коляске.
Эта дорога, по которой мы бежали, точнее, они бежали, а я ехала, она какая-то неровная. Нет, асфальт хороший, как и везде в Москве, вопреки стереотипам, что в России нет дорог. Асфальт хороший, но дорога сначала идёт в гору, а потом под гору. А это значит, что мне будет непросто.
Сцена.
Директриса продолжает:
— И вот, сейчас вы имеете прекрасную возможность взглянуть на новую звезду нашей школы. Я уверена, что она не остановится на своих успехах и пойдёт дальше. Точнее, — она немного ехидно, как мне показалось, посмеялась, а потом продолжила, — поедет.
Детство.
Мама всегда, сколько себя помню, называла меня уродом. Она всегда много пила, пиво и водку, вино и шампанское. И ещё много чего. Она всегда ставила мне в упрёк то, что я поломала всю её жизнь.
Как будто это действительно я виновата, что они — мама и папа, которого давно уже нет в нашей жизни — не воспользовались презервативом.
Как будто это я виновата, что моя мама — алкоголичка, которая не захотела встать после падения и начать жизнь заново, стремиться к новым успехам, сделать свою жизнь лучше.
Конечно, ведь это я виновата.
Признаться честно, я бы и сама была рада, если бы мой папа кончил на стенку. Или маме на живот. Или в рот. Или ещё куда. Чтобы этот противный вязкий сгусток папиной спермы не стал впоследствии мной.
Не менее противной, чем сам этот сгусток.
Боль.
Забег.
Я не могу назвать его забегом. Для меня это, скорее, заезд.
Так вот, эта дорога идёт в гору. Вы даже не представляете себе, каково это, ехать на инвалидной коляске в гору, да ещё и попытаться сделать это быстрее всех.
По правде говоря, мне стоило бы предварительно обратиться в какое-нибудь общество инвалидов и попытаться поучаствовать в заездах, которые они там устраивают. Наверняка же у них есть что-то подобное. Ведь такие люди тоже имеют право жить полноценной, хотя бы отдалённо, жизнью.
Такие же инвалиды, как я.
Такие же уроды, как я.
Такие же отщепенцы общества, как я.
Такие же изгои, как я.
Вы даже не представляете себе, что это такое — ехать два-три километра в гору на инвалидной коляске. И тем более попробовать сделать так, чтобы до самого верха вы оказались третьей. А дальше спуск. И тут они у меня попляшут.
Я еду, а эти уроды, догнав меня, пытаются слегка пнуть мою коляску. Чтобы я улетела в кювет. Чтобы я упала и не обогнала их на спуске.
Но ничего, очень скоро я поеду вниз.
Я обгоню всех.
И вот, наконец, долгожданный путь под гору. Восемь километров. Или семь. Я вся мокрая от пота. Мельком пытаюсь осмотреть себя. Область вокруг моей ширинки, примерно на площади десяти квадратных сантиметров, какая-то мокрая и потемневшая.
Нет, вы не подумайте, я не обоссалась от натуги. Это я вспотела. Точно. Вспотела.
Детство.
Благодаря тому, что я ездила на коляске, а мама, каждый день, напиваясь в стельку и избивая меня, отказалась хлопотать за меня и отдавать в специальную школу для инвалидов, я училась в обычной школе и стала изгоем. Меня никто не любил, все надо мной издевались.
Вот я и вспомнила своё детство.
Детство, которое вспоминать не стоило.
Но ведь очень хотелось.
Они придумывали мне разные прозвища. В первом классе школы, насколько я помню, всё было ещё не так плохо. Сначала всем было меня жалко.
Так длилось до тех пор, пока меня не перевели в другой класс — перевели потому, что я была умнее всех, и мне нужна была специальная, усиленная программа.
Дети в специальном классе на самом деле ещё тупее, чем в обычном, что бы там ни говорили. Именно они начали придумывать мне всякие клички. Сначала была Костыль. Потом — Коляска. Потом — Вжик. Потом — BMW. И так — BMW — меня и называли до того самого момента, пока не случился этот забег.
Забег, на котором я, после того, как дорога пошла под гору, резко обогнала всех. Беда в том, что колёса моей коляски были со спицами, а не на дисках, как у машины. И сзади какая-то сука, видимо, из зависти, что я оказалась быстрее, кинула что-то мне в колесо. И это что-то попало мне прямо между спиц, отчего коляска резко тормознула.
Представьте себе, что вы едете на велосипеде под гору со скоростью километров сорок в час. И вам в спицу влетает что-то, благодаря чему вы слетаете с велосипеда. Я говорю о велосипеде, потому что вы даже представить себе не можете, каково это — ездить на инвалидной коляске.
Вы даже не представляете себе, что это такое — хотеть ходить, но не иметь такой возможности.
Боль.
Я, естественно, слетаю с коляски. Ударяюсь головой об асфальт. Сдираю колени. Сдираю локти. До финиша — метров пять, не больше.
Удар головой об асфальт — это резкий звон в ушах.
Удар головой об асфальт — это острая боль, не дающая чувствовать ничего больше, кроме неё.
В глазах всё плывёт. Я поднимаю голову, смотрю справа от себя. Вижу, как на обочине лежит моя коляска. Точнее то, что было моей коляской, потому что сейчас я вижу только запчасти, куски от моей коляски. Это был мой транспорт. Благодаря которому я чуть не пришла первой.
Я трогаю рукой своё лицо. На моей руке остаётся кровь. Много крови. Частички меня.
Смотрю назад, насколько мне позволяет шея, которая, похоже, тоже повреждена от удара. Сзади уже кто-то бежит. Метров двести, а может даже сто. Но ведь финиш так близко…
Пять метров. От силы десять.
Надо ползти. Другого выхода нет.
Я пытаюсь пошевелить конечностями.
Рука. Сначала левая, потом правая.
Продолжаю смотреть назад, туда, где кто-то бежит. Этот кто-то уже метрах в пятидесяти. Кажется, я успею доползти. Во всяком случае, я очень этого хочу.
Выбрасываю вперёд правую руку и начинаю подтягивать тело.
До финиша остётся метра три.
Сцена.
Директриса говорит, что она пока ещё не встречала в жизни таких людей, как я. Таких сильных морально и физически, несмотря на свои болезни.
Несмотря на то, что я урод.
Несмотря на то, что я инвалид.
Радуйтесь, что вы не такие. Радуйтесь, что вы ходите. Радуйтесь, что вы бегаете.
Валяйте, самоутверждайтесь за счёт меня.
Радуйтесь.
Смейтесь.
Давайте.
Забег.
Я выкидываю вперёд левую руку и снова подтягиваю своё тело. С моей головы, с моего лица, на асфальт капает кровь.
Раз капля. Два капля. Три капля. Снова и снова.
Остался метр. Какой-то бегун уже метрах в десяти от меня. И в одиннадцати — от финиша. Для него — это каких-то семь, ну, от силы восемь, шагов. Для меня мой метр — это невероятные усилия.
Этот метр — цена, которую придётся заплатить. Заплатить за то, что я хочу доказать людям, что я ещё чего-то стою.
Цена, которую я уже заплатила своей кровью. Своими содранными коленями и локтями. Своим разбитым лицом. Своей сломанной инвалидной коляской, моим единственным средством передвижения.
Успею?
Постараюсь.
Я обязана прийти первой.
Ну, приползти.
В метре от меня, на финишной прямой, уже скопилась толпа людей. Я не знаю, что они там про меня думают, мне как-то всё равно. Но, кажется, они даже за меня болеют.
Или мне это просто кажется?
Выбрасываю вперёд обе руки и, приложив максимальные усилия, снова подтягиваю своё обоссанное тело вперёд. Кровь по-прежнему капает на асфальт. И вот, до финишной прямой осталось уже сантиметров тридцать, достаточно просто дотянуться до неё рукой, и я, считай, уже выиграла.
Во всяком случае, мне так кажется.
Я взмолилась про себя, попросила Бога, или кто там сидит наверху, чтобы у меня получилось. Я сказала кому-то там, что он же видит, как мне тяжело, как тяжело мне было с самого детства.
