Виталий Безруков - Есенин
— Я комиссар московской Чрезвычайной Комиссии Самсонов, — жестко сказал чекист. — Прошу предъявить документы и дать объяснение происходящему скандалу! Всем оставаться на своих местах!
В кабинет следователя на Лубянке чекист Самсонов ввел Есенина. За столом сидел некто и что-то писал. Есенин огляделся, пригладил растрепанные волосы, одернул пиджак, затянул галстуком разорванный ворот рубашки.
«Куда это меня? На милицию не похоже…» — подумал он.
И как бы прочтя его мысли, сидевший, все так же не поднимая головы, равнодушно произнес:
— Вы находитесь в ВЧК, в отделе по борьбе с контрреволюцией. ГПУ вам знакомо? — добавил он, оторвавшись от бумаг. — Нет? Тогда давайте знакомиться. Я — следователь ВЧК-ГПУ комиссар Матвеев. Обыщите гражданина, — приказал он Самсонову.
Тот быстро ощупал и вывернул карманы Есенина.
— Ничего нет, товарищ Матвеев. Только вот документы гражданина, — сказал Самсонов, кладя их на стол.
Следователь долго и придирчиво вертел их в руках и, спохватившись, вежливо предложил:
— Что же вы стоите? Садитесь.
— Благодарю. Я ждал, когда мне предложат сесть, — ответил Есенин, садясь на стул, положив вызывающе нога на ногу. Но под мертвенно-водянистым взглядом следователя снял ногу и выпрямился, словно провинившийся школьник перед строгим учителем.
— Имя? Фамилия? — начал допрос следователь.
— Сергей Есенин.
— Отчество?
— Александрович.
— Год и место рождения?
— Тысяча восемьсот девяносто пятый. Село Константиново Рязанской губернии.
— Национальность?
— Русский, — громко ответил Есенин.
— Вы что, антисемит? «Русский» произносите с вызовом… Русский — так и говорите просто «русский»… Партийность?
— Имажинист.
— Что это за партия такая? — переспросил следователь, недоуменно поглядев на Самсонова. — Разновидность эсеров, что ли?
Есенин, с улыбкой поглядев на обоих, пояснил:
— Это творческое течение в поэзии.
— Так и запишем, — согласно покачал головой следователь. — Течением — имаженист.
— Не «женист», а «жинист», — поправил Есенин.
Следователь, недовольно поморщившись, исправил букву.
— Профессия?
— Поэт!
— Чем занимались до Октябрьской революции и по настоящее время?
— Я же ответил, — ухмыльнулся Есенин. — И до, и после, и по настоящее время я — поэт! Пишу стихи!
— Родители? — продолжал следователь, делая вид, что не заметил ухмылки.
— Крестьяне.
— Образование?
— Высшее. Я учился в университете Шанявского.
— Так-так! Так-так! Гражданин Есенин… — следователь прекратил записывать показания, взял со стола папиросы, закурил и, глубоко затянувшись, приказал Самсонову: — Так в чем дело? Докладывайте!..
— Сегодня по личному приказу дежурного по Комиссии товарища Рекстынь, — с готовностью начал вскочивший на ноги Самсонов, — я прибыл на Тверскую улицу в кафе «Домино» Всероссийского Союза поэтов и застал бардак. То есть большую возбужденную толпу посетителей, — спохватился Самсонов. — Из опроса установил, что около одиннадцати часов вечера на эстраде появился член Союза Сергей Есенин. — Поглядев на Есенина, добавил: — Пьяный!
— Врешь! — вскочил Есенин.
— Молчать! — рявкнул следователь. — Сядьте! Продолжай!
— Пьяный Есенин, с эстрады обращаясь к публике, произнес грубую до последней возможности брань по-матушке… Начался скандал, перешедший в драку. Кто-то из публики позвонил в ЧК и попросил прислать комиссара для ареста Есенина. По приказу товарища Рекстынь прибыл и произвел арест. Вот показания свидетелей.
— Все? Читайте! — приказал Матвеев.
— Слушаюсь! — Откашлявшись в кулак, Самсонов начал читать, с трудом разбирая почерк свидетелей: — Заявление милиционера Громова, пост № 231: «Ко мне на пост пришел служащий из кафе «Домино» и просил взять гражданина, который произвел драку. Когда пришел туда и вежливо попросил уйти из кафе, он стал сопротивляться, кричать: «Жиды предали Россию! Бей жидов!» Прошу привлечь гражданина Есенина к ответственности по статьям 176, 88, 157 и 219 и за погромный призыв. Громов».
Самсонов передал листок следователь.
— Все? — спросил тот.
— Нет! Вот еще несколько лиц дали краткие показания. Милиционер Дорошенко: «Есенин позволил себе нанести словесное оскорбление советской рабоче-крестьянской милиции, называл всех находящихся «сволочью» и другими скверными словами».
Милиционер Каптелин показал: «Гражданин Есенин говорил по адресу находящихся в кафе: «жулики», «паразиты» и т. д.». А милиционеры Ходов и Нейберг показали: «Гражданин Есенин кричал: «Хрен вам всем, а не стихи!» и позволял похабные жесты». Все! — закончил Самсонов, вытерев вспотевший лоб.
— Посетителями кафе «Домино» одни милиционеры, что ли, были? — с усмешкой спросил следователь, разглядывая показания свидетелей.
Есенин громко захохотал.
— Случайно… проходили случайно мимо, товарищ комиссар, — поняв свою оплошность, промямлил Самсонов.
Следователь встал, прошелся по кабинету, встал позади Есенина.
— Так что скажете, гражданин Ясюнин Сергей Александрович?
— Есенин я! Е-се-нин! Поэт Сергей Е-се-нин! Прошу не коверкать мою фамилию, — крикнул Есенин, вскочив со стула. — А это, — кивнул он на бумажки на столе, — все ложь! Все было не так! Никакого скандала я не делал! Пока ждал своего выступления… немного выпил. Когда начал читать стихи… публика вела себя хамски… свистели… оскорбляли… требовали еще стихов… А один вылез на эстраду и спросил меня, против ли я жидов или нет, на что я и выругался… Ну… послал его по-матушке… Назвал его провокатором и… толкнул тихонько в лицо кулаком, после чего он слетел с эстрады в публику. Был ли он милиционер… Откуда мне знать? А что потом было… и кто кого бил, я не помню. Шумно было. Тихо стало, только когда этот, — кивнул он на Самсонова, — этот стал стрелять… А у меня тоже были свидетели… сестра моя Екатерина Есенина и секретарь газеты «Беднота». Бениславская. Вы их спросите… Что ж, только милиция?
— Их показания не учитываются, они лица заинтересованные.
— А милиция — не заинтересованные? — возмутился Есенин.
Следователь выразительно посмотрел на Самсонова.
— Что ты на это скажешь, товарищ Самсонов? А?
Самсонов медленно подошел к Есенину и с размаху ударил его по лицу. Есенин упал навзничь, мгновение полежал и, вытирая кровь с губы, сплюнул на пол, а потом тяжело поднялся, сел на стул.
— Ничего, это я споткнулся… о камень… Это к завтрему все заживет.
— Заживет? — Следователь опять поглядел на Самсонова, и тот снова с размаху ударил Есенина.
От такого удара Есенин не сразу пришел в себя. Следователь налил воды в стакан, плеснул ему в лицо. Самсонов поднял и посадил Есенина на стул и остался стоять рядом, придерживая за плечо, чтобы тот не свалился.
— Известны ли вам причины вашего ареста?
Есенин отрицательно помотал головой.
— Вы обвиняетесь в контрреволюции! Да! Да! — заорал следователь Матвеев.
— Ни хера себе! — Есенин попытался улыбнуться разбитыми губами, но от боли закрыл рот рукой. — Да мои политические у-у-убеждения в отношении Советской власти… У-у-у! — простонал он. — Ой блядь! Лo-яль-ны! У меня даже имеется, — Есенин засунул руку карман, достал платок и прижал к кровоточащим губам, — имеется ряд произведений в… ре… в революционном духе!
— А кто может подтвердить эту вашу лояльность и благонадежность? Сестра?
— Народный комиссар Луначарский! Киров! Калинин! И… ряд других общественных деятелей, — с гордостью выкрикнул Есенин. На глазах его от обиды выступили слезы.
Чекисты переглянулись.
— Как вы смотрите на современную политику Советской власти? — спросил следователь, словно издеваясь над беззащитностью Есенина.
— Сочувственно… С пониманием, — и, оглянувшись на Самсонова, покосившись на его кулаки, добавил: — Каковы… бы… проявления этой власти… ни были…
— Похвально! — засмеялся Матвеев. — Похвально! Кто может взять вас на поруки? Кроме Кирова, конечно?
Есенин обхватил голову руками, бережно покачивая ее, словно больного ребенка, простонал:
— Кроме Кирова… За меня может поручиться… только Георгий Устинов. Устинов, позвоните… он сотрудник правительственной газеты. Больше сказать нечего. Я не могу больше. Голова моя… — Последние слова Есенин прошептал, падая со стула на пол.
Следователь нажал на кнопку звонка и сказал вошедшему конвоиру, кивнув на лежащего Есенина:
— В камеру его!
— В одиночку? — спросил Самсонов, помогая Есенину подняться на ноги.
— Нет! — ответил Матвеев, а когда пошатывающегося Есенина конвоир вывел из кабинета, тоном, не терпящим возражений, добавил: — Пусть из наших кто-нибудь с ним посидит. Поэты народ болтливый! На допросы не вызывать, и пусть доктор Перфилье подлечит его. Пьяная драка в их бардачном кафе тянет лишь на статью сто семьдесят шестую — хулиганство. Свидетельства одних твоих милиционеров — говно! Тоньше надо работать, Самсонов! Поэзию его почитай… Узнай про друзей его… Знаешь их? Ганин… Орешин еще…
