Виталий Безруков - Есенин
— Старайся, Эдик! Старайся! Потомки оценят твою самоотверженность. Но! — Приблизившись вплотную к уху Хлысталова, Велинов прошептал: — Эдик, погляди в окно. Вон стоит «дятел», «топтун». То ли тебя пасет, то ли меня, сейчас проверим. — Он открыл дверцу, кряхтя вылез из машины, протянул руку. — Ладно, поехал я… гости ждут! Помни, я твой друг, что бы ни случилось. До свидания. — Отдал честь, махнул рукой: — К пустой голове руку не прикладывают. — Шутливо запел: «Я люблю тебя, Россия, дорогая наш Русь!» Проходя мимо отвернувшегося человека с портфелем, сильно толкнул его плечом. Тот пошатнулся, выронил портфель и чуть было не упал. Велинов и ему шутливо отдал честь: «Извините, не нарочно! Честное слово! Голова закружилась». И пошел, не оборачиваясь, к своей машине.
Человек торопливо подобрал портфель и заглянул внутрь.
— Козел, — прошипел он вслед Велинову.
Хлысталов переложил фотографии из конверта в кейс, бросил его на заднее сиденье, вышел из машины, аккуратно заперев дверцы, и направился к воротам, искоса наблюдая за человеком с портфелем. Тот, дождавшись, когда Хлысталов затерялся среди людей, быстро подошел к его «волжанке», чем-то открыл ее и, схватив конверт, мгновенно растворился в толпе. Когда Хлысталов через какое-то время вернулся к машине, ни конверта, ни человека с портфелем не было.
«Стало быть, «хвост» за мной», — он грустно улыбнулся, завел мотор и тронулся с места.
Продолжая изучать воспоминания современников, разыскивая людей, близких Есенину в последние годы жизни, Хлысталов часто вспоминал слова однокашника своего — Леши, генерала-разведчика: «Тема Есенина для посторонних закрыта». Однако, к счастью, находились и доброжелатели. Они оказались во многих архивах, спецхранах, музеях. Рискуя своей должностью, они подсказывали ему, какие дальнейшие шаги надо было предпринять в его благом деле. Никогда никому не называл он их имен, боясь причинить вред. Как бы испытывая свою судьбу, бросая ей вызов, Хлысталов всегда брал всю ответственность на себя.
Глава 2
ДЕЛО № 1. ПРИНЦИП «ДОМИНО»
В кабинете Хлысталова на Петровке зазвонил телефон. Взяв трубку, он услышал звонкий женский голос.
— Здравствуйте! Вы Хлысталов Эдуард Александрович?
— Да.
— Следователь по особо важным делам?
— Он самый. А с кем имею честь?
— Я Лена, работаю в Государственном архиве Российской Федерации. Мне рассказали, что вы занимаетесь частным расследованием гибели Есенина… Это не телефонный разговор… Скажу только, что у нас в архиве Октябрьской революции обнаружили новые документы о Есенине, и не просто документы, а целое уголовное дело!
Хлысталов глянул на часы:
— Я могу приехать прямо сейчас?
— Да! — Голос в трубке снизился до шепота: — Только одно условие — никакого звонка не было, и… и в архив вы пройдете сами, я не смогу заказать вам пропуск. Вы меня понимаете?
— Слово офицера! Подскажите, ваш архив на Большой Пироговской находится?
— Да!
— Буду через полчаса. До встречи. Заранее огромное спасибо за помощь!
В ответ в трубке раздались частые гудки.
Перед входом в здание архива постовой милиционер, увидев полковничьи погоны и орденские планки на груди Хлысталова, даже не взглянул на удостоверение.
— Сержант, как пройти в архив революции? — спросил Хлысталов.
— По этой лестнице на второй этаж, потом по коридору и вниз в подвал, товарищ полковник, — и вслед добавил: — Можно на лифте.
Хлысталов, не останавливаясь, спросил:
— Архивистка, с голосом таким звонким… забыл, как зовут, не подскажешь?
Сержант добродушно рассмеялся:
— Ленка ее зовут. Простите, Лена Котова. У нее одной такой голос.
— Нравится? — Хлысталов остановился у лифта и нажал кнопку вызова.
— Ленка? — смутился сержант.
— Голос! — засмеялся Хлысталов, садясь в лифт.
Спустившись в архив, Хлысталов открыл дверь и лицом к лицу столкнулся с симпатичной девушкой в очках, с большими наивно-чистыми голубыми глазами и фигурой подростка.
— Ну, здравствуйте, Лена Котова. Я Хлысталов… с Петровки.
Лена, оглядевшись по сторонам, с видом заговорщика прошептала:
— Это я вам звонила. Здравствуйте, Эдуард Александрович.
Хлысталов, также понизив голос, сказал, глядя на бесконечные ряды стеллажей:
— Елена Прекрасная! Командуйте. Я в вашем подчинении.
Услышав такое сравнение, Лена широко улыбнулась и непроизвольно сняла очки. Сильно близорукие глаза выдали ее — беззащитную и бесхитростную, но в то же время чувствовался во взгляде характер, способный на отчаянный поступок.
— Леночка, будьте моей Ариадной в этом лабиринте стеллажей! Помогите в моем розыске. И потом, мы что, так и будем шептаться, как революционеры-подпольщики?
Лена засмеялась, указала пальцем на свое ушко и взглядом показала: вокруг уши! Надела очки и звонко спросила:
— Что вас интересует, товарищ полковник?
Хлысталов подхватил ее официальный тон.
— Мне хотелось узнать, нет ли у вас в архиве каких-либо документов, касающихся Сергея Есенина. Если можно, конечно.
Лена поманила за собой Хлысталова.
— Ну что ж, давайте будем рыться. Может, что и отыщем. Вас какое время интересует? Какие года?
— Да с семнадцатого-восемнадцатого годов, как свершилась революция. Но только не то, что в учебниках, пожалуйста.
— Ой! Я столько знаю. Столько читала тут! Я считаю, вам необходим краткий экскурс в историю, без которого не разобраться в страшной обстановке тех дней и месте Есенина в них.
— Вы любите Есенина? — спросил Хлысталов. — Его поэзию?
— Как его можно не любить? — возбужденно ответила вопросом на вопрос Лена. — Обожаю! Но об этом потом. А сейчас то, чего не было ни в каких учебниках, возможно, и не будет… Хотя кто знает. Все таинственное, секретное должно быть постигнуто, разгадано. Более того, человек не успокаивается до тех пор, пока волнующая его тайна не раскроется ему до конца. Такова природа человека.
— Полностью согласен с вами. Где вы учились?
— Я закончила историко-архивный. — И, смутившись, добавила: — Это начало моей диссертации, которая никогда не будет достоянием гласности. Можно я продолжу, Эдуард Александрович?
— Да, да, Леночка, только нельзя ли мне стульчик? При моем возрасте и росте трудно, знаете ли.
— Конечно, конечно, — спохватилась Леночка, быстро куда-то сбегала и принесла стул. — Вот, садитесь.
— Спасибо. Ну, я слушаю вашу диссертацию.
Лена опять сняла очки и начала восторженно, как на экзамене по истории.
— Седьмого ноября тысяча девятьсот семнадцатого года сравнительно небольшая кучка революционеров, поддержанная из-за рубежа врагами России оружием и деньгами, свергла Временное правительство и захватила власть в стране. Затем разогнали Учредительное собрание. Ленин сказал: «Морали в политике нет, а есть только целесообразность».
Чтобы удержаться у власти, большевики срочно создают карательные органы. Седьмого декабря тысяча девятьсот семнадцатого года Совнарком поспешно узаконивает ВЧК. Председателем, как вы знаете, был назначен Дзержинский.
Хлысталов согласно кивнул.
— Но вы не знаете, Эдуард Александрович, что он страдал эпилепсией и расстройством психики.
Хлысталов непроизвольно приложил палец к губам.
Лена, спохватившись, стала говорить тише.
— Дзержинский набирал в ВЧК уголовников, психопатов, параноиков, откровенных садистов и сексуальных маньяков, большинство из которых коммунистами никогда не были. Все без исключения ответственные должности в этой карательной машине захватили худшие представители своих народов — евреи, латыши, кавказцы… Я опять процитирую Ленина: «Мы Россию отвоевали, должны теперь Россией управлять. Расстреливать, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты… Будьте образцово беспощадны, надо поощрять энергию и массовость террора!»
— Когда это он говорил? — переспросил Хлысталов.
— В феврале восемнадцатого года. Не было губернии, где бы против режима большевиков не выступили рабочие и крестьяне, но эти выступления подавлялись с невиданной жестокостью. Я вижу, вы не верите… Вот строго секретная записка члена Политбюро ВКП (б), — сказала Лена, доставая из одной из папок документ. — Вот, прочтите, это записка Ленина.
Хлысталов взял листок, стал читать: «…чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного руководства удастся по этому поводу расстрелять, тем лучше.
Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать…»
Лена вновь заговорила протестующе-звонко, гнев переполнял эту хрупкую с виду девушку:
