Империя света - Енха Ким

Наступает утро следующего дня, среды 30 мая 1832 года. Галуа и д’Эрбенвиль встречаются в пустынном поле и наставляют друг на друга пистолеты. Прославленный стрелок твердой рукой нажимает на спуск и ранит юного математика в живот, после чего спокойно уходит с места дуэли, оставив истекающего кровью Галуа лежать на земле. Несколько часов спустя раненого отвозят в больницу, где он умирает от чрезмерной потери крови и воспаления брюшины. Этому юноше, который описал условия для решения уравнений пятой степени и впоследствии внес неизмеримый вклад в развитие математики, было всего двадцать лет.

Киен думал о последнем дне жизни Галуа, об этом молодом человеке, который твердил: «У меня нет времени, у меня нет времени!» — и настойчиво вдумывался в самые что ни на есть абстрактные понятия. У него, по крайней мере, было чему посвятить эти последние часы — было, что оставить после себя.

Еще Киен думал о том, что сделал он за свои сорок два года. Его профессия была лишь немногим опаснее других, и в целом он жил все это время спокойной жизнью без особых перемен, промахов и крупных провалов. До двадцати одного года он жил на Севере, оставшийся двадцать один год — на Юге. Таким образом, жизнь его четко делилась пополам. Эти две половины — полная надежд на блестящее будущее жизнь студента английской кафедры Пхеньянского университета иностранных языков и тихая жизнь нелегального иммигранта под видом неприметного сироты — были оторваны друг от друга и никак не складывались в одно целое, словно неправильно вырезанные кусочки мозаики. Киен никогда не думал, что его жизнь примет такой оборот, а когда это случилось, он должен был выбросить из памяти всю первую половину своей жизни. Нечто подобное, наверное, чувствует человек, неожиданно узнавший о том, кем он был в прошлой жизни. Прошлое, которое казалось ему настолько далеким, что о нем можно было уже позабыть, всего лишь затаилось на время, словно вирус, и теперь, дождавшись решающего момента, дало о себе знать.

В фильме одного немецкого режиссера, который он купил на Каннском кинофестивале, но так и не смог запустить в прокат, рассказывалось о мужчине, сумевшем при помощи самоотверженных врачей выйти из амнезии. Он лежит в больничной палате, прислушиваясь к собственному сознанию. В его голове мелькают неуловимые отголоски памяти, и он ворочается в нетерпении, отчаянно пытаясь ухватиться за них и вспомнить, кто он и откуда. Наконец туман расступается, и перед ним предстает первое воспоминание: иесколпг ко недель назад ему сообщили, что он неизлечимо болен. Пораженный этим известием, он рассеянно бродит по улицам и попадает под колеса машины, после чего приходит в себя в больнице с амнезией, а ничего не подозревавшие врачи пря помощи лекарств и электрошока возвращают ему память о смертном приговоре. Тогда он, встав с постели, произносит: «Спасибо, доктор! Я только что вспомнил, что вот-вот должен умереть».

Киен мельком огляделся по сторонам. В палатке было тесно, воздух стоял густой и мутный. Старик напротив него сидел за своим столом в массивных очках на носу, словно так положено всем старикам, и с серьезным видом листал замызганную книгу с пожелтевшими страницами, выписывая на прижатый пресс-папье листок бумаги какие-то иероглифы, понятные лишь ему одному.

— Твои родители, видимо, рано умерли. Вижу, у тебя было трудное детство.

— Мама рано…

— Так оно и было, — резко перебил его гадатель. — Тебе не особенно везет в деньгах. И с женщинами тоже, поэтому тебе суждено быть женатым дважды.

— Правда?

Старик пристально посмотрел на Киена поверх очков.

— Я все вижу.

— Что видите?

— Все. Хоть ты и ходишь как ни в чем не бывало, прилично одетый, мне все видно.

— Что вы имеете в виду?

— Тревога у тебя на душе. Тревога, — заключил старик и затянулся сигаретой.

— Разве я бы пришел к вам, если бы меня ничего не тревожило?

— Выгнали?

— Что?

— С работы, говорю, выгнали? Иначе с чего это ты ходишь тут в это время, вместо того чтобы идти домой? И ведь трезвый вроде.

— Было тяжело на душе.

Гадатель снова опустил глаза в листок с иероглифами и принялся истолковывать Киену его судьбу монотонным голосом, как будто зачитывал ее по книге:

— Так, судьба в зрелом возрасте… Ты не очень уверен в себе и постоянно оглядываешься на окружающих. Все время думаешь о других и стараешься смягчать углы и делать так, чтобы все оставались довольны. Ты всегда весело улыбаешься людям, но это выглядит так, будто ты стараешься им понравиться. Чтобы не нажить себе врагов, ты со всеми пытаешься быть приветливым и щедрым, но при этом сам себя за это не любишь. Ты рассудителен и добродушен, но крайне нерешителен…

— А что меня ждет в этом году?

— Так, посмотрим, посмотрим… — старик стал вглядываться в свои записи. — Очень хороший год у тебя. В прошлом году тебе пришлось нелегко, были расставания и крупные материальные потери. Но в этом году все очень даже неплохо. У тебя получается все, за что бы ты ни брался. Все, что ты до этого сделал доброго для других, теперь возвращается к тебе. Окружающие ценят тебя и относятся к тебе должным образом. Но осторожнее с переездами. Лучше оставаться на своем месте и пожинать плоды того, что ты посадил за все это время.

— Хм, это вряд ли. Посмотрите еще раз, пожалуйста.

— Нет, это все, что здесь есть.

— Просто мне, скорее всего, надо будет кое-куда уехать, очень далеко.

— Переезд? Говорю же, этот год не очень подходит для переезда. Но если прямо-таки приспичило, то лучше на восток.

— На восток?

— Да, на восток.

— А на север?

— Север? — старик приподнял брови и озадаченно посмотрел на него. — А что у тебя на севере?

— Да нет, ничего, — спешно отмахнулся Киен. — Я просто думал про все четыре стороны света, и это первое, что вырвалось.

— Лучше восток. Или в крайнем случае юго-восток.

— Понятно. Спасибо.

Киен поднялся с шаткого складного стула и развернулся к выходу. Старик бросил ему вдогонку:

— Послушай. Всем в этом возрасте приходится нелегко. Молодость всегда самое тяжелое время. Просто наберись терпения, и тебе обязательно воздастся.

Киен ничего не ответил и вышел вон. Палатка была настолько низкой, что он смог выпрямиться в полный рост, только когда оказался снова на улице, однако снаружи она выглядела довольно уютной. На одной из сторон красовалась надпись: «Судьба — это камень, который летит тебе в лицо. Если знать о нем заранее, то можно увернуться, но знание это утомляет тело и дух». Киен горько улыбнулся. Что? Не уверен в себе и постоянно оглядываюсь на других, говоришь? На секунду его охватило желание с размаху опрокинуть палатку, но, как это не раз бывало с ним, волю своему желанию он дать не смог. «Чтобы не нажить себе врагов, ты со всеми пытаешься быть приветливым…»

Он снова достал телефон и набрал номер. Голос автоответчика сообщил, что телефон Мари выключен. Его опять начала одолевать головная боль. Хотя, может, она и не прекращалась вовсе, просто он в какой-то момент перестал ее замечать. В любом случае это не имело значения. Киен потрогал затылок. Может, Хенми была права, и мне надо послушать Юки Курамото? Он шел по вечерней улице, продолжая растирать затылок; то тут, то там, словно отравленные тараканы, из баров и ресторанов стали появляться подвыпившие обитатели Сеула.

21:00

Профессиональный реслинг

Лежа с раздвинутыми ногами, Мари думала о том, что секс втроем лишь поначалу напоминает качественно отснятый кассовый боевик. Сперва ты находишься под впечатлением от яркого анонса и захватывающих сцен, но затем понемногу приходишь в себя и понимаешь, что одни и те же кадры повторяются снова и снова. Действие становится все более напряженным и стремительным, но первый всплеск изумления и возбуждения уже погас. Она уже дважды дошла до оргазма. Обычно к этому моменту все ее чувства предельно расслаблялись, и ей больше не требовалось никакой дополнительной стимуляции. Сейчас она уже достигла подобного состояния, однако двадцатилетние любовники, видимо, думали иначе. Они укладывали ее на живот, затем обратно на спину — но и тут им что-то не нравилось, они поворачивали ее на бок и пристраивались рядом. Один из них приблизился спереди и сунул ей в лицо свой длинный обмякший член. Отдаваясь двоим мужчинам в огромной вращающейся постели, она вдруг услышала слова покойного отца, которые прозвучали в ее голове, словно голос свыше: «Живи, как песню поешь!» Так завещал отцу его брат по духу Рикидодзан. От неожиданности Мари открыла глаза, но в комнате никого не было, кроме них троих. Она стояла на четвереньках лицом вниз, и один из молодых людей пытался войти в нее сзади, пока второй, уткнувшись лицом ей в грудь, лизал ее соски. Из-за перевязанной руки ей было сложно найти удобное положение, но за целый час постоянной смены поз она кое-как приноровилась, и теперь это было уже не так мучительно, как в самом начале. Капли пота стекали по подбородку и падали прямо на гипсовую повязку. Наверное, то же самое чувствовал и Рикидодзан. Сцепившись на ринге с соперником, который в то же время был его другом, он наверняка не раз думал лишь о том, чтобы поединок поскорее закончился. В мире много вещей, которые случаются помимо твоей воли, и невозможно жить, делая лишь то, что тебе нравится. Успокаивая себя таким образом, он принимал одну позу за другой, раунд за раундом повторяя заученные последовательности. В сексе есть нечто от реслинга. Это всего лишь игра — и в то же время схватка. Нападая, ты должен проявлять заботу о противнике, но в этой заботе должно быть достаточно агрессии.