Семен Чухлебов - Я сын батрака. Книга 1
А дождей потом у нас не было до самой осени. Когда поп ушёл со своей свитой по дороге, мы с пацанами с ними не пошли, а возвращались в хутор напрямую, через поле. Лично я понял, что поп со своими бабками-чернавками нас, хуторян, просто обманул и поэтому мне с этой нечестной компанией, идти не хотелось и мы пошли по полю. Идём там, где пасётся отара овец, доедая остатки не сгоревших посевов. Отара овец была большая, примерно тысячи две голов, обходить её долго и поэтому мы пошли, сквозь стадо овец. Я иду впереди, расталкиваю овечек, они покорно уступают дорогу. Но тут на пути оказался баран и ни в какую не хочет уступить дорогу, я его за шерсть отталкиваю, а он, такой здоровый, упирается и не хочет меня пропускать. Поистине уперся как баран. Тут я подумал, ага, раз ты меня не хочешь пропускать, тогда ты меня повезешь на своем хребете. Лихо вскакиваю на его спину, хватаюсь за шерсть на холке, бью босыми пятками его по бокам и думаю, сейчас он рванёт. А он стоит и не думает двигаться, показывает свою баранью упёртость. Мне это как-то сразу не понравилось, как это так, я его погоняю, а он не хочет двигаться. Стоит, широко расставив ноги, низко опустил свою голову с огромными рогами, и от недовольства засопел так, что пыль полетела от его сопатки. Мне ничего не оставалось, как снова ударить его пятками в бока. На этот раз, он с места так рванул, что я чуть с него не слетел. Несётся, как угорелый, не разбирая дороги, расталкивая своих собратьев в стороны. Как только он вырвался на простор, заложил такой вираж, что я с него кубарем слетел и ударился боком обо что-то твёрдое. Баран убежал, а я с трудом поднялся, бок болит, тут подошли ребята начали надо мной подшучивать, вроде того, вот так прокатился. Но я не обижался, бок хоть и болел, но я был доволен, всё-таки я оседлал барана. Это называется, покатался.
СТАРЫЕ ФОТОГРАФИИ
В нашей хате на стене висели фотографии, где были изображены мои дяди по отцовской линии. Фотографии были старые, чёрно-белые, и не очень хорошего качества. Но то, что на них было изображено, видно было хорошо. Там дяди изображены верхом на лошадях в черкесках, с саблями на боку, а на их головах кубанки. Ну, висят эти фотографии и висят, я к ним сильно и не присматривался, а когда я подрос, и мне было лет одиннадцать, я ими заинтересовался. Залезаю с ногами на скамейку, иначе не видно, и внимательно рассматриваю. Как мои дяди гордо сидят на лошадях, лихо заломив кубанку набекрень, положив руку на рукоять шашки, и гордо подняв голову. Я рассматриваю эти карточки и думаю, какие у меня были воинственные дяди, и своими родственниками решил похвастаться перед друзьями. Пригласил Лёньку Беленко, Павла Кошевого, показываю им фотки своих дядей, они смотрят и удивляются. Затем Лёня Беленко спрашивает: «А где твои дяди служили, у казаков или у черкесов, в конной дивизии?» Я этого не знал и решил спросить у мамы.
Когда вечером мама пришла с работы, первым делом я у неё спросил: «Мамо, а в какой армии мои дяди, которые на стене висят, служили?» Мама, посмотрела на меня с каким-то удивлением и говорит: «Да ни в какой армии они не служили, они, как и наш отец, работали батраками» — «Мам, — не унимался я, — а на карточках они сидят на красивых конях, в черкесках, с шашками, видно, что они военные». Мама засмеялась и говорит: «Та нет, Сеня, это нарисована такая картина, а твои дядьки только голову просунули вот в ту дырку», — и показывает пальцем, куда они просовывали свои головы. Сказать, что я по этому поводу расстроился, значит, ничего ни сказать, я просто был ошарашен. Я целый день ходил сам не свой, так хотелось, что бы мои дядьки гарцевали на таких красивых конях, а так, в дырку засунуть голову каждый сможет. Но делать нечего, раз уж так вышло, теперь надо чтобы мои друзья не узнали, а то позор какой будет. А вскоре я из ружья расстрелял эти фотографии, а заодно и зеркало, которое висело рядом, случайно конечно, но всё же.
Случилось это весной, когда земля во дворе хорошо высохнет, тогда начинается уборка всего подворья от зимней грязи. Работает вся семья, от мала до велика, у каждого есть задание и его надо выполнить. Убираем двор, день катился к закату, все заняты работой, родители тоже здесь же, вдруг кто-то крикнул: «Утки». Все посмотрели в небо и увидели, как стая уток летит в небе над нашим двором. Тато, быстро в хату и через минуту выскакивает с заряженным ружьём, прицелился, а утки уже далеко, как в песне Михаила Шафутинского. Отец поставил ружьё к стенке хаты, и продолжили дальше работать. Затем, когда закончили работу, отец ружьё закрепил в хате, на потолочную балку, оно там всегда висело. На другой день, после работы, взрослые дети куда-то ушли, а тато и мама пошли в гости к нашим соседям Мазепиным. Там у них было, какое то торжество. Я оставался один с младшими детьми, которые играли здесь же в большой хате. От нечего делать, я решил заскочить на полати и клацнуть курками ружья, которое было закреплено на потолочной балке. Я так делал и раньше, но дети боялись, когда я играл с ружьём, и сразу убегали в хатыну. А затем, когда щелчок раздавался, они снова выходили в большую комнату.
Обычно всё было нормально, но только не в этот раз. Вот на этот раз, я взвёл оба курка, чтобы сильнее был щелчок и дети больше испугались, затем по привычке нажал на оба курка одновременно, и хотел услышать характерный щелчок курка, но в ответ грянул выстрел, да такой сильный, что у меня уши заложило. Сквозь грохот выстрела я услышал треск и звон стёкол, но сразу я на это не обратил внимания. Меня больше беспокоило то, что всю хату заволокло дымом, да таким вонючим, что дышать нечем было. Я, открыв дверь, выскочил во двор, кашляя и протирая глаза от дыма. Смотрю на входную дверь хаты а, оттуда дым валит как из большой трубы. От случившегося у меня в голове рой мыслей: почему выстрелило ружьё, что будет, когда об этом узнают родители, и сколько за это будет этого самого, ну и так далее. И тут я вспомнил о Мише и Рае, где они, что с ними, может, они там уже задохнулись. Я стремглав бросился в хату, зная, что они до того сидели в хатыне, рванулся туда. Открываю дверь, и вижу, что здесь дыма нет и младших детей нет, куда же они подевались? Заскочил на полати, чтобы посмотреть на печке, там тоже их нет, куда же они подевались? И тут я сообразил, скорее всего, они спрятались под полати. Залезаю туда и точно, они там, сидят на корточках, смотрят на меня, а ничего ни говорят. Потом Рая спрашивает: «Сеня, а шо цэ гром був?» — «Та нет, говорю, это ружьё само выстрелило». Взял их за руки и вывел во двор. Сижу на корточках, смотрю на входную дверь, из которой продолжает идти дым, и думаю, наверное, это будет долго, дым надо чем-то выгонять из хаты. Взял полотенце, которое висело на жерди, у летней кухни, и пошёл в хату гонять дым. Зашёл в хату, а там дыма столько, что дышать нечем, но ничего думаю, потерплю, надо же дым из хаты выгнать и начал полотенцем его выгонять. Хожу по комнате и машу полотенцем, чувствую мне уже дышать нечем, тогда я сел на доливку и продолжал махать, чувствую, что скоро задохнусь, а дым как стоял коромыслом, так и стоит.
Дальнейшей пытки я не выдержал и рванул из хаты во двор, сижу во дворе на дышле от тачки и думаю, как сделать так, что бы быстрее дым вышел из хаты, да посмотреть, что там натворило это противное ружьё. И тут я вспомнил то, что когда у мамы что-нибудь на плите сгорит, то она открывала дверь, а затем вынимала оконную раму, потому что окна у нас не открывались, и дым быстро выходил из хаты. Я быстренько пошёл к окну, повернул, гвозди в другую сторону, и вытащил раму. Помогло, дым с окна пошёл как из трубы. Когда дым из хаты вышел я пошёл в неё посмотреть, что ружьё натворило. То, что висело на стене, всё разлетелось вдребезги, а от зеркала остались только осколки, а от фотографий рамки, с простреленными фотками. Дробь в заряде была крупная, фотографии изрешетило так, что там уже было не понять, кто на них сфотографирован. Досталось не только фотографиям и зеркалу, перепало и самой стене тоже, на которой всё это висело. Характерно то, что стенку изрешетила не только та дробь, которая попала прямо в неё, но и та дробь, которая прострелила фотографии. Ружейный заряд, фотки пробил насквозь, и дробины заряда застряли где-то далеко в стене, было видно только дырочки от них. Я навел кое-какой порядок, два крупных осколка зеркала оставил, а остальное в мусор, на кучу золы, что за огородом. Порядок навёл, теперь осталось дождаться родительского суда. Каков он будет, я примерно знал, но думать об этом не хотелось.
День катился к закату, разгорелась вечерняя заря. Я сижу на дышле тачки и жду с моря погоды. Но так как я по натуре нетерпеливый, то не смог долго ждать и пошёл сдаваться родителям, которые до сих пор были у Мазепиных. Там застолье шло полным ходом. В оправдание хуторян должен заметить, что гуляя, они никогда не напивались, так чуть-чуть, как говорится, для веселья. Я думаю, что они так это делали потому, что каждого родителя дома ждали дети и бесконечная работа, которую отложить ну никак нельзя. Как только я зашёл в хату к Мазепе, мама увидела меня и спрашивает: «Зачем ты пришёл?» — «Да так», — отвечаю я неопределённо. «Как дела дома?» — снова спрашивает она. «Та гарно», — отвечаю я. Ну, всё же, читатель, Вы меня понимаете, не могу же я сразу сказать, что в дребезги расстрелял пол стены, надо было оттянуть родительскую кару. Я уселся на скамейку, которая стояла у стены, и грустно смотрел на веселье, думая о своём неизбежном.
