Розамунда Пилчер - Сентябрь
— Я пошлю в Темплхолл два огромных куска именинного пирога, один для Генри, а другой для Хэмиша, — как бы к слову сказала она.
— Только, пожалуйста, постарайтесь, чтобы его не смяли, — Хэмиш собрал ложкой последние капли сиропа с тарелки. — Мама мне однажды прислала торт, а крем протек через коробку, так сестра-хозяйка рассердилась, взяла и выбросила все целиком в бак для мусора.
— Злобная старая ведьма, — посочувствовала мальчику Пандора.
— И к тому же страшилище. Мам, можно еще?
— Конечно, но сначала обнеси всех.
Хэмиш встал и пошел с десертом вокруг стола.
— А мы в затруднении, — сказала Люсилла. Все посмотрели на нее: что такое у нее случилось, но без особого интереса. — Джеффу нечего надеть на бал.
Теперь взоры обратились к Джеффу, который почти весь обед молчал. Казалось, он слегка не в своей тарелке, и когда Хэмиш предложил ему еще сладкого, он явно почувствовал облегчение и с удовольствием погрузил ложку в остатки ежевичного суфле со сливками.
— Когда я уезжал из Австралии, у меня и в мыслях не было, что придется идти на прием. И потом, в рюкзаке не оказалось места для смокинга.
Все стали думать, как помочь Джеффу.
— Я бы дал тебе свой, — сказал Арчи, — но тогда самому нечего будет надеть.
— Папочка, да твой смокинг на Джеффа и не влез бы.
— Ну что же, можно взять напрокат. Съездить в Релкирк, там…
— Ах нет, папочка, напрокат ужасно дорого.
Арчи смешался.
— Прости, откуда мне знать.
Эдмунд внимательно рассматривал молодого человека, который сидел напротив него за столом.
— Мы с вами примерно одного сложения и роста. Если хотите, возьмите что-нибудь у меня.
Услышав это, Вайолет в изумлении уставилась на сидящего рядом с ней сына. Он словно и не почувствовал ее взгляда в упор, его спокойный, без улыбки профиль не выразил ровным счетом ничего. Анализируя свое столь нетипичное для матери недоумение, Ви поняла, что никогда в жизни не ожидала от Эдмунда такого порыва человечности и доброты.
А почему, собственно, она удивляется? Ведь он ее сын, ее и Джорди. Когда дело касается чего-то важного, он великодушен и щедр, ему не жаль ни времени, ни денег, он заботлив и деликатен. Если у Вайолет случаются неприятности или нужно принять трудное решение, она знает, что может обратиться к сыну, и, кстати, часто обращается, он все сделает и всегда поможет.
Но в мелочах… о мелочах он забывает. Небольшой знак внимания, ласковое слово, пустячный подарок, купленный мимоходом за несколько пенсов, но бесконечно дорогой, потому что о тебе думали, хотели сделать приятное, — этого от Эдмунда дождаться трудно. Вайолет нашла взглядом Вирджинию, посмотрела на массивный золотой браслет вокруг ее запястья… Его подарил Эдмунд — Вайолет даже думать не хотелось, сколько он стоил, — чтобы залатать их отношения. Насколько было б лучше, если бы они вообще не ссорились, если бы все это время не причиняли друг другу столько страданий…
И вот теперь Эдмунд бросается на помощь этому парнишке Джеффу, приятелю Люсиллы. Ему это не составит труда, он выразил свою готовность так дружески, что напомнил Вайолет Джорди. Ей бы обрадоваться, а она почувствовала грусть, слишком давно она не видела в Эдмунде черт его великодушного отца.
Что касается Джеффа, он растерялся.
— Ой, нет, спасибо, мне неловко. Я попробую взять напрокат.
— Да почему же неловко? У меня достаточно костюмов. Можете померить и выбрать, что вам подойдет.
— А как же вы?
— Я? О, я буду наряжен как картинка — в килте, клетчатых носках, в башмаках с серебряными пряжками, в куртке, с меховой сумкой и с кинжалом.
Люсилла была безмерно благодарна Эдмунду.
— Эдмунд, это как подарок судьбы. Просто камень с души. Осталось только найти какой-нибудь наряд мне.
— Мы с Изабел собираемся завтра в Релкирк покупать туалеты, — сказала Пандора. — Поедем с нами.
— С удовольствием, — согласилась Люсилла, изумив всех. И тут же горько разочаровала: — В Релкирке потрясающая барахолка, там есть ряд, где продают изумительное старье тридцатых годов. Я наверняка себе что-нибудь подберу.
— Да уж, — улыбнулась Изабел, — ничуть не сомневаюсь.
— Ну, папа, и удар у тебя! Теперь мне лезть в рододендроны. Ты что, нарочно?
— Конечно, я хотел отогнать тебя подальше.
— Но это несправедливо!
— Очень даже справедливо. Ты слишком точно бьешь, тебя нельзя оставлять вблизи ворот. Теперь, Вирджиния, ты должна попасть сюда.
— На какую именно травинку ты указываешь?
После кофе все в превосходном настроении разбрелись кто куда. Мальчики, бросив железную дорогу, залезли играть в шалаш на дереве, качались на трапеции. Изабел повела Ви показывать свои цветы. Конечно, сейчас там нет такого великолепия и пышности, как в былые годы, но она все равно гордится ими и любит слушать, как все восхищаются. Арчи, Вирджиния, Люсилла и Джефф захотели сыграть в крокет, так что вчерашние труды Хэмиша даром не пропали. Эдмунд с Пандорой сели на старые качели на пригорке и наблюдали за играющими.
День разгулялся, хотя было немного ветрено. По небу плыли гряды облаков, но между ними синело небо, и когда выглядывало солнце, становилось совсем тепло. И все равно Пандора, перед тем как выйти из дома, взяла в гардеробной старую охотничью куртку Арчи из непромокаемой ткани, подбитую ворсистым твидом. Теперь она сидела, поджав ноги, закутавшись в это одеяние. Эдмунд время от времени отталкивался от земли ногой, чтобы качели не останавливались. Их давно надо было смазать, они ужасно скрипели.
Из гущи рододендронов раздался жалобный возглас:
— Никак не могу найти этот проклятый мяч, вся исцарапалась о какие-то колючки.
— Сейчас все перессорятся, — заметил Эдмунд.
— Этим всегда и кончается. Роковая игра.
Обменявшись репликами, они продолжали тихонько качаться.
Вирджиния, размахнувшись, ударила по мячу, и он прокатился ярда на четыре дальше точки, которую указывал ей Арчи.
— Ой, Арчи, извини.
— Ты слишком сильно бьешь.
— Зачем говорить то, что всем и так ясно, — произнес Эдмунд.
Пандора не отозвалась. Качели продолжали скрипеть.
Настал черед Джеффа. Они молча смотрели, как он целится, как бьет…
— Ты злишься на меня, Эдмунд?
— Нет.
— Но презираешь и осуждаешь?
— За что?
— За то, что распорядилась своей жизнью так глупо и бездарно. Убежала из дому с чужим мужем, который годился мне в отцы. Никому ничего не объяснила, ни с кем не попрощалась, разбила сердце отцу и матери, ни разу не приехала, прославилась на всю округу, люди только ахали, узнавая о моих художествах.
— Именно так все и было?
— Ты же знаешь.
— Нет, меня здесь в то время не было.
— Ну, разумеется. Ты уехал в Лондон.
— Я так и не мог понять, почему ты все бросила.
— Мне было невыносимо тяжело, я не знала, что делать. Арчи женился на Изабел, и они уехали, я ужасно о нем скучала. Не видела выхода. А тут вдруг меня немного развлекли, все было так безумно романтично, за мной ухаживал такой солидный человек, ухаживал красиво, ярко. Мое уязвленное самолюбие жестоко страдало, и он его излечил.
— Где вы с ним познакомились?
— Не помню, где-то в гостях. У него была жена с лошадиным лицом, ее звали Глория; поняв, куда клонится дело, она тут же ретировалась с поля боя. Уехала в Марбелью и там осталась. Вот еще одна причина, почему мы укатили в Калифорнию.
Люсилла наконец-то вылезла из зарослей рододендронов с обрывками листьев в волосах и присоединилась к играющим.
— Кто провел свой шар через ворота, а кто нет?
Качели незаметно остановились. Эдмунд снова оттолкнулся от земли ногой, и они опять мерно заскрипели.
— Ты счастлив? — спросила Пандора.
— Да.
— А мне кажется, я никогда не была счастлива.
— Печально.
— Мне нравилось быть богатой, но счастье — нет, его не было. Я тосковала по дому, безумно не хватало собак. Знаешь, как звали мужчину, с которым я сбежала?
— По-моему, мне никто не говорил.
— Его звали Харальд Хогг. Можешь себе представить, чтобы девушка сбежала с человеком, который носит имя Харальд Хогг? После того как мы развелись, я первым делом снова взяла свою девичью фамилию и стала Блэр. Имя я ему вернула, зато почти все деньги забрала. Мне ужасно повезло, ведь я разводилась в Калифорнии.
Эдмунд ничего не сказал.
— А потом, когда все кончилось и я снова стала Пандорой Блэр, знаешь, что я сделала?
— Понятия не имею.
— Поехала в Нью-Йорк. Я там никогда раньше не была, никого не знала, но поселилась в самом роскошном отеле, а потом прошлась по Пятой авеню. Шла и знала, что могу купить себе все, чего только ни пожелаю. Но я ничего не купила. Согласись, Эдмунд, ведь это тоже сродни счастью: знать, что ты можешь купить все, и вдруг понять, что тебе это не нужно.
