Розамунда Пилчер - Сентябрь
— Помню. А мне она привезла крокетную биту и мяч.
— Ты мне показывал.
— А Эди она привезла вязаный жакет. Эди он ужасно нравится. Она надевает его только в самых важных и торжественных случаях. Он синевато-розовый.
— Этот цвет называется лиловый, — объяснила Вирджиния.
— Лиловый, — Генри с удовольствием повторил это слово, оно очень приятно звучит. — Ли-ло-вый…
Мощный автомобиль выехал на шоссе и легко взял подъем.
В Крое они увидели перед домом старенький «лендровер» Арчи. Эдмунд поставил свой «БМВ» рядом, приехавшие стали выходить из машины, и у парадной двери, приветствуя гостей, появился Арчи. Гости поднялись на крыльцо.
— Здравствуйте, добро пожаловать.
— Арчи, старина, ты при полном параде, — заметил Эдмунд. — А вот я, боюсь, промахнулся.
— Просто я был в церкви, читал Библию, хотел дома переодеться, чтобы чувствовать себя свободнее, но не успел, вы приехали. Так что придется вам смириться с моим чопорным одеянием. Здравствуйте, Ви. Добрый день, Вирджиния. Привет, Генри, как делишки? Хэмиш умывается и одевается, кстати, он разложил на полу в детской электрическую железную дорогу, может, хочешь посмотреть?
Как Арчи и ожидал, Генри тут же клюнул на приманку, брошенную как бы ненароком, а на самом деле продуманно и искусно. Арчи знал своего сына и, сообщая ему, что у них в гостях будет Генри, потребовал, чтобы Хэмиш вел себя с малышом приветливо и гостеприимно.
А Генри сразу же вспомнил, что хоть Хэмиш на четыре года старше, но все равно с удовольствием играет с ним, если рядом нет его друзей. И потом, у Генри нет электрической железной дороги, надо попросить родителей, чтобы подарили к Рождеству.
Он заулыбался, сказал: «Здорово!» и поскакал по лестнице через две ступеньки, а взрослые остались беседовать о своих делах.
— Замечательно придумал, — словно бы про себя одобрила Арчи Ви и спросила: — Много народу было сегодня в церкви?
— Шестнадцать человек, считая священника.
— Я тоже хотела пойти, было бы семнадцать. Теперь весь день буду мучиться угрызениями совести…
— Но дела вовсе не так плохи. Наш епископ сделал ход конем: наладил отношения с каким-то никому неведомым фондом, который существует уже много лет, и надеется выудить у них приличную субсидию, чтобы хватило расплатиться за электричество…
— Но это же просто чудесно!
— А для чего же мы тогда устраивали церковную распродажу? — возразила Вирджиния.
— О, деньги пригодятся, у нас столько дыр…
Эдмунд молчал. Утро тянулось нескончаемо долго, он пытался заполнить его мелкими, незначительными делами, которые накопились за несколько недель: написал письма, подготовил к оплате счета, ответил на запрос бухгалтера. И вот теперь он чувствовал, что с трудом подавляет растущее нетерпение. В дальнем конце просторного холла были гостеприимно распахнуты двери библиотеки. Ему очень хотелось выпить джина с тоником, но Арчи, Вирджиния и Ви столпились у подножия лестницы и увлеченно обсуждали церковные дела. Эдмунда они не интересовали, он всю жизнь отбрыкивался от них, как мог.
— …конечно, нам непременно нужны новые скамеечки для коленопреклонения…
— Нет, Ви, сначала заплатить за уголь для котельной, скамеечки могут подождать…
И его жена, и мать, видимо, забыли, зачем их пригласили в Крой. Борясь с досадой, Эдмунд слушал пустые, назойливо лезущие в уши слова и вдруг перестал их слышать. Другие звуки привлекли его внимание. Из библиотеки послышался стук каблучков. Он посмотрел поверх головы Вирджинии и увидел Пандору.
Она остановилась в проеме дверей и внимательно рассматривала собравшихся, оценивая расстановку сил. Ее взгляд встретился с взглядом Эдмунда через разделяющее их пространство, и вся его досада улетучилась — она стала старше, похудела, в чем душа держится, но как элегантна, как светски небрежна, цинична, изысканна, многоопытна… Казалось, он должен сейчас, сию минуту составить ее портрет и лихорадочно искал точные, верные слова и отбрасывал их одно за другим, потому что все они лгали: Пандора была прекрасна.
Пандора… Он увидел бы, узнал ее, отыскал бы в любой толпе, на улицах любого города земного шара. Все те же широко расставленные глаза, прелестный рот с кокетливой родинкой над верхней губой, точеный носик, четкий овал лица… время ее не коснулось, и медные волосы густы и пышны, как в юности.
Он чувствовал, что его лицо леденеет. Губы не могли сложиться в улыбку. Он был точно охотничья собака, замершая в стойке перед дичью, и все смутно ощутили странность его окаменелой неподвижности и немоты. Разговор сбился, иссяк… Ви обернулась.
— Пандора!
Все церковные дела были мгновенно забыты. Ви заспешила по натертому паркету, протягивая к Пандоре руки; спина у нее была стройная, прямая, висящая на локте сумочка раскачивалась.
— Дорогая моя девочка, как я рада! Какое счастье, что ты снова здесь.
— …Нет, Изабел, ты просто не сможешь собрать нас всех к обеду. Слишком уж много народу.
— Вовсе не много. Если я правильно сосчитала, одиннадцать человек. Всего на одну персону больше, чем сейчас.
— Разве Верена не набила весь твой дом своими гостями?
— Попросила приютить одного…
— Его называют «Грустный Американец», потому что Изабел забыла его имя, — встряла в разговор Пандора.
— Не повезло бедняге, — отозвался сидящий во главе стола Арчи. — Еще и приехать не успел, а его уже припечатали.
— А почему он грустный? — спросил Эдмунд, протягивая руку за стаканом светлого пива. В Крое за обедом вино не подавали, но не из экономии, просто таковы были традиции дома, их поддерживали уже несколько поколений Балмерино. Арчи считал, что это очень мудрая традиция, потому что от вина гости становятся болтливыми, их одолевает лень, а по его, Арчи, мнению, послеобеденное время надо проводить на воздухе, в движении, а не клевать носом в кресле над газетой.
— Может быть, он вовсе и не грустный, — ответила Эдмунду Изабел. — Может быть, он очень общительный и с чувством юмора, просто у него недавно умерла жена, и он взял отпуск на два месяца, надо же переменить обстановку, вот он и приехал ненадолго в Англию.
— Верена с ним знакома?
— Нет, с ним знакома Кэти. Ей стало жалко его, и она попросила Верену прислать ему приглашение на бал.
— От души надеюсь, что он не из числа беспросветно глубокомысленных восторженных кретинов, какими кишит Америка. Покажи им канализационный отстойник, и они из вежливости придут в экстаз, будут уверять, что это безумно, безумно интересно, и непременно спросят, когда его построили.
Арчи засмеялся.
— А что, Пандора, тебе часто приходилось показывать американцам канализационные отстойники?
— Боже упаси, ни разу. Это я так, к примеру.
Они сидели вокруг обеденного стола. Был съеден и по достоинству оценен нежнейший, идеально приготовленный ростбиф, розовый в середине, с гарниром из молодой фасоли, молодого горошка, жареного картофеля, с хреном и подливкой из мясного бульона и красного вина. Теперь приступили к десерту — ежевичное суфле со взбитыми сливками и торт с фруктами в горячем сиропе под шапкой из взбитых же сливок.
День, точно капризная женщина, вдруг перестал хмуриться и по не ведомым никому причинам разгулялся. Поднялся ветер, стало легче дышать. На полированный стол то и дело падали лучи солнца, ярко вспыхивали серебро и хрусталь.
— Ну что, Изабел, раз уж мы все обедаем у вас, я должна помочь тебе, пожалуйста, не возражай, — сказала Вирджиния, возвращая беседу к насущным заботам. — Я приготовлю первое блюдо или торт, или что скажешь.
— Спасибо, это будет замечательно, — призналась Изабел, — потому что я весь день накануне проведу в Коррихиле, буду помогать Верене убирать шатер цветами.
— Но ведь это день моего рождения, — возмутилась Ви. — Ты что же, забыла о пикнике?
— Нет, Ви, как я могла забыть, но вы уж простите меня, пожалуйста, я не смогу прийти — один-единственный раз за все годы.
— Надеюсь, больше никто меня не предаст. Вирджиния, тебе ведь не надо ехать к Верене и украшать что-то цветами?
— Не надо, Верена просто попросила меня дать ей на время мои самые большие растения в горшках и вазы. Но я могу отвезти их в Коррихил в среду.
— Когда приезжает Алекса? — спросила Люсилла.
— В четверг утром. Они с Ноэлем будут ехать ночью. Ноэль не может освободиться раньше. И конечно, они привезут собаку Алексы. Так что, Ви, они-то все будут на пикнике.
— Пожалуй, стоит мне составить список гостей, — улыбнулась Ви, — а то вдруг собьюсь со счета и приготовлю слишком мало еды или слишком много.
Она посмотрела на Генри. Мальчик был мрачнее тучи. Он очень расстроился, потому что все говорят о дне рождения Ви, хотя и знают, что его здесь уже не будет.
