Александр Половец - Мистерии доктора Гора и другое…

Дальше — больше: последовало приглашение (которого Глазьев, естественно, не видел и не знал о нем вообще) обладателю феномена принять участие собственной персоной в работе научного конгресса, проводимого в курортном местечке, затерявшемся на прибрежной территории экзотической нейтральной страны. И одновременно в заокеанской бульварной газетке появился фельетон, сопровождаемый фотомонтажом-портретом, чьим?.. — догадаться несложно, если понимать, что, взглянув на портрет, не дай Бог, при свидетелях, каждый из нас пришел бы в неописуемое волнение и патриотическое возмущение.

И тем более — Президент Академии наук… Когда референт, на цыпочках приблизившись к его столу, положил перед ним вынесенную под расписку из спецхрана газетку, раскрытую на странице с фотомонтажным портретом, Президент, негнущимся от волнения пальцем, стал набирать трехзначный номер на стоящем отдельно от других телефонном аппарате.

Ну, сколько можно держать ото всех в секрете такое происшествие? И просачивалось за пределы круга причастных и посвященных что-то неясное, неточное, но уже и в очередях, и в городском транспорте вслух об этом заговорили, еще и со смехом, появились анекдоты… В различных сферах общественной и научной жизни нагнетались страсти, потребовалась активная разъяснительная работа — не поддаваться на провокационные слухи, дать им отпор, ну, и так далее… Выражаясь специфическим языком, дело стало принимать политическую окраску.

И было сочтено целесообразным, несмотря на протесты Туси, — оставаться Семену круглосуточно в лаборатории под неусыпным надзором двух молчаливых молодых людей с военной выправкой (аспиранты — объяснили Глазьеву, где надо), и теперь они посменно ночевали в соседнем помещении. Однажды все же позволили Семену оставаться дома, пока собирались новые приборы для продолжения исследований, аспирантов на эти дни поместили в освободившейся после увольнения домработницы комнате.

Семен же теперь редко вспоминал о службе, приносимые ему аспирантами газеты сразу раскрывал со второй полосы, радио дома держали выключенным, отчего феномен практически всегда находился в аморфном состоянии, о себе не напоминая. Здесь, естественно, картуз Семену не требовался, феномен для гигиены был прибран в эластичный мешочек с тесемками, скроенный по эскизу того же Гора, чего для полноценной кандидатской диссертации было явно недостаточно, понимал мой приятель. Да и фамилия — тоже…

Такое поведение, а правильнее, — отсутствие поведения феномена приводило Пронякина в отчаяние: рушилась надежда на скорый взлет карьеры… Семен же, пользуясь своей нужностью науке, потребовал, нет, попросил, но настойчиво, чтобы вот, начиная с сегодняшнего дня, ему было обеспечено пиво в бутылках — не магазинное, а то, что туда не попадает (однажды ему довелось в гостях такое пробовать), какое готовится на специальной линии — «не для всех». Пиво это было Пронякиным истребовано как необходимое для ведения эксперимента. И было выпито Семеном в тот же день, сначала в количестве двух бутылок, а потом — за ними последовала еще одна, и еще…

И вот, чудесное дело: когда, ближе к вечеру, Семен пристроился было на диване в надежде вздремнуть часок до ужина, он, машинально ощупывая мешочек, что стало для него привычкой, обнаружил: стал тот несколько великоват, чем и создает определенное неудобство, щекоча особо чувствительные места. Развязав на затылке тесемки и сняв мешочек-камуфляж, Семен, подойдя к зеркалу, стал внимательно рассматривать свое отражение.

«Не может быть!» — готово было сорваться с уст Семена: феномен несколько скукожился, уменьшившись в размерах, выглядел скромнее, нежели еще сегодня утром — пусть не намного, но все же! На другой день Семен, выполняя норму по пиву, — завтрашнюю и послезавтрашнюю — снимал время от времени мешочек, приглядывался к феномену, а ближе к ночи, добравшись до кровати, лег с самого края, не решаясь тревожить супругу.

И сон его был глух и темен, как деревенский погреб.

Дежурившему аспиранту ни в тот день, ни утром ничего сказано не было, а только просил Семен заказать ему еще пива в бутылках — того же сорта, ссылаясь на предстоящее воскресенье, когда это может оказаться затруднительным. Подошел понедельник — ставший для Семена явочным днем — ему надлежало быть в лаборатории, но машина за ним не пришла, явка его сегодня оказалась отменена: Академик испытывал затруднения со временем в связи с внезапной внеплановой проверкой деятельности его лаборатории.

— Где же, где же результаты? — спрашивали его уполномоченные задавать подобные вопросы члены комиссии. А на выходные дни впервые отозвали дежурного «аспиранта» и, казалось, о Семене все вдруг забыли. Так что, ровно в полдень, в этот понедельник Семен, потребивший за двое суток рекордное количество спецпива, без чьей-либо санкции вышел в сопровождении супруги на улицу.

На его открытом всему миру челе лишь поблескивали крупные бусины пота. Подчиняясь расписанию, доложиться, он посчитал, следовало хоть бы и в нынешнем состоянии, Глазьев добрался сам на трамвае до дверей лаборатории, но они оказались заперты изнутри, вахтера он не дозвался, и двери ему не открыли.

Happy End

А больше никто и никуда Семена не вызывал, наверное, полагались на данную им подписку о неразглашении. А, может, и просто забыли о нем — бывало тогда и такое.

Лабораторию же почти сразу расформировали, затраты на проведенные ею исследования списали по какой-то секретной статье.

Ну и хорошо…

Но и этот опыт для страны оказался не напрасным, а даже полезным, найдя свое применение, что, собственно, и спасло Академика от крупных неприятностей.

— Как так? — спросил я своего приятеля (имя его вам уже известно), рассказ его явно близился к завершению.

— А так, — объяснил он. — Результатом исследований моего шефа Пронякина, при моем участии, и под руководством Академика, стало заключение, что именно спецпиво, столь любимое Семеном, повинно и является (помимо отбирающих силы забот о благе страны и естественных возрастных обстоятельств) главной причиной в неладах, испытываемых при специфических обстоятельствах постоянными потребителями этого эксклюзивного напитка.

Сгоряча собирались было вообще запретить его выпуск, но, по совету того же Академика, линию, выпускавшую спецпиво, перепрофилировали на изготовление близкого по составу кваса для поставки в гарнизонные части, с тем, чтобы личный состав был в большей степени ориентирован на несение службы и меньше бы думал, или вообще бы не думал, ни о чем таком постороннем…

— А что стало с Глазьевым? — не удержался я от вопроса, прощаясь с приятелем.

— Что? Да ничего. Он перевелся на другую службу. Я случайно, — рассказывал мне Гор, — встретил на улице Наталью, супругу Глазьева, она поведала — при их обоюдном согласии, о происшедшем с Семеном они не говорят, повторения подобного с ним никак не ожидают, и только иногда, пожаловалась она, ночью будит ее Семен, крича дурным голосом: «Сволочи!.. Сволочи!..» Оба они знают, что при этом имеет в виду Семен, но дальнейшая судьба супругов, заверил меня Гор, не вызывает у него ни малейшего беспокойства.

Признаться, и у автора тоже. Ведь феномен, он потому и феномен, что случается в жизни чрезвычайно редко, и если кто об этом сожалеет, — пусть себя представит на месте Глазьева.

Гора же, повторяюсь, я с тех пор не видел, и не было случая взять с него честное слово, что все рассказанное им и действительно произошло. Ну, а нафантазировать можно что угодно…

Вот так-то, друзья.

Кукла по имени Элизабет

Вместо вступления

Прошло четверть века, и даже несколько больше, от нашей встречи за прощальным ужином с молодым тогда доктором, моим приятелем. Читатель, знакомый с записанной с его слов совершенно фантастической историей, это к нему я обращаюсь в первую очередь, может быть, вспомнит это имя: в рассказе о престраннейшем происшествии мой приятель условно был назван Гором, хотя настоящая фамилия его звучит несколько иначе.

Описываемые в ней события действительно имели место, клялся мне Гор, — правда, с той поры столько всего произошло, что память о них в народном сознании давно стерлась. А у непосредственных свидетелей и участников тех событий отобраны подписки «о неразглашении», не утратившие свой силы и сегодня. И теперь немногие сведения о случившимся «феномене» сохраняются лишь в виде стенографических записей, сделанных на заседаниях ученых советов и совещаниях в кабинетах руководства некоторых государственных учреждений.

Эти записи упрятаны в сейфы архивов, так и остающихся закрытыми для широкой публики — мною же, услышанное тогда от доктора Гора, опубликовано много лет спустя — рассказ назывался «Феномен». И вот, сегодня вы узнаете, что совсем недавно обнаружился Гор здесь, в Соединенных Штатах — на что ни он, ни я тогда совершенно не расчитывали…