Евгений Рожков - В стране долгой весны

Евгений Рожков

В стране долгой весны

Самый длинный день

Великий изобретатель

Когда в яранге бедняка Лялюаттэ, у его жены Вуквуны родился ребенок и престарелая бабка Эттык, которая принимала роды у всех женщин стойбища, заворачивала в мягкие оленьи шкуры младенца, то неожиданно увидела, что он смотрит на нее ясными спокойными большими глазами. Это было такой неожиданностью, что старуха не знала, что и думать. Младенец, розовенький, крупный, вовсе не плакал, и старухе пришлось его крепко ударить — ведь дети должны извещать людей о своем приходе на землю громким криком.

Когда новорожденный, закрыв глаза, так звонко, сильно заплакал, что залаяли на улице, у яранги, собаки, Эттык вздохнула с облегчением. Если ребенок плачет, значит, он крепкий и остальному удивляться нечего. Но взгляд младенца, поразивший старуху, послужил причиной того, что ребенка назвали необычным для чукчей именем — Лыляйнын, что значит «глазастый».

Позже старая Эттык говорила родителям ребенка, что судьба у него будет необычной, потому что за свою долгую жизнь она не могла припомнить еще такого случая, когда новорожденный смотрел так ясно и умно, будто взрослый.

Но старуха ошиблась и не смогла в этом убедиться, потому что через год она уехала на белых оленях в иной мир — мир верхних людей, далекий от земных дел и беспокойств. Судьба у Лыляйнына была такой же, как у сотен других оленных чаучу, кочевавших по безбрежной тундре от Берингова моря до Ледовитого океана. Правда, в одном старуха оказалась права — природа наделила ребенка сметливостью и большим умом.

Говорят, уже в детстве Лыляйнын рассуждал как взрослый, мудро и правильно. На семейных советах к его мнению прислушивались как к мнению отца или деда.

Позже, спустя годы, когда Лыляйнын повзрослел, обзавелся своим небольшим стадом оленей, своей ярангой и семьей, то он так умно повел дело, что каждый год в стаде его приплод был больше, чем у других чаучу-оленеводов.

В стойбище Лыляйнына уважали за сговорчивый, покладистый характер, за доброе сердце, за ум и, главное, за большое оленное счастье, которым наделили его боги. Маленький, юркий, с птичьим живым лицом, Лыляйнын всегда был занят делом, всегда что-то мастерил, перестраивал. Ярангу, служившую жильем оленным чаучу века, он так ловко перестроил, что его малочисленная семья при кочевках разбирала и устанавливала ее с поразительной легкостью и быстротой, чего не могла сделать ни одна семья стойбища, даже большая по численности. К тому же ярангу его никогда не срывало в самый сильный ветер.

Дивились люди сметливости Лыляйнына и охотно перенимали у него все новшества.

Когда в тундру пришла советская власть, Лыляйнын сразу понял, как она нужна для таких небогатых людей, как он. В товарищество, образованное в Алькатваамской долине, он вступил первым. Авторитет среди оленных людей у Лыляйнына был большой, и его примеру последовали многие.

В товариществе Лыляйнына избрали бригадиром. Так и проработал он на этом посту до глубокой старости.

С приходом новой власти в поселковых магазинах, на факториях стали появляться невиданные ранее в тундре материалы и товары — капроновая веревка, резина, всякие металлические изделия.

Зашел как-то Лыляйнын в поселковый магазин, видит, на прилавке лежит необычная материя — широкая, гибкая и прочная. Он подышал на нее, материя не пропускала воздух. Бригадир подумал: если материя воздух не пропускает, то и воду не пропустит.

В то время в магазинах еще не было плащей и дождевиков, как теперь, и чукчи, чтобы защищаться от дождя, шили накидки по древнему способу из высушенных кишок моржей и китов. Трудно было достать этот материал, особенно оленеводам, и они меняли его у береговых охотников на мясо и шкуры.

Материя со странным названием клеенка (это продавщица так ее назвала) оказалась очень дешевой, и Лыляйнын набрал ее так много, что еле донес до стойбища. Вечером вместе с женой, работящей и бессловесной женщиной, свято чтившей ум и смекалку мужа, принялся кроить и шить для всех членов бригады дождевые накидки. В первый сильный летний дождь накидки опробовали, и оказалось, что они надежно защищали человека от дождя и ветра. Радости пастухов не было предела.

Но Лыляйнын на этом не остановился. Из необычного материала он сшил длинные, почти до пояса чулки — нраквыт, надел их на обувь, перешел несколько раз реку — ноги и обувь были совершенно сухими.

Осенью, когда землю сковывали морозы, а вода в ручьях и быстрых реках была особенно холодной, легкие, занимавшие совсем мало места чулки Лыляйнына избавили пастухов от простуды.

Новая одежда понравилась всем оленеводам. Вскоре такие накидки стали шить в колхозной пошивочной мастерской и выдавать их всем пастухам, рыбакам как спецовку. Новшество это переняли в соседнем колхозе, а потом накидками стали пользоваться по всей Чукотке. Пользуются ими и теперь, хотя в магазинах давно появились плащи из полиэтиленовой пленки и брезента, но пастухи не берут их: первые слишком быстро рвутся, а вторые громоздки и тяжелы.

Шло время, за весной приходило лето, за летом зима, потом опять наступала весна. Уходили морозы, таял снег, и на безжизненных проталинах из маленького упавшего осенью на землю зернышка, натуженно раздвигая коренья и жесткие, мертвые стебли прошлогодних трав, тянулся к свету зелененький, на вид слабенький, но неимоверно сильный росток. Голубело от тепла небо, и тундра наполнялась ликующим гомоном прилетевших с далекого юга птиц. Так каждой весной обновлялась земля. Но с каждой весной становился все старее и старее Лыляйнын.

Теперь он уже не бегал, как прежде, резво, беспокойно по стойбищу, не принимал участия в борьбе и оленьих гонках. Длинными ночами плохо и мало спал, к тому же тело стало бояться и холода и жары. В горячее летнее время, когда оленей донимает гнус и овод и они бегут, спасаясь от них, тяжело было Лыляйныну угнаться за стадом и зимой невыносимы длинные кочевья.

Жена старика давно умерла от болезни сердца, а дети выросли. Старший сын работал в окружном центре каким-то начальником, а младший учился в далеком Ленинграде. Подумал старик, подумал и решил уступить бригадирское место своему молодому заместителю. Приехал Лыляйнын в правление, рассказал все чистосердечно председателю.

— Эту закавыку мы устраним быстро, — сказал председатель. — Возраст у вас давно пенсионный, и потому пора действительно отдохнуть.

На правлении колхоза старому бригадиру назначили хорошую пенсию и выделили небольшой домик в центре поселка.

Тяжело было Лыляйныну привыкать к новой обстановке. Тосковал он по тундре, оленям и той жизни, к которой привык. Извела бы тоска старика, если бы не страсть его к выдумке, которая с годами так и не погасла в нем.

Первое, что сделал Лыляйнын и чем неслыханно удивил весь поселок, — посадил выкопанные на берегу реки кусты возле своего нового жилища. Ему думалось, что так будет легче представлять себе, что находишься в тундре, когда сидишь вечерами у окна.

Весной кусты принялись и так буйно и радостно зазеленели, что воспитатели из колхозных яслей стали водить детишек играть к дому старика.

С этого времени в поселке началась «зеленая лихорадка». В одну осень территория возле домов покрылась густой щетиной кустов.

Со временем Лыляйнын привык к шумной поселковой жизни. Зимой он часто ходил в кино, на репетиции художественной самодеятельности, где учил молодежь национальным танцам, а летом пропадал на рыбалке.

Пришла очередная весна. Солнце, огромное и яркое, теперь не заходило за горизонт круглые сутки. Оно грело щедро всю великую землю, на которой жили люди, но особенно старательно согревало промороженную за длинную зиму чукотскую тундру. В июне разом сошли в море бесконечные белые снега, зазеленела трава и кустарник, на пригорках запестрели цветы. Когда разбухшие от талых вод реки вошли в свои берега, рыболовецкие бригады выехали на рыбалку.

Лыляйнын вместе со всеми работал на реке, устанавливал невод, подготавливал под икру бочки, под рыбу чаны.

Когда все приготовления были закончены, люди стали ждать хода рыбы.

Старый Лыляйнын подолгу сидел на берегу, смотрел на реку, на этот беспрестанно текущий к морю огромный поток воды и думал о чем-то своем. Лицо старика, морщинистое, потемневшее от времени и летних сырых ветров, выражало глубокий покой, несло печать святости и старческой доброты.

На рыбалку приходилось переправляться на противоположный берег. Там стояло несколько выцветших от дождя и солнца брезентовых палаток, засольный цех — приземистый, крытый досками сарай. Чтобы попасть в поселок, снова нужно на лодке переплывать через реку. Неудобство это возмещалось тем, что посторонние лодки не могли попасть на рыбалку и не мешали рыбакам в работе. Кроме того, на этой стороне реки было наиболее удобное место для установки невода.