Семен Чухлебов - Я сын батрака. Книга 1
Я уже знал эту противную работу, идти не хотелось, но деваться не куда, надо, значит надо. В нашей семье «не хочу» или «не буду» не воспринималось: раз надо, то надо делать. Как в армии: «Не умеешь — научим, ни хочешь — заставим». Так что отнекиваться нет смысла, все равно пойдёшь как миленький и будешь работать столько, сколько надо. Идем с Наташей молоть муку. Я не знаю, почему у нас так называли, не молоть зерно, а именно муку, молоть. Это, конечно, не правильно, но так называли взрослые, и мы, дети, тоже им подражали. Как только пришли к Мазепиным, сестра распределила, наши обязанности, говорит: «Ты, Сеня мели муку, а я буду толочь просо». Ну что же думаю, муку так муку, хотя мне хотелось толочь просо ступой, на ней интересней. Ступа ножная, стоишь на доске и одной ногой нажимаешь, пест ступы поднимается, затем нажимаешь другой ногой, и он резко опускается в ступу, где уже насыпано просо. И так туда, сюда, туда, сюда, сотни раз. После такой зарядки ноги отказываются идти, требуется время, что бы мышцы ног пришли в норму, только тогда можно двигаться. Но о том, что я хочу на ступе работать, я даже не заикался, так как на ней могут работать только взрослые люди, там нужен широкий шаг, а какой шаг у девяти летнего мальчишки, вы, наверное, знаете. А зерно молоть на муку, надо на ручной мельнице.
Принцип её устройства такой же, как и у большой мельницы, два жернова, верхний и нижний. Нижний жернов, просто каменный круг, а на верхнем круге? В центре, круга имеется отверстие, в виде воронки, куда горстью засыпается зерно, и ручка, чтобы вращать жернов, вот и всё. Крути себе да подсыпай зерно. Оно перетирается жерновами и получается мука. Но процесс этот не лёгкий, особенно для детей. Сначала устают руки, а затем и всё тело. Лицо и руки покрываются потом, то и дело, с лица рукавом рубахи смахиваешь пот, а руку, которой насыпаешь зерно, вытираешь о штаны, зерно-то должно быть сухим. Это такая тягомотная работа, что чтобы делать её надо иметь терпение, а у меня его никогда и не было. И вот я, чтобы ускорить процесс, решил сыпать зерно в воронку не граммульками, как положено, а полной горстью. И, сразу жернов стал вращаться легче. Вот, теперь зерно быстро перемелю. Только от моей деятельности, из зерна, стала получаться не мука, а крупа. Увидев это, я подумал, ну и что, что крупа, крупа дома тоже нужна, будем кашу варить, главное, легко вращать жернов и зерно быстро уменьшается в ведре. Такое на этот счёт, было моё мнение. Но у моей старшей сестры Наташи было другое, и она заставила меня перемолоть, теперь уже крупу, на муку. Справились мы с работой, когда совсем стало темно.
По темноте приходим домой, а дома тоже темно. Лампа не горит, в печке огня тоже нет, темно, тоскливо, а главное поужинать невозможно, ничего же не видно. Я позвал маму, говорю ей: «Мам, а почему у нас темно?» Слышу скрип кровати, затем голос мамы: «Та, огонь в печке погас, просмотрели, а новый кресалом никак не могли добыть, вот без ужина и легли спать». Ничего себе без ужина, я набегался, наработался, есть хочу сильнее волка, а она без ужина: «Нет, мама, без ужина я не могу, мы с Наташей, столько дела сделали и без ужина». Я уже было начал применять оружие массового поражения, то есть, слёзы, но тут в сенцах, послышался мужской голос: «А что это у вас темно?» По голосу я узнал, что это Василий Стаценко, он жил недалеко от нас. Мама сидит на кровати и с гостем разговаривает: «Да огонь у нас погас, а кресалом никак добыть не могли, вот и решили ложиться спать, да ещё и без ужина» — «Как же так, без ужина? Без ужина никак нельзя», — сказал Василий, подошёл к окну, где был свет от луны, достал из кармана кресало и принялся добывать огонь. Кресало, это то же самое, что и огниво, и у них есть свои особенности. Чтобы добыть огонь кресалом, надо иметь металлическую плашку и камень. Затем держишь камень в одной руке, а металлическую плашку в другой руке и бьёшь ею по камешку. В результате таких действий, из под металлической плашки вылетают искры, вот они то и зажигают трут. Казалось бы, просто, но таким способом добыть огонь не так просто, иногда все пальцы изобьёшь до крови, а огня как не было, так и нет. Вся соль в том, чтобы и камушек, и кресало соответствовали стандарту.
То есть, камушек — это должен быть настоящий гранит, в хуторе такой камень называли кремень, а кресало — стальная пластина, не железная, а именно стальная. А где в нашей степи найдёшь кремень, или ту же сталь, вот и добывали всё это, законным и не законным путем.
Дошло до анекдота, или, если можно так сказать, и смех и грех. Летом собрались на сенокос, стали смотреть режущий агрегат косилок, и обнаружили, что там нет стальных вкладышей. Как вы думаете, куда они делись? Правильно, их растащили на кресала. А вот, трут, должен быть из хорошего горючего материала, иначе искры будут, а трут не загорится. Хорошим материалом для трута была вата, но вата у нас была только в фуфайках, вот её оттуда и дёргали на трут. А огонь кресалом семье приходилось добывать часто, и ваты уходило много, и всё из фуфайки. Поэтому доходило до смешного, идет хуторянин в фуфайке, а она на нём болтается как тряпка, оказывается вся вата из фуфайки ушла на трут. Чтобы сэкономить вату, пробовали «вату» из подсолнуха, но она оказалась не горючая, и от этой идеи пришлось отказаться. А в тот вечер нам повезло, Василь добыл огонь, мы зажгли лампу и затем растопили печь. Разогрев ужин, поели, а теперь можно и спать.
ВЫРШОК
На другой день, мама говорит: «Сеня, сходи в погреб и принеси кувшин с молоком». Я беру у мамы ключ от погреба и бегу исполнять задание. Спускаюсь по ступенькам вниз, вот они стоят, кринка с чем-то и горшок с вчерашним молоком, накрыт глиняным блюдцем. Я открываю его, смотрю, а сверху молока такая белая, густая плёнка, в моей голове сразу промелькнуло: «Выршок», то есть, сливки. Ой, как же я любил этот выршок, если я его видел, то никак не мог удержаться, чтобы не попробовать. Быстренько вытираю грязный палец о грязные штаны, и запускаю его в этот сказочно вкусный продукт. Думаю, один раз попробую, и мама не заметит. Попробовал один раз, вкуснятина неописуемая, а если учесть, что я всегда ходил полуголодный, то сами представляете, как мне было вкусно. А, думаю, дай-ка ещё разок и всё. Запускаю снова палец, вытаскиваю его от туда, а он покрыт толстым слоем густых красивых сливок, но рассматривать их мне некогда, меня мама ждёт с молоком. Я быстренько отправляю его в рот, затем ещё раз и ещё, и ещё, и потом смотрю, а на палец уже ничего ни цепляется, ну всё теперь можно нести. Несу, а сам думаю, что бы придумать такое, что бы сразу от мамы убежать, до того момента, пока она не увидела что в кувшине нет выршка. Но в голову ничего такого, что бы мама поверила, не приходило, вот уже порог, вот мама, надо уже отдавать кувшин, а я ничего не придумал, чтобы быстро уйти из опасной зоны обстрела маминой мокрой тряпки. Мама, берёт кувшин, ставит его на стол, а я в этот момент сообразил, что ей сказать, и говорю: «Ой, мама, мне надо срочно бежать, а то курицы в огород залезли». Мама знала мои уловки и спокойно ответила: «Подожди, сейчас погляжу, что ты принёс, потом пойдёшь».
Зная, чем это всё может закончится, я, на всякий случай, стал подальше от мамы. Она открывает кувшин, смотрит, в него и с возмущением говорит: «Сенька, а выршок дэ?» Я, не моргнув глазом, говорю ей: «Ны знаю, мамо, ёго там ны було» — «Та как же ны було, куда же он делся?» — «Ны знаю, мамо, наверное, хто то ищё вчёра ёго зив» — «Та кто же вчёра его мог зисть, если погреб под замком?» — «Може хто-то зализ в погреб, и зив выршок, может шпионы?» Я маме вру, а сам честно смотрю ей в глаза. Маме мои оправдания, надоели и в заключение она сказала: «Знаешь, Сенька, что я тебе скажу, самый главный шпион у нас — это ты. Дывысь, Сенька, ещё раз и ты у меня получишь, по полной программе. Я доволен тем, что на этот раз обошлось без трёпки, побежал гонять мнимых кур.
«КАНФЭТА»
Как-то возвращаюсь я из кузницы, где мы играли с мальчишками, иду домой мимо клуба, затем решил пойти к правлению колхоза, вдруг там что-то происходит, а я и не знаю. Иду возле Ласуновского мостика, и вдруг вижу, лежит какая-то чистая, красная, красивая бумажка, слегка свёрнутая в рулончик. Рассматриваю её, а на ней нарисованы какие-то ягодки и что-то написано. Читать я тогда ещё не умел и поэтому, что написано, не мог прочитать, но раз такая красивая бумага, то в ней должна быть КАНФЭТА. Это сладкое слово КАНФЕТА так захватило моё сознание, что в тот момент я кроме этой красивой обёртки больше ничего не видел. А конфет, мы тогда вообще не видели никаких, даже карамели «подушечек» у нас не было. Беру её в руки, разворачиваю, смотрю, а канфэты в бумажке и нет, только в складках немного осталось что-то розовое, как будто от конфетки. Я подумал, наверное, сладкое, поднёс ко рту и лизнул языком. Вкус этого чего-то мне совершенно не понравился, думаю, что за конфета такая не сладкая, и чтобы уточнить, что это такое понёс обёртку домой. Приношу и говорю маме: «Мама, посмотрите, какую я нашел красивую бумажку от конфетки, там немножко от неё осталось, но оно не сладкое». Мама, взяла бумажку в руки и по слогам читает: «Мы-ло Зе-м-ля-нич-но-е. Сынок, та это бумажка от мыла, а не от конфеты». Я, ещё подумал, как они могли в такую малую бумажку завернуть такой большой кусок хозяйственного мыла, Я же тогда кроме хозяйственного мыла больше никакого и не видел. Мне стало обидно, что в такую красивую бумажку завернули мыло, а не конфетку.
