Дмитрий Каралис - В поисках утраченных предков (сборник)

«А сейчас покажу мою квартиру». Мы проехали с километр. «Вон там, у моря, трехэтажный дом, видишь? Весь третий этаж его… Окна на море. А вот отель, где он работает…» Мы проехали еще немного, и она просто, без злобы сказала: «Жмоты они все… Хорошо, что так получилось…»

Нас довезли до Центра. Водитель Манолис и ставший галантным Спирос повезли Оксану в ее пятизвездочный «Медитерранеан».

Мы с Джорджем пили кофе на кухне. Я видел, что Джордж взволнован инцидентом в ресторанчике, но старается не подавать виду. Он походил по кухне, попросил у меня сигарету, закурил, вновь походил и остановился.

— Спирос не джентльмен! — грустно сказал он.

— Не джентльмен, — согласился я по-английски. И добавил по-русски: — Он жлоб!

— Что есть «жлоб»?

— Ху… парень.

— Но он еще молод, — печально сказал Джордж, тоже по-русски.

Мы обнялись, и я пошел собирать чемодан.

В моей келье стоял смолистый запах кипариса. Я стал запаковывать чемодан. Ветки не хотели умещаться под крышкой, и я свернул их калачиком и уложил в пластиковые пакеты. Одна шишечка отвалилась и укатилась под кровать. Я не стал доставать ее. Через пару дней здесь будет жить кто-то другой, он найдет шишечку и будет гадать о ее происхождении. А может, и не будет… Снял со шкафа медведя, посадил его в кресло. Сказал ему, что завтра улетаем в Питер через Афины и Амстердам, а потом он один отправится в Брянск, там ждет его хорошая девочка, пусть он не робеет.

Покурил у открытого окна, думая о том, что ничего еще в жизни не сделал, ничего значительного не написал, и чем буду отвечать перед Богом? И если завтра разобьюсь в самолете, то от меня не останется ничего, кроме пяти книг, непрочной памяти коллег и родственников… Так, холмик на кладбище. И годы уже не те, чтобы плюнуть на все, обречь себя на аскетизм и поселиться в какой-нибудь лесной избушке с пачками бумаг и отцовской машинкой «Groma»…

Собрал книги, разложил бумаги по папкам, уложил на дно чемодана тряпки.

Мало я написал. Сотня страниц «Греческого дневника», рассказы Оксаны, да взлохмаченные страницы отдельных глав — меня бросало из века в век, и случись прочесть их психиатру, диагноз был бы поставлен без осмотра пациента: записки сумасшедшего. Побродил по номеру, переставил на место стол и пошел пройтись по городу, попрощаться с Родосом.

Присел на корточки у темной воды моря и ждал, когда пенистая волна лизнет мою ладонь. Дождался — теплое ласковое касание напоследок. Не хотелось уходить. Галька с шуршанием проседала под ботинками. Я дождался второго касания и с грустью подумал о том, что все хорошее быстро кончается — через день я буду в слякотном Питере, закрутится карусель ежедневных дел, звонки, бумаги, чужие книги, чужие рукописи. Придется перезанимать деньги… Рассказ или повесть об Оксане я едва ли напишу — кому нужен курортный рассказ о мужчине и женщине без любви; большинство мужчин сочтут меня импотентом, а жена расценит это как моральную измену и никогда уже не отпустит за границу… А то и вообще не поверит, что у меня с Оксаной ничего не было.

Я не спеша прошелся по набережной, ноги вынесли меня к китайскому ресторанчику, я поздоровался и попрощался с поварами. «Мэри Кристмас!» — кивали они. Все так же нежно пиликала восточная мелодия у входа, только теперь она показалась мне грустной. Здесь все и началось. Китаец в клетчатой рубашке и джинсах переворачивал стулья. Пьеса окончена.

Я перешел через дорогу и заказал себе кофе с холодной водой. Грек, которому я когда-то показывал кулак, сделал вид, что меня не помнит. Я даже не посмотрел на него, чтобы не вспугнуть тихую грусть расставания. Посидел на улице, вспоминая дни на Родосе. Выкурил сигарету. Куда убежали пятнадцать дней?

Оставил на столике деньги и пошел без всякой цели. Остановился около древней ветряной мельницы, тронул рукой еще теплый камень. Буду ли я здесь когда-нибудь? На террасе кафе, где Оксана рассказывала про своего бывшего мужа, сидела парочка. Официант тащил с темного пляжа доску для камина.

Я постоял в темном дворе церкви, выложенном галькой. И мне показалось, что сейчас я встречу Оксану — она выйдет, грустная, из-за угла, покачивая сумочкой на плече. Повзрослевшая Барби, которой никак не дается счастье… Я был уверен, что она где-то здесь, бродит в одиночестве, останавливается около освещенных витрин и думает о своем…

В кармане оставались три тысячи драхм, и я без всякого азарта завернул к казино «Плейбой». Величественное здание с колоннами в глубине парка, автомобильная стоянка, никакой надписи. Я спросил: «Это казино?» Парень, расхаживающий нервно у ворот, кивнул.

Мраморные ступени, вертящаяся дверь, огромный холл и две девушки при компьютере и подносе с карамельками. Приблизился к девушкам, пройдя холл под наблюдением высокого охранника. Девушка у компьютера вежливо защебетала — ей нужен был мой паспорт или визитка из отеля. Без них нельзя. Парень, вошедший за мной, уже называл свое имя, и его искали по компьютеру. Мелькнула его фотография на дисплее. Девица приветливо кивнула ему, и он торопливо прошел, подцепив с подноса карамельку.

Значит, не судьба. Я меланхолично взял конфетку и пошел не огорчаясь — острых впечатлений получить не удастся.

И ошибся: меня опять врасплох облаяла пёска, когда я поднимался по своей улице. Даже сердце екнуло. Я остановился, кинул ей карамельку и сказал, что прощаю ей коварные нападения. Пусть и она простит мой розыгрыш с медведем. Собака сгрызла гостинец и заурчала. Я пошел и лишь погрозил ей пальцем, когда она заклацала мне в след зубами со своего бетонного балкончика.

И когда пришел в свой номер и позвонил Оксане, ее не оказалось.

Она сама позвонила к полуночи и сказала, что бродила по городу, прощаясь с ним, и посидела в том кафе, где мы познакомились… Мы ходили с ней по одним и тем же местам, но не встретились. Ну и хорошо.

И мы стали договариваться, во сколько ей завтра утром выйти из отеля, чтобы не опоздать в аэропорт. Я сказал, что заеду за ней ровно в восемь — Анатолия уже заказала такси.

Выгреб содержимое холодильника в мешок, сунул в него оставшиеся пачки туалетного мыла, не распакованный тюбик зубной пасты и тихонько отнес на кухню — Анатолии.

Анатолия спала, горела рождественская елка в гостиной и шебуршались в клетке птички — я постоял, запоминая их и прощаясь.

Глава 11

Афины. Аэропорт.

Утром я обнялся с Анатолией, похлопал ее по мягкой спине, она вытерла слезы, приглашала приезжать еще. Таксист подхватил мой чемодан и понес к машине.

…В аэропорту мы прошлись по пустынному зданию и сели на диванчик. Оксана достала фотоаппарат:

— Давай я тебя сфотографирую. Только улыбайся.

Я, как мог, улыбнулся.

— Теперь я тебя. — Я стал доставать свой.

— Ты мне напишешь?

— Да.

— Приезжайте вместе с женой летом. И малого берите, с дочкой познакомим.

— Улыбайся, — сказал я.

— Не могу, — сказала Оксана. — Подожди. — Она отвернулась и полезла в сумочку.

Я вышел на улицу и покурил. Подъезжали такси, греки катили чемоданы на колесиках, меня обнюхала собака и отошла. Я подумал, что через час полета мы расстанемся: ей на Вену, мне на Амстердам. И едва ли когда увидимся. Я подошел к киоску сувениров и купил лазоревый камушек в виде сердечка на серебряной цепочке. Простенький и изящный, как мне показалось.

— Это героине моего романа на Новый год.

Она взяла с улыбкой: «Спасибо».

Я взвел фотоаппарат: «Готова?»

Она кивнула. Я щелкнул раз, другой, третий.

— Первый бокал в Новый год я подниму за тебя. И твою семью.

— Я тоже, — сказал я. — Передавай привет Матвеичу — «Ой, блин, лучше бы я умер!» И маме. Не грусти, все будет хорошо.

— Ты мне очень помог, — сказала Оксана и тронула капюшон моей ветровки. — Если бы не ты…

— Не обижайся, что не смог уделить тебе много времени. И не обижайся на мои резкие слова…

— Чудной ты человек…

— Чудной.

Она чмокнула меня в щеку и вытерла пальцем помаду:

— Не забывай меня, пожалуйста….

— Не забуду.

В самолете мы молча смотрели в один иллюминатор, и я тихо радовался, что все обошлось: не надо будет врать жене, прятать глаза, а светлая грусть останется при мне, и ее не придется стыдиться…

Чикагский блюз

I. Дача

Отец с дядей Жорой вознамерились купить зимний дом в Зеленогорске: с круглыми печками, батареями парового отопления, водопроводом, подвалом, городским телефоном, — и нас повезли на смотрины.

Непривычно было выходить на одну остановку раньше — в соседнем Ушкове нас ждали два типовых домика в садоводстве, разделенных оградой из можжевельника. Домики, как и их владельцы, были близнецами, только выкрасили их в разные цвета — наш в канареечный, а дяди-Жорин в светло-зеленый. Иногда мы даже встречали общих гостей в летних нарядах соответствующего цвета — наша семья желтела, а дяди-Жорина зеленела. И гостям было проще — они легко вспоминали, у кого из братьев-близнецов должны ночевать и чьи жены и дети ходят по участку.