Дмитрий Каралис - В поисках утраченных предков (сборник)
— Плавал?
— Нет, судостроение-судоремонт.
— А я пять лет на сухогрузе отходил, — улыбнулся батюшка. — Сначала четвертый механик, король дерьма и пара, потом третьим…
Служка принес прозрачный пакетик с желтыми камушками ладана, и я сказал:
— Отец Виктор, подскажите, где добыть ветку грецкого ореха с плодами. Меня Виктор Конецкий, наш питерский писатель, просил. Может, слышали?
— Виктор Викторович? — батюшка сжал пальцами висящий на цепочке крест.
Я кивнул. Он прикрыл глаза и помолчал, сдерживая волнение.
— Етитская сила, прости меня, Господи!.. — Он возвел глаза к небу. — Мы же его книги до дыр зачитывали! А ты с ним знаком? — Он тревожно покосился на меня. — Как он поживает?
Я сказал, что Конецкий поживает по-всякому — годы и тяжелая служба дают о себе знать, но держится бодрячком, у него выходят книги, недавно справил семидесятилетие…
— Люблю! — Отец Виктор широко улыбнулся и по-простецки развел руки, словно хотел обнять писателя-мариниста. — Ой, люблю…
Я напомнил про орех, он что-то быстро сказал служке и тронул меня за рукав: «Пошли!»
Оксана пошла с нами, потянулись и Лайла с Марией.
Пока мы пробирались в дальний конец монастырского сада, отец Виктор объяснил, что грецкий орех уже уронил листву, плоды только в закромах и на базаре, но он пошлет любимому писателю ветку мироносного дерева — кипариса, которую освятит в своем храме. Пусть, дескать, эта ветвь будет с Виктором Викторовичем и в Новый год, и в Рождество, она придаст ему сил и здоровья.
Бывший моряк, а ныне настоятель монастыря остановился около зеленого колючего деревца с шишечками и принялся выбирать ветку.
Торопливо приковылял служка, протянул кривой садовый нож с костяной ручкой. Отец Виктор перекрестился, хыкнул, и раскидистая ветка, усыпанная бугристыми шишечками, оказалась в его руке.
— А еще одну можно? — забормотал я. — Нам бы в издательство, там писатели собираются…
Служка принялся замазывать земляной пылью смолистый срез у ствола.
— Во славу Божию! — Отец Виктор обошел деревце и с хрустом снял ветку поменьше. — Писатели — Божьи люди, как дети малые… Я и сам раньше в миру стишки кропал… Довезешь?..
Я уверенно кивнул, и Оксана попросила еще одну ветку, чтобы поставить у себя дома в Чехии. Она уже трогала веточку на соседнем дереве и любовно разглядывала шишечки.
— Женам нельзя, — сказал отец Виктор. — Это особое дерево.
— Я верующая, в церковь хожу…
— Не положено женам. Это мужское дерево.
Лайла с Марией прохаживались невдалеке и поглядывали в нашу сторону. Лайла пожимала плечами, Мария смотрела на часы.
Потом отец Виктор бормотал молитву перед алтарем, брызгал святой водой на ветви, махал кадилом, нетерпеливо сигналил автобус, и я думал о том, что недовольство попутчиков скоро забудется, но сделается доброе дело, и представлял, как обрадуются Виктор Викторович с Татьяной, когда я пройду по заснеженному двору и внесу в их квартиру на шестом этаже смолистую пахучую ветвь, и расскажу ее историю.
Отец Виктор расцеловал меня, перекрестил и сказал, что будет молиться за Виктора Конецкого, просил передать ему низкий поклон и привет от бывшего маримана. Я обещал. «Новых книг! Здоровья! Терпенья! Россия скоро поднимется!»
Мы сели в автобус и поехали. Я помахал ему из открытого окна.
Он стоял у ограды монастыря и крестил удаляющийся автобус. Я высунулся в окно. И когда мы стали уходить плавным поворотом за горушку, мне показалось, он смахнул слезы. А может, только показалось. Крепкий мужик…
Оксана убрала пакетик с ладаном в сумочку и пообещала отсыпать мне половину. Ладаном ее снабдили бесплатно.
Акрополь оказался закрыт — понедельник. Огромный город, отгороженный сетчатым забором, стоял на неприступной скале. Там было бы что посмотреть… Мы поднялись по стертым каменным ступеням на высоченную гору и сфотографировались на фоне исторической бухты.
Вяло пошли обратно. На склоне холма козы щипали чахлую зимнюю травку. Внизу, на берегу бухты, где апостол Павел высаживался с корабля, возились смуглые пацаны возле перевернутой лодки. Побродили по узким улочкам пустынного городка, и Спирос повез нас на обед в рыбный ресторанчик. Спирос гордо сказал, что дает обед в честь писателей и в связи с моим отъездом. У них так принято. Он натыкал в радиотелефоне номер и сообщил в ресторацию, что мы подъезжаем. Потом сообщил нам, что именно сообщил.
Застекленная терраса ресторанчика, блики солнца на голубой глади моря.
Принесли закуски — креветки, мидии, кальмары, щупальца осьминога, нарезанные кружочками, воду, вино. Мы с Джорджем и Оксаной сели рядом, и я предложил тост за духовное братство всех писателей, за всех нас, поблагодарил администрацию Центра за уют и гостеприимство. Произнес еще несколько тостов — корявых, но, как мне показалось, душевных. Джордж предложил выпить за дам. Шофер Манолис, как и я, пил воду, но встал вместе со всеми.
Спирос сидел развалясь, ковырял в зубах, смотрел барином. После закусок официант подкатил к столу огромную рыбу на блюде и замер, улыбаясь. Мы захлопали в ладоши. Защелкали фотоаппараты. Официант мгновенно раскромсал ее специальными ножами, и у каждого появилась тарелка белого парящего мяса. Я отговаривался от выпивки отсутствием русской водки — пью, дескать, только ее, и непременно большими стаканами. В крайнем случае — народный самогон.
Потом Спирос сходил на кухню, вернулся со счетом, небрежно швырнул его на стол и принялся громко объяснять Джорджу, каких сумасшедших денег стоил обед, который теперь оплатит писательский Центр. Он тыкал пальцем в счет и называл цену замечательной рыбы за килограмм. «Вот жлоб, — негромко сказала Оксана. — Как будто свои платит. Он, вообще, кто?» — «Администратор, бухгалтер…» — «Жлоб! Если надо, я за себя заплачу», — она полезла в сумочку. «Не надо, сиди спокойно».
Спирос продолжал дотюкиваться до Джорджа:
— На эти деньги в Румынии можно несколько месяцев жить, так, Джордж?
Джордж смущенно пожал плечами и, подумав, кивнул: «Да, пожалуй…»
Тут я не выдержал, влез в разговор и сказал, что в России золото стоит дешевле, чем эта рыба.
Мария и Лайла стали припоминать, что, где и сколько им приходилось платить за различные кушанья.
Спросили, сколько бы стоил подобный ланч на нашу компанию в России. Я сказал, что в России, в подобной деревенской таверне, обошелся бы долларов в 100–150. При этом нам бы еще играли на балалайках или гитарах. Лайла усомнилась, стала вспоминать, как они обедали в гранд-отеле «Европа» в Петербурге и сколько они заплатили. Я попросил не путать лучший отель Петербурга с прибрежным ресторанчиком в мертвый сезон.
Оксана извлекла из портмоне увесистую стопку долларов и прикинулась дурочкой: «Простите, вам, очевидно, не хватает? — она обращалась к Спиросу. — Сколько? Я заплачу».
Я мысленно аплодировал ей.
Спирос отгородился от денег рукой: «О’кей, о’кей, я заплатил». Он для убедительности помахал счетом.
«А о чем разговор?» — спросила Оксана.
Вопрос остался без ответа.
Я полез сравнивать цены на молоко, сигареты, бензин и т. п. Это после того, как Спирос высокомерно спросил Джорджа, сколько в среднем получают люди в Румынии.
«Сто долларов», — был ответ.
Я сказал, что у нас столько же. И привел цены на икру, хлеб и вино в драхмах… Спирос, похоже, не поверил, что банка икры в России стоит как пачка американских сигарет в Греции.
У меня бы такой Спирос вылетел с работы в тот же день… Еще бы и по морде схлопотал.
Мы с Оксаной извинились перед компанией и пошли побродить по бережку.
— Вообще-то здесь хорошо. — Оксана взяла меня под руку и оглянулась на террасу, где наши ели мороженое, на одноэтажные домики со ставнями-жалюзи. — Кажется, это мотель, — сказала она. — Здесь до города минут десять на такси.
Я промолчал, жмурясь от солнечных бликов на голубой воде. У мостков, забрызганных рыбной чешуей, поскрипывала лодка со спущенным парусом. На кольях сушились зеленые сети. Вдоль берега тянулась гряда кустов с синими трубочками цветов. Я представил, как возвращаюсь на террасу и говорю, чтобы нас не ждали — мы доберемся сами. Оксана скинула туфли и с ногами устроилась на лавочке, приложилась щекой к высокой спинке. Отойдя на несколько шагов, я с тупым усердием стал забрасывать в море камни.
На обратном пути Оксана показала мне недостроенную виллу невдалеке от дороги:
— Вот моя фазенда. Видишь?
— В каком смысле?
— Могла быть моей. Сюда он меня возил.
Я сказал, что вижу. Около строящегося дома белел строительный вагончик и трепыхалась пленка теплицы. Грядки, саженцы деревьев, виноград у бетонных столбиков.
«А сейчас покажу мою квартиру». Мы проехали с километр. «Вон там, у моря, трехэтажный дом, видишь? Весь третий этаж его… Окна на море. А вот отель, где он работает…» Мы проехали еще немного, и она просто, без злобы сказала: «Жмоты они все… Хорошо, что так получилось…»
