Алексей Колышевский - Патриот. Жестокий роман о национальной идее
— Разумеется.
— Как вы думаете, почему гомосексуалисты никогда не обвиняют друг друга в домогательствах?
— С вами будет беседовать другой сотрудник, сэр.
— Очень жаль…
Это был последний специалист. Он принес с собой переведенное письмо Геры. Несколько минут молча вчитывался в текст, затем сказал:
— Вы представляете для нас интерес, мистер Клень-овски. Мы готовы сотрудничать с вами.
Гера, изобразив на лице иудину улыбочку, спросил:
— Каким образом я смогу получать от вас задания? И напоминаю вам, что я не диверсант-громила, я не могу стрелять, убивать, прыгать в окошко проходящего мимо автобуса, я лишь скромный интеллектуал и не знаю каких-то шпионских методов связи и шифровки информации. Все, что меня интересует, — это идейная борьба с режимом тирании в моей стране.
— Но ведь вы не будете против, чтобы идейная борьба была подкреплена материально? Всякая идея лишь тогда чего-то стоит, когда ее стоимость может быть выражена в долларах, не так ли?
Гера развел руками:
— Об этом я скромно предпочел не упоминать.
Американец наклонился вперед и положил на стол перед собой сцепленные в замок руки:
— Вот это меня и смущает прямо сейчас. Ведь мы располагаем сведениями о вас, и они говорят, что вы отнюдь не скромны в делах такого рода.
Гера вздохнул:
— Но ведь когда-то все бывает в первый раз. Назовите вашу цену, и я буду готов подумать.
Американец рассмеялся:
— Вот это деловой разговор. Взгляните, — он быстро написал на обратной стороне распечатки Гериного письма внушительную цифру и показал ее собеседнику, — это ежемесячное содержание, помимо этого будут еще специально оговоренные суммы за разовые мероприятия. Всю информацию станете получать через своего куратора.
— Кто мой куратор?
— Вам известно имя этого человека.
— Хм… Я не думаю.
— Вы живете с ней вместе.
— Вот как… Жизнь порой удивляет своими поворотами: никогда бы не мог подумать, что сплю в одной постели с… Впрочем, меня все устраивает. Я согласен.
— Прекрасно. И я очень хочу, мистер Клень-овски, чтобы вы знали: здесь, в Америке, у вас появились верные друзья, например мистер Пронин, которые всегда придут вам на помощь в трудную минуту, а ведь это так много значит в наш меркантильный век, не так ли?
— Еще бы! — ответил Гера и честно поглядел в глаза американца…
…Славик отвез его в аэропорт Даллас утром следующего дня. До рейса Вашингтон-Москва оставалось почти четыре часа, и Пронин предложил заехать в аэрокосмический музей, расположенный возле аэропорта:
— Мне жаль, что ты толком так ничего и не увидел. Поедем, глянешь хотя бы на серебряную «Энолу».
«Энола Гэй», самолет, с которого полковник Тиббетс сбросил «Малыша» на Хиросиму, нашел свою последнюю стоянку в ангаре музея. Гера обошел самолет со всех сторон, представил себя сидящим внутри и нажимающим кнопку открытия бомбового отсека. Поежился:
— Жуть какая-то. Интересно, что чувствуют японцы, когда приходят сюда?
Пронин поглядел на часы:
— Пора, а то тебе дадут место возле летающей параши. А что касается самолета, то он стал памятником по справедливости. Ты слышал что-нибудь о фарфоровых бомбах, начиненных блохами, зараженными чумой и сибирской язвой? Японцы хотели забросать такими бомбами всю Калифорнию, и если бы не старушка «Энола», родившая «Малыша», то расклад сил был бы совершенно иным. Иногда, для того чтобы идти вперед, приходится многое приносить в жертву, Герман. Вот, кстати, — он достал из кармана знакомый пузырек и протянул его Гере со словами, — лично от меня. Сувенир в память об Америке.
Гера повертел плотно закупоренный пузырек в руке, поглядел его на свет:
— Спасибо. Это то, о чем я подумал? На вид совершенно бесцветное, как вода.
— Не за что. Оно не только бесцветное, оно еще и не пахнет, если влить, скажем, в кофе, то никто ничего не почувствует. Желаю применить по назначению.
Часть IV
Новый уровень
О пользе водителей
— Куда поедем, шеф?
— Домой.
— В высотку или к этой?..
— Слушай, тебе не кажется, что ты слишком много стал себе позволять? Ты кто?
— Шофер.
— Ну, так и шофери себе. Еще раз услышу что-то подобное, будешь ходить пешком.
Водила замолчал, обиделся — даже спина его, казалось, выражала обиду. Он ссутулился над рулем и время от времени сопел. Гере стало неловко: с этим шофером он ездил уже около года и частенько делился с ним самым сокровенным, словно и не шофер это был, а самый близкий друг. К тому же парень водил мастерски, в прошлом был автогонщиком и выступал за команду «Юксона». Дважды буквально «выдирал» «Ауди» из таких передряг, устроенных дорожными идиотами, что если бы не его дар и чувство машины, то дело закончилось бы травматологией, а то и моргом.
Познакомился с ним Гера еще во время своей работы у Хроновского. Его тогдашний водитель то ли заболел, то ли занимался с «Кадиллаком», менял колодки, которые стирались у американского бронированного слонопотама через каждые пять тысяч километров, и Геру в аэропорт отвозил этот парень, Володя. Вот и сейчас он встретил Геру в Шереметьеве-2 после вашингтонского рейса, подхватил его чемодан, искренне обрадовался, увидев шефа. Володя часто возил Настю с ребенком, по-своему был к ней привязан и после разрыва Геры и Насти искреннее переживал, а Киру ненавидел, что называется, «от души». Неизвестно, какая муха его укусила и отчего он решил, что после нескольких дней отсутствия Геры что-то изменится и, может быть, шеф «возьмется за ум», но вопрос свой он, тем не менее, задал и получил унизительный для себя ответ. В салоне автомобиля повисло напряженное, тяжелое, нехорошее молчание. Наконец Гера не выдержал:
— Вов? Слышь, что ли? Володь?
— Чего?
— Ну, ты чего, обиделся на меня, что ли?
— Да ладно, нормально все.
— Ты это, хорош, понял?! Тебе-то какая разница?
— Да, Герман, да сил нет видеть, что с вами происходит! У вас такая семья была замечательная, жена прекрасная, я вообще таких женщин никогда в жизни не видел, и вот… Да ладно.
— Ну, уж договаривай, Вов, чего там.
— А вы не станете опять говорить, что я буду пешком ходить?
— Не стану. Обещаю.
— Я говорю, значит, что жена у вас была замечательная, Настя. А эта проститутка, ведьма какая-то, эта ваша Брикер. Ее сотрудники брюквой прозвали, блядину ебаную.
— Э, ну, ты полегче, полегче!
— Да чего полегче-то! Ведь невозможно! Окрутила вас эта зараза, увела от жены, которая, говорят, вам жизнь спасла, а теперь, пока вас не было, распоряжалась в офисе так, словно она директор, а не вы! Уродов каких-то привела, всех друг с другом перессорила, вон, девчонки из новостной редакции увольняться собрались, да решили вас дождаться. И хер этот лощеный ее два раза прямо от офиса забирал: весь на понтах, четыре джипа охраны, два «Мерседеса», а она к нему в машинку за стекло тонированное шасть, шалава, мигалки повключали и на Гоголевский давай выезжать, а там пробка. Так крякали своими крякалками, так, еб, что все, наверное, думали, что президента везут, а на самом деле эту шалаву на променад…
Гера молча выслушал его. Задавать вопрос о личности «лощеного хера» не стал: и так понятно, кто это был. С каким-то отрешенным спокойствием спросил:
— Все? Выговорился?
Володя, словно спохватившись, что наговорил лишнего, буркнул в ответ:
— Извините…
— Да нет, ничего. Нормально все. Давай-ка останови, где поудобнее, я тебе скажу кое-что.
Шофер поглядел в боковое зеркало, убедился, что идиотов, лезущих по обочине на своих танковых внедорожниках, не наблюдается, и съехал на глинистую полосу вдоль Ленинградского шоссе. Гера приоткрыл окно, закурил и выпустил струю дыма в щель.
— Значит, не нравится тебе Кира-то?
— Да как она кому-то может нравиться, паскуда эта!
— Ты давай без эмоций. Ты на мой вопрос ответь.
— Ненавижу я ее.
— Сильно?
— Сильно.
— За то, что баба такая успешная, а ты шофер? Заедает это тебя?
Володя хмыкнул:
— Да что вы, Герман, мне все норовите мое место указать? Я и без вас его отлично знаю. Да. Я всего лишь шофер, всю жизнь за баранкой и больше ничего не умею, но я честный человек, понимаете? Мне перед своей женой краснеть никогда не приходится, и сплю я спокойно. Меня эта несправедливость бесит, понимаете? Почему прекрасная женщина, ваша жена, которая для вас столько сделала, почему вы, почему… — Володя от волнения запутался в словах, замолчал и красноречиво махнул рукой, мол, да пошло оно все.
Гера выбросил окурок и поднял стекло:
— Поехали на Сокол.
Володя радостно кивнул и собрался было дать по газам, но Гера поднял указательный палец:
