Последний дар - Гурна Абдулразак
На прощание она поцеловала Джилл, потом расцеловалась с Ральфом, и он крепко ее обнял. В глазах его по-прежнему плескалось недоумение, и ей стало жаль, что она его обидела.
В тот вечер, едва переступив порог, Ник с Анной начали ссориться и ссорились долго, с какой-то безжалостной логикой обмениваясь обвинениями, подогреваемыми еще одной бутылкой вина. Многое из сказанного всплывало и раньше, но кое-что оказалось внове, и их разногласия вышли на новый уровень. Следующие несколько дней они почти не разговаривали, и Анна понимала, что дело идет к разрыву. Угрюмое их противостояние изматывало. В конце неделе Нику предстояло ехать в Оксфорд на еще одну конференцию, и она решила за время его отсутствия определиться, что ей делать. Через пару недель начнутся занятия в школе, и надо подготовиться к новым обязанностям. С нее действительно хватит.
Закончилось всё проще, чем она ожидала. В четверг днем она побывала в школе на собрании перед началом учебного года, потом зашла в класс, чтобы решить, какие картинки на стенах хочет поменять. Раньше кабинет ей не принадлежал, но теперь она штатный учитель и имеет право оформить его по своему вкусу. Уберет портрет Байрона в албанском костюме и, наверное, вид Сидней-Харбора — не то что бы они ее так уж раздражали, просто ей нравится что-то более уютное. Например, сверкающий ручей посреди лесной чащи, или тенистая городская улица, или хотя бы карта мира.
Ник в тот день умчался в Оксфорд, чтобы успеть в пятницу на утреннее заседание. Его не будет до вечера воскресенья, так что все выходные в ее распоряжении. По пути домой она прикидывала, что́ приготовит на ужин, и поняла, что дома ничего подходящего нет. Сгрузила сумки в прихожей и покатила в «Сейнсбери». У нее были ключи от машины, но водила она редко, так что поездка вечером в четверг за покупками была для нее сродни загулу или авантюре, пусть кому-то это и могло показаться смехотворным. Из-за плотного потока машин добираться до супермаркета пришлось долго, но она была в хорошем настроении и никуда не спешила. Купила леща, спаржу и кусочек говядины на завтра. И две бутылки дорогого вина. Дома переложила покупки в холодильник и вышла в сад посидеть в спускающихся сумерках. Нахлынули мысли: о событиях дня, о последнем разговоре с матерью, о Нике и конференции. Джулия там, конечно, тоже будет. При этой мысли кольнуло болью — где-то в области сердца. Удивительно абсурдное всё-таки у человеков устройство. Ну при чем тут сердце? Не в нем ведь живут чувства, и всё равно при мысли о том, что Ник с Джулией занимаются любовью, сердце шло вразнос. Она вернулась в дом, открыла вино и пошла наверх переодеться.
Она не сразу поняла, что это за звук, а потом до нее дошло, что она уже слышала его внизу, только он был слишком слабенький, неразличимый. Теперь стало ясно, что это звякнуло пришедшее на мобильный сообщение. Она побежала вниз, в гостиную, где оставила сумочку. Но ее мобильный оказался выключен, и сообщений там не было. Звук донесся снова, на этот раз слабее. Ник! Должно быть, забыл свой мобильный где-то наверху. Телефон обнаружился на столе в кабинете, и она не стала колебаться. Открыла его и прочла сообщение: «Думаю о тебе с того момента как проснулась поскорей бы ночь хочу прижаться к тебе лю джу целу». Закрыла телефон и пошла переодеваться. Потом, полураздетая, сидела на кровати и пила вино, покуда по телу не стало растекаться тепло. Подождав, отправилась в ванную и сидела на стульчаке, пока полностью не опорожнилась.
Она-то думала, что готова к такому повороту событий, и совершенно не ожидала, что ее парализуют ужас и апатия. Она заставила себя пойти вниз, но при мысли о леще ее замутило. Может, потом сделает себе какой-нибудь незатейливый тост. Она налила себе еще вина и села, удивляясь, как предательски ведет себя тело. Потом ей всё же удалось собраться с силами и подумать о насущном. Убеждала себя, что такие отношения ее не устраивают, — и вот, пожалуйста, развязка близка. Она вернулась на кухню, включила духовку, переставила чистые тарелки на сушилку, вымыла спаржу и завернула леща в фольгу. Когда духовка разогрелась, поставила леща запекаться, а сама пошла наверх задернуть шторы. Предстояло решить много практических вопросов, и в голове уже шевелилась смутная мысль, что надо будет определиться с жильем и всем остальным, как вдруг ее сковало страхом перед грядущими переменами. Она почувствовала, что готова дрогнуть, — может, стоит немного подождать и посмотреть, как всё обернется? Так, надо чем-то себя занять. Например, снять с кровати белье и постелить чистые простыни, избавиться от его запаха, — но сейчас на это нет сил, а запах его повсюду.
Рыбу она не осилила, а спаржу съела и выпила еще вина. Включила телевизор — скукота. Поднялась в спальню и стала разбирать свой ящик тумбочки у кровати — пролистала паспорт, перебрала украшения, а потом вдруг решила всё же поменять постельное белье. Чистые простыни, как всегда, дарили удовольствие, хорошо бы, конечно, еще принять душ, но вылезать из кровати не хотелось. Попробовала читать — не смогла сосредоточиться. От вина стало клонить в сон, она погасила свет и устроилась поудобнее.
Проходили часы, но сон не шел, зато в голове мелькали обрывки воспоминаний, и никуда было от них не деться. Думалось о жизни дома, о детстве, о Нике, о том, что с ней будет, и то и дело всплывали воспоминания о неловких моментах и ситуациях, когда ей недоставало умения себя поставить, не хватало духу реагировать твердо и благожелательно. Зачем она столько тянула? Понятно же было, что этим всё кончится. Теперь она изо всех сил сопротивлялась новому приступу того, что виделось ей мягкотелостью, дурацкой нерешительностью. К утру она бессильно захлебывалась от жалости к себе и ощущения безнадежности.
Когда он приедет, она скажет, что с нее довольно этой душной жизни вдвоем. Отношения на стороне повышали его самооценку, дарили спесивую убежденность, что можно лгать и обманывать, не опасаясь, что всё откроется. Она, наверное, даже рассказать о случившемся никому не решится. Только бы он не позвонил — разговаривать с ним было бы невыносимо. Что сказать?
Это правда? Ну конечно правда. Хорошо, тогда я ухожу. Куда мне идти?
Это правда? А ты как думаешь? Хорошо, тогда вали отсюда. Да пошла ты, это мой дом, сама вали. Как это делается?
Это правда? Как ты могла такое обо мне подумать? Конечно нет. Я всё объясню.
В воскресенье она проснулась рано и лежала в постели, глядя, как свет проникает сквозь открытую дверь и незашторенные окна дальней комнаты и заливает площадку лестницы и спальню. Паника почти прошла, сменившись нервной дрожью, которая охватывала ее всякий раз перед поездкой в незнакомое место, пугавшее своей неизвестностью. Поездки эти всегда оказывались совсем не такими страшными, как она себе напридумала, — возможно, и на этот раз обойдется.
Чайки на крыше подняли невыносимый гвалт и разрушили очарование момента. Пришлось встать, заварить чай и как-то убивать время в ожидании его приезда. Нетерпения не было, но сосредоточиться и переключиться на что-то еще не получалось. Так что она просто села с книгой на коленях и ждала. Ник приехал около пяти. Она слышала, как подъехало такси и как потом повернулся ключ в замке. Он вошел и с улыбкой чмокнул ее в губы. На нем был новый пиджак, в руке он всё еще держал сумку с вещами, и вид у него был умудренный и бывалый, как у человека, повидавшего большой мир. Он поставил сумку, снял пиджак и сел в кресло напротив.
— Хорошо съездил? — спросила она.
Он рассиялся.
— Очень хорошо, — сказал он. — Прости, что не звонил. Забыл мобильный, а до телефона в нормальное время добраться не получалось.
Она кивнула.
— Твой мобильный наверху, я его нашла, — сказала она. — Сообщения от Джулии прочитала.
Ник сходил наверх и вернулся с раскрытым телефоном в руке. Посидели, помолчали, каждый ждал, что скажет другой.
Он вздохнул и произнес:
— Прости. Надеялся, что выключил его, но, оказывается, нет. Я не нарочно его оставил, не для того, чтобы ты обо всем узнала.
