Марк Леви - Дети свободы
Немецкие солдаты в укрытии, за пригорком, пораженно застыли, не смея шевельнуться. А пилот не отрывает глаз от самодельного флага, которым заключенный продолжает размахивать в окошке вагона. Поравнявшись с ним, он сбавляет скорость до минимума и выглядывает из кабины. Две пары голубых глаз встречаются на несколько секунд. Глаза молодого лейтенанта-англичанина, пилота истребителя военно-воздушных сил Великобритании, и глаза молодого заключенного-еврея, которого везут в Германию. Рука пилота взлетает к козырьку, он отдает честь пленнику, который отвечает тем же.
Затем самолет устремляется в небо, покачав на прощанье крыльями.
– Улетели? - спрашивает Клод.
– Да. Сегодня вечером они вернутся в Англию.
– Когда-нибудь ты тоже будешь летать, Реймон, клянусь, будешь!
– Кажется, ты хотел называть меня Жанно до тех пор…
– Да ведь мы почти выиграли ее, эту войну, братишка, - ты только посмотри на следы самолетов в небе! Весна к нам вернулась. Жак был прав.
В тот день, 4 июля 1944 года, в четыре часа десять минут пополудни, в самом пекле войны встретились два взгляда, встретились всего на несколько мгновений, но эти мгновения стали для двух молодых людей вечностью.
Немцы выбрались из своего укрытия в зарослях сорняков и теперь возвращаются к поезду. Шустер бежит к паровозу, чтобы определить масштаб повреждений. Тем временем четверых заключенных ведут к стене депо, расположенного рядом с вокзалом. Эти четверо попытались бежать во время воздушного налета. Их выстраивают у стенки и скашивают автоматными очередями. Они лежат на платформе, их недвижные тела залиты кровью, остекленевшие глаза устремлены на нас, как будто говоря: ну вот, для нас ад кончился сегодня, на этом железнодорожном полустанке.
Дверь нашего вагона раздвигается, но открывший ее фельдфебель тут же отшатывается, и его начинает рвать. Двое других солдат тоже отбегают подальше, зажав рты руками и спасаясь от царящего в вагоне жуткого запаха. Острая вонь мочи смешивается со зловонием экскрементов и развороченных внутренностей Бастьена.
Переводчик объявляет, что трупы вынесут из вагона через несколько часов, но мы-то знаем, что в такой жаре каждая лишняя минута рядом с трупами станет для нас пыткой.
Интересно, позаботятся ли они о том, чтобы похоронить тех четверых расстрелянных, что еще лежат в нескольких метрах от поезда?
Из соседних вагонов зовут на помощь. В этом составе везут людей самых разных профессий. Призраки людей в вагонах прежде были рабочими, нотариусами, плотниками, инженерами, учителями. Есть и врач по имени Ван Дик, такой же заключенный, ему разрешают оказать помощь многочисленным раненым. Ван Дику ассистирует хирург испанец, он три года работал врачом концлагеря в Берне. Но напрасно они несколько часов будут пытаться спасти хоть чьи-то жизни, - ничего у них не выйдет, потому что нет ни лекарств, ни бинтов, а безжалостная жара скоро доконает и тех, кто пока еще стонет от боли. Некоторые умоляют сообщить об их смерти родным, другие уходят из жизни молча, со слабой улыбкой на губах, словно радуясь избавлению от страданий. К вечеру этого страшного дня в Паркуль-Медийяке люди умирают десятками.
Паровоз выведен из строя. Значит, сегодня вечером состав дальше не пойдет. Шустер велел пригнать другой паровоз, но тот прибудет среди ночи.
А до утра у железнодорожников будет время заняться легким саботажем - например, продырявить цистерну с водой, чтобы состав как можно чаще останавливался в пути для заправки.
Ночь, тишина. Самое время устраивать бунт, но ни у кого уже нет сил. Жара свинцовой тяжестью давит на мозг, погружая нас всех в полуобморочное состояние. От жажды языки начинают пухнуть, затрудняя дыхание. Альварес не ошибся в своем предсказании.
33
– Думаешь, он спасся? - спрашивает Жак.
Альварес не упустил шанса, который подарила ему жизнь. Крестьянин и его дочь, приютившие беглеца, предложили ему остаться у них до Освобождения. Но Альварес, едва оправившись от ран, поблагодарил своих хозяев за гостеприимство и заботу и сказал, что хочет продолжать борьбу. Крестьянин не стал его отговаривать, он уже понял, что его гость - человек решительный. Он вырезал из своего почтового календаря карту района и отдал беглецу. Еще он подарил ему нож и посоветовал отправиться в Сент-Базей. Начальник тамошнего вокзала участвовал в Сопротивлении. Прибыв на место, Альварес сел на скамью лицом к перрону. Начальник вокзала тут же приметил его и позвал к себе в кабинет. Там он сообщил Альваресу, что местные эсэсовцы все еще разыскивают его. Затем провел в кладовую, где хранились инструменты и одежда путевых рабочих, велел ему надеть серую блузу, фуражку и вручил легкую кувалду. Проверив, как на нем сидит новый наряд, и поправив фуражку на голове, начальник повел его по путям. Там их встретили два немецких патруля. Первый не обратил на них внимания, второй поздоровался.
На исходе дня они пришли к домику начальника вокзала. Его жена и двое детишек встретили Альвареса. Никто из них ни о чем его не расспрашивал, его лечили и кормили - заботились, как о родном человеке. Его спасители были басками. Утром третьего дня перед домиком, где Альварес набирался сил, остановилась черная машина-вездеход. На ней приехали трое партизан, они забрали беглеца с собой, чтобы вернуть его в ряды бойцов.
6 июля
На рассвете поезд снова трогается в путь. Вскоре он проходит мимо деревушки, носящей чудное имя - Шармант [23], именно так написано на щите. Вот уж действительно ирония судьбы: в данной ситуации это географическое название вызывает у нас смех. И вдруг поезд снова тормозит. Мы задыхаемся в вагонах; тем временем Шустер яростно проклинает эту вынужденную, уже не первую, остановку и обдумывает дальнейший маршрут. Немец знает, что продвижение на север невозможно: союзники неудержимо наступают, а он вдобавок все больше опасается акций партизан, которые взрывают пути, чтобы помешать нашей депортации.
Внезапно дверь вагона с грохотом отъезжает в сторону, и нас ослепляет яркий дневной свет. Мы видим в проеме немецкого солдата, лающим голосом он отдает какой-то приказ. Клод недоуменно смотрит на меня.
– Здесь представители Красного Креста, - переводит один из наших, понимающий по-немецки. - Нужно выйти на перрон за водой.
Жак поручает это мне. Я спрыгиваю из вагона и приземляюсь на колени. Кажется, моя рыжая голова не понравилась стоящему передо мной фельдфебелю: едва он встречается со мной глазами, как я получаю страшный удар прикладом в лицо. Отшатнувшись, я плюхаюсь наземь и шарю вокруг в поисках упавших очков. Ага, вот они, нашлись.
Подбираю остатки оправы, сую их в карман и в каком-то тумане едва тащусь за солдатом, который ведет меня к изгороди. Там он указывает мне стволом винтовки на ведро с водой и картонную коробку с буханками черного хлеба на всех нас. Таким образом организовано питание для каждого вагона. Мне становится ясно, что работникам Красного Креста и нам не суждено увидеться.
Я подхожу к вагону; Жак и Шарль бросаются ко мне, чтобы помочь войти. У меня перед глазами густой багровый туман. Шарль обтирает мне лицо, но туман не рассеивается. И только тут я понимаю, что со мной стряслось. Я уже говорил тебе, что природа явно решила позабавиться, окрасив мои волосы в морковный цвет, но, мало этого, она еще создала меня полуслепым, как крота. Без очков я вижу окружающий мир расплывчатым, едва могу отличить день от ночи и с трудом определяю, что за силуэты движутся передо мной. И все-таки я чувствую присутствие своего братишки, он стоит рядом.
– Ох, черт, как же он тебя отделал, этот гад!
Я держу в руках то, что осталось от моих очков. На правой половине оправы торчит крошечный кусочек стекла, на левой висит другой, чуть побольше. Клод, наверное, со всем обессилел, если даже не замечает, что у брата ничего нет на носу. Я знаю и другое: до него пока не дошел весь ужас этой истории. Теперь ему придется бежать без меня - не хватает еще навязать ребятам такого инвалида, как я. Вот Жак - тот сразу все понял; он просит Клода отойти в сторонку и садится возле меня.
– Только не вздумай отказываться! - шепчет он.
– И как ты себе это представляешь?
– Мы что-нибудь придумаем.
– Жак, я всегда знал, что ты оптимист, но сейчас ты явно перехватил!
Клод решительно подходит к нам и почти отталкивает меня, заставляя подвинуться и дать ему сесть рядом.
– Знаешь, я тут подумал о твоих очках, и вот что мне пришло в голову. Ты ведь должен вернуть им это ведро, так?
– Ну и что?
– Значит, они не допускают никаких контактов между Красным Крестом и нами, но мы ведь должны опорожнить ведро и поставить его на место, у изгороди, верно?
Я ошибся: Клод не только понял, в какую передрягу я попал, но уже и выработал план спасения. И, как это ни нелепо, я невольно задумался, кто же из нас теперь младший - уж не я ли?
