Назови меня по имени - Аникина Ольга
Маша стала плохо засыпать, подолгу сидела взаперти. Она вдруг прекратила готовить на всю семью, ограничиваясь лишь диетическими блюдами для маленького Петьки.
– Я что, должен есть детскую еду? – Заряднов отодвигал свою порцию варёной гречи на середину стола. – Бери деньги, иди в магазин. Купи нормального мяса и сделай мне нормальный стейк.
Маша молча забирала тарелку и вываливала гречу обратно в кастрюлю.
Иногда Андрей делал вид, что всё идёт по-прежнему. Заводил обычный разговор о помидорах или о молочных продуктах – он недавно приобрёл акции одного молокозавода и много чего мог рассказать по этому поводу. Старался вести себя как ни в чём не бывало – и замечал, что Маша его не слушает, а просто смотрит – так, как смотрят пластмассовые куклы или проститутки, которых вызывают на час. Глаза тупые, лицо помятое, только что жвачку не жуёт.
Маша смотрела на мужа, словно ожидая от него какого-то действия, вот только Андрей никак не мог понять какого. Он пробовал кричать, напоминал жене, кто в доме хозяин, но при первом его резком движении она молча поднималась с кресла и уходила в свою комнату. Если где-то рядом оказывался Петька – жена уводила и его. Андрей оставался один в насмешливой тишине, среди идеально отутюженных портьер, натёртых воском шкафов и полочек, на которых после Машиной приборки не осталось ни пылинки. Всё вокруг было чисто, чинно и богато, но никаким хозяином он себя, кажется, уже не чувствовал.
Потом ежевечерние молчанки превратились в громкие ссоры, в которых часто произносилось слово «развод». Андрей чётко дал понять ей, женщине с пустыми глазами, что при разводе она не получит ни копейки.
Нужно было наконец решаться на окончательный, важный шаг, после которого – Маша хорошо это понимала – ничего нельзя будет изменить.
Она снова позвонила матери. С третьего раза им удалось договориться о встрече. Мать и дочь снова увиделись в торговом центре, правда, кофе они больше не пили. Женщины стояли возле перехода, над эскалатором. Ираида Михайловна сразу же сообщила дочери, что времени у неё в обрез.
– Я знаю, зачем тебе нужна моя квартира. Тебе некуда привести очередного хахаля.
Маша поморщилась.
– Кто тебе сказал такую глупость?
Ираида Михайловна обвела рукой пространство торгового центра.
– Люди видят, дорогая моя, – произнесла она. – Кстати, имей в виду, он обо всём догадывается.
– Кто?
– Андрюша, конечно. Он тут недавно ко мне приходил.
Огромный холл с эскалаторами и пёстрыми рядами маленьких магазинов, расположенных по периметру, шумел, как шумит аэропорт или железнодорожный вокзал. Туда и сюда ходили хорошо одетые люди, поодиночке и попарно, с детьми и без, они что-то говорили, их взгляды скользили мимо. Пластиковые манекены из витрин, одетые в яркие пальто и куртки, повернулись к Маше безразличными, безглазыми черепами.
Ираида Михайловна скрестила руки на груди.
– Я пообещала Андрюше вправить тебе мозги. Чем я сейчас, собственно, и занимаюсь.
Маша протянула руку, но перила оказались на расстоянии нескольких шагов. Она покачнулась.
– Какая мерзость… Это же мерзость!
Ираида Михайловна, прищурившись, смотрела, как Машина рука беспомощно ищет точку опоры.
– Мерзость – это то, чем занимаешься ты, моя дорогая. – Она отчётливо проговаривала каждое слово. – Ты настоящая папенькина дочь.
Говорила она громко, и люди, проходившие мимо, с интересом поглядывали на двух хорошо одетых женщин, разговаривающих так эмоционально.
– Если ты всё ещё хочешь, чтобы я и твоя сестра продолжали с тобой общаться хотя бы изредка, – будь добра, перестань позорить нашу семью. Мне уже стыдно смотреть в глаза Андрюшиным родителям.
– Мама! – Маша схватила её руку, но рука мгновенно отдёрнулась. – Мама, мне очень плохо.
– Не трогай меня! – Ираида Михайловна полезла в сумочку и достала оттуда влажные салфетки. – Раньше думать надо было.
– Мама, мне плохо, – повторила Маша. Она уже не смотрела матери в глаза, она видела только руки, которые та демонстративно очищала после Машиного прикосновения.
– Нам всем плохо, – сказала мать с неожиданной горечью.
– Мне некуда идти.
– В моей квартире ремонт. Он затянется на два или три года.
– У тебя есть другая квартира…
– Что-о?
Ираида Михайловна отошла от перил на один шаг.
– Я так и знала, – сказала она. – Не надейся. Я даже не уверена, нужно ли включать тебя в завещание.
В очередной раз в их беседе прозвучала тема наследства. Ираида Михайловна всерьёз полагала, что Маша, будучи человеком беспринципным и алчным (как свидетельствовали гороскопы), давно лелеет мечту поскорее отобрать у матери жилплощадь.
Стоя возле перехода между отсеками торгового центра, где бродили незнакомые люди, Маша вдруг потеряла нить разговора; ход мыслей Ираиды Михайловны сделался ей непонятен. Внутри возникла паника. Такую панику, наверное, могли бы испытать древние слоны, из века в век державшие на своих спинах Землю, если бы они вдруг почуяли, как черепаха под их ногами заходится судорогами и уходит под воду.
Тем временем Ираида Михайловна элегантно подхватила сумочку и, даже не застегнув пальто, зашагала к выходу.
На пол из её сумки упали перчатки. Маша метнулась к ним, подобрала и побежала за матерью, но та, ничего не замечая, шла себе и шла, и люди уступали ей дорогу. Маша бежала за ней до самой двери торгового центра, и там её силы кончились.
Часть III
Глава 1
Снег улёгся на земле плотно и крепко, заняв всё свободное пространство – дворы, островки вдоль проезжей части, парки, бульвары. К середине января московские улицы напоминали пористую, неравномерно и неумело загрунтованную поверхность холста, на котором художник едва наметил элементы будущей композиции.
В природе не бывает повторов, но на Старый Новый год снегопад в Москве был исполнен на бис – с не меньшим размахом, чем в новогоднюю ночь. Наверное, какие-то высшие силы сделали это, чтобы все люди, чей праздник оказался неудачным, смогли отметить его заново.
Маша в полвосьмого утра припарковала свой автомобиль возле станции метро «Бабушкинская». Снег падал с неба причудливыми кусками разной формы и величины. Словно кто-то встал на стремянку, на самую верхнюю ступеньку, и смёл с крышки шкафа всё, что скопилось там за долгие годы. Белая праздничная пыль.
Потом, в метро, пыль превратилась в воду. Маленькими прозрачными кругляшами капли лежали на драповых воротниках, на вязаных шарфах, на волосах женщин, коротких, выше плеч, или длинных, собранных в пучки, – утренние волосы утренних московских женщин.
Выйдя из метро, Маша прошла двести метров по проспекту, вдоль которого в несколько рядов выстроились облепленные снегом автомобили. Улицы встали, их заполонили тысячи горожан – все они наверняка опаздывали на работу. Снегопад в большом городе – уважительная причина для опоздания.
После начала первого урока прошло уже минут пятнадцать, а Маша наблюдала из окна своего кабинета, как физрук только ещё пересекает школьный двор по неровной диагонали. Сверху казалось, что физкультурник в одночасье поседел, а на самом деле это снежные хлопья осели у него в волосах. Бегущий походил на гребца, плывущего по руслу молочной реки. Маша постоянно путалась и никак не могла запомнить его имя-отчество; Виктор Васильевич, Виктор Витальевич, Виталий Викторович… Физрук был парень простой и отзывался на любое из этих имён.
Все шесть уроков русского и литературы, которые Маша вела сегодня, прошли тихо и без происшествий. Дети ленились, да и что с них взять в такой день: атмосферное давление – ниже не придумаешь. Даже взрослый хорошо организованный человек в таких условиях ходит как сонная муха. Спасибо уже и на том, что ученики не срывают уроки и не храпят, уронив голову на парту. Даже Горячева не пробежала, как обычно, а задумчиво проплыла мимо Маши, занятая какими-то своими мыслями; ни привычного язвительного словца, ни замечания. На перемене перед шестым уроком Маша очнулась от полусна, сообразив, что держит в руках уже четвёртую по счёту кружку растворимого кофе.
