Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2009)
— Не учи меня, как жить. Ты сама сбежала от меня, бросила, а говорила, что не можешь меня потерять.
— Бред. Во-первых, я тебе никогда такого не говорила, а во-вторых, это не я сбежала, а ты трахал нашу соседку сверху!
— Ну, вообще-то сверху была она.
Ну вот. Как всегда. Надо же было такое сказать?
К моему удивлению, она засмеялась. Это одна из тех вещей, которая мне всегда в ней нравилась: она умела не обращать внимания на те глупости, что я несу, и не обижаться на них.
— Прости, я…
— Как всегда, неудачно пошутил? Да, знаю. Все равно не могу на тебя обижаться. Ты всегда был таким: не приспособленным к жизни. Мне всегда казалось, что ты существуешь в какой-то своей реальности, в которой мне нет места.
Мы молча держались за руки. Я отчаянно хотел согреть ее холодные руки — они всегда были такими. Я хотел бы поцеловать ее в губы, но знал, что нельзя. Мне было жаль, что у нас все так вышло.
— Я лучше пойду. — Я встал со стула.
— Постой. — Голос ее стал мягче, а вид у меня, наверное, еще несчастнее.
— Что?
— Я люблю тебя, — она обняла меня, — у тебя все будет хорошо!
— Я знаю, знаю, — ответил я, хотя на самом деле ничего такого я не знаю, просто у меня привычка говорить так, так же, как и у нее, постоянно твердить, что у меня все будет хорошо.
3
Если бы я только помнил, куда дел запасные ключи! Но я не помнил. И были ли они вообще — тоже.
И все равно надо куда-то идти, где-то их искать, чтобы вернуться в квартиру, в которую мне совсем не хочется возвращаться.
“Мой дом — моя крепость”? Вряд ли.
И ключи я ищу вовсе не потому, что там находится частичка моей души, — просто мне надо где-то спать. Что? В этих пожелтевших бог знает от чего обоях, когда-то белых, с мелким розовыми цветочками; в скрипучем раскладывающемся диване, который я собираю только по праздникам; в постельном белье, провонявшем табачным дымом; в телике с пятнадцатью каналами плюс кабельное; в голых окнах без занавесок, из-за чего утром солнце сводит меня с ума; в стопке книг на полу, потому что у меня нет книжного шкафа; в лампочках без плафонов, которые я меняю, только когда перегорают все три, — если в этом и правда находится частичка моей души, то мне ее очень жаль...
Идти мне все равно особенно некуда, поэтому я и иду на работу. Я знаю, что офис пока открыт, потому что Тимур еще там. Он уходит позже всех: или любит свою работу, или у него нет личной жизни. А может, и первое и второе. Насчет личной жизни я, правда, сомневаюсь. Для своей профессии (он — программист) Тимур очень симпатичный и знает это. Он может обаять кого угодно, будь то мужчина или женщина — для него без разницы. Он не прикладывает никаких усилий к тому, чтобы его любили. Он не читает Карнеги, не льстит нашему боссу, не говорит девушкам комплиментов — народная любовь достается ему сама собой, за просто так. Иногда я даже завидую ему. Я никогда не был и вполовину таким обаятельным, как он. Да и не буду, потому что обаянию не учатся в школе, с ним рождаются, раз и навсегда. Сколько ни старайся, у меня никогда не появятся такие милые ямочки на щеках, хоть растяну рот в улыбке до самых ушей, — природа посчитала, что я прекрасно справлюсь и без них. Только вот что-то не получается…
Я никогда не мечтал о том, чем занимаюсь сейчас. Я мог бы стать кем угодно: управляющим крупной компанией или известным пианистом, одним из золотых мальчиков, прожигающих впустую родительские деньги и свои собственные жизни, или преуспевающим юристом, законченным наркоманом или врачом, дегустатором вин или грабителем банков, — но только не тем, кем я стал. Все, конечно, могло бы быть намного хуже. Могло бы, но ведь не стало! Все стало таким, какое есть,
и нравится мне это или нет — об этом уже никто не спрашивает, никому это не интересно.
А стал я далеко не самым лучшим работником сферы торговли.
Я работаю в службе “горячей линии” одной преуспевающей компании, филиалы которой разбросаны по всей стране. Называть ее не стану, чтобы не получилось рекламы или наоборот... антирекламы. Сама компания огромная, и наш офис всего лишь винтик в ее организме, а я еще меньше винтика: то, что в нем. Что такое служба “горячей линии”? Ну, вспомните же! Вспомнили?
Да, да, это именно мы даем рекламу со словами: “Если продукт вам не понравился или не произвел ожидаемого результата, звоните на нашу „горячую линию”, и мы вернем вам деньги”. Люди звонят постоянно, но деньги мы не возвращаем никогда.
Я отвечаю на звонки: жалобы, просьбы, предложения. Каждый месяц пишу отчеты для начальства, которые никто не читает. Я рассуждаю о молочных продуктах, новых сортах сыра и вкусах йогурта с видом знатока, но сам никогда их не пробовал, да и не собираюсь: не хочу становиться жертвой собственной же рекламы.
Работа моя скучна, бесполезна, бессмысленна и никому не приносит радости: ни мне, ни моему начальству, ни клиентам.
Всех людей, звонящих мне по нашей службе “горячей линии”, можно разделить на три категории.
Первая: доброжелательные. Они всего лишь хотят узнать, подойдет ли этот йогурт их ребенку, страдающему аллергией на пыльцу. Даже когда ответ их не удовлетворяет или я вдруг проявляю полную некомпетентность в знании того или иного вопроса, к своему сты… (хотя нет, мне совсем не стыдно), или вдруг говорю, что мы “к сожалению, не можем вернуть деньги за то, что вы потребили наш продукт и он не произвел обещанного результата” по такой-то и такой-то причине, и называю одну из универсальных причин, выработанных нашей фирмой для подобных случаев, — эти люди все равно говорят мне “спасибо” (за что? за вранье? за приятную беседу? за то, что я так и не дал им вразумительного ответа на их вопрос? — не знаю), вежливо прощаются и никогда не кладут трубку первыми.
Вторая: вечно недовольные жизнью. Они ругаются, орут в трубку, просят вернуть их деньги, говорят, что им надо переговорить с начальством, грозятся подать в суд, но пока ни один из них так и не подал. Иногда они звонят в течение дня, иногда в течение недели, иногда — месяца. После трех-четырех месяцев настойчивых звонков и последней угрозы “Я уже подал на вас в суд!” звонки прекращаются. Я понимаю их — в чем-то. Они недовольны своей жизнью, может быть, так же как и я недоволен своей. Они вымещают свою злость на всем, на чем только можно: одни пинают домашних животных, другие бьют своих жен, третьи, более интеллигентные, звонят в службу “горячей линии” нашей или какой-нибудь другой компании. Я серьезно.
И третья: люди, которым просто хочется поговорить. Нет, правда, такие действительно есть. Иногда они звонят не один раз, и мы становимся добрыми телефонными знакомыми. Осведомляемся о здоровье друг друга не потому, что надо, а искренне, нам это действительно важно — знать что-то такое, повседневное, друг о друге. Я знаю, как зовут их псов, какого цвета обои они поклеили на кухне, кем работает их внук или внучка, они — что я ел сегодня на обед, как зовут моего соседа по площадке и сколько я получаю за то, что болтаю с ними. На самом деле я такой же, как и они, хотя иногда и боюсь себе в этом признаться.
За всю свою жизнь я так и не встретил человека, которого мог бы назвать своим коллегой, потому что вообще не знаю такой профессии, как у меня: ей не обучают в университетах, не проходят курсов в школе, — и поэтому иногда мне очень хочется посмотреть на этого парня, который работает
в службе “горячей линии” нашей компании, в другом филиале или, может, в службе “горячей линии” другой похожей компании. Где он? Может быть, в Нью-Йорке смотрит сейчас со своего небоскреба вниз и не видит земли, а только другие небоскребы и мерцающий снег, который всегда рисует на земле многоугольники и никогда — круги. Или же он где-нибудь в другом крупном мегаполисе: Токио, Париж, Лондон, Мадрид — листает стильные журналы о стильных золотых часах. Или он живет в однокомнатной квартирке и заказывает пиццу в трущобах Рима, или ест перед телевизором китайскую лапшу в Торонто. Интересно, что он носит? Костюм от Армани или равные джинсы и оранжевую футболку? У него есть девушка или он меняет их каждую ночь? То есть он такой же неудачник, как и я, или ему все же больше повезло в жизни? А вдруг… это вообще не парень, а девушка? И тут начинается расклад по новой, я начинаю представлять себе, как она могла бы выглядеть, что носить, чем заниматься, — и так каждый раз.
На телефоне сижу я один, остальные: программист, три менеджера по продажам, два эксперта, бухгалтер и секретарь — выполняют такие же бесполезные и малопонятные функции. Все мы, по сути, не делаем ничего, хотя начальники и придают большую значимость нашей работе, но ведь начальники все такие: им надо придавать значимость тому, чем занимаются их подчиненные, даже если они всего-навсего отвечают на звонки, составляют никому не нужные отчеты, раскладывают пасьянс на компьютере, безвылазно сидят в Интернете, курят через каждые десять минут, литрами пьют кофе или устраивают шутливые голосования на темы: “какая завтра ожидается погода?” и “придет ли новенькая в соседний отдел?” — в общем, когда они не занимаются ничем…
